Николай Лесков

[Etterna]

Никола́й Семёнович Леско́в (1831 — 1895) — русский писатель.
"Лескова русские люди признают самым русским из русских писателей и который всех глубже и шире знал русский народ таким, каков он есть", — писал Д. П. Святополк-Мирский. Некоторые произведения: "Леди Макбет Мценского уезда", "Очарованный странник", "Левша", "Праведники".

[Etterna]

Раз мы работали летом внизу, под митрополичьими покоями, и там после обеда и отдыхали. Отец Иринарх, бывало, пообедавши, остается уснуть в своей келье, а мы, ребятишки, находили, что нам лучше тут, потому что здесь было прохладнее, да и присмотра за нами не было; а самое главное - что отсюда из окон можно было лазить в митрополичий сад, где нас соблазняли большие сочные груши, называемые в Киеве "принц-мадамы", которые мы имели сильное желание отрясти. После долгих советов и обсуждения задуманного предприятия мы пришли к убеждению, что это дело хотя и трудно, но не невозможно. Надежно огороженный сад никто не караулил, а единственный посетитель его был сам митрополит, который в жаркие часы туда не выходил. Надо было только обеспечить себя от зоркого глаза отца Иринарха. А потому мы разметили посты, поставили на них махальных и один по одному спустились в угольное окно, выходившее в тенистое место у стены, и поползли к самым лучшим деревьям. Работа кипела, и пазухи наших блуз тяжело нависали. Но вдруг на одном дереве появилось разом два трясуна, и у них тут же, на дереве, произошла потасовка. В это самое время кто-то крикнул: "Отец Иринарх идет!" Не разбирая, какой из махальных это крикнул, мы ударились бежать, рассыпая по дороге значительную долю наворованных принц-мадам. Все мы, столпившись кучею у окна, чрез которое спускались, смялись и, плохо соображая что делать, зашумели. Каждому хотелось спастись поскорее и оттого мы только мешали друг другу. А где-то сверху над нами кто-то весело смеялся спокойным и добрым старческим смехом. Это мы заметили, но в суетах не обратили внимания, тем более что когда мы взобрались назад в окно и попрятали ворованные запасы, то обнаружили, что один из дравшихся на дереве был из числа махальных, которому надлежало стоять на самом опасном пункте и наблюдать приближение отца Иринарха... Все часы послеобеденной работы мы об этом перешептывались за мольбертами, а вечером приступили к дознанию: как это могло случиться, и решили виновника "отдуть". Но только мы хотели привести это решение в исполнение, как тот струсил и, желая спастись от наказания, выдал ужасную тайну: он сказал нам, что не он один, а все три наши махальные не выдержали искушения и, покинув свои посты, сбежали в сад. Ночью, поев все накраденные груши, юные артисты решили больше не воровать; но назавтра забыли это решение и снова выступили в сад в, только с назначением новых сторожей, которые, однако, оказались не исправнее прежних. Не успели воришки приняться за дело, как и лакомки-сторожа появились между ними, за исключением одного. Но и этот один был плохой и злой сторож: оставшись при своем месте, он умыслил жестокое коварство. Не успели мы приняться за работу, как хитрец приложил руки трубкою к губам и крикнул: "Отец Иринарх идет!" Все мы как пули попадали на землю и не поднимались с нее... Не поднимались потому, что к одному ужасу прибавился другой, больший: мы опять услыхали голос, которого уже не могли не узнать. Этот голос был тот самый, который нас вчера предупреждал насчет приближения Иримарха, но нынче он не пугал нас, а успокоивал. Слова, им произнесенные, были: "Неправда, рвите себе, Иринарх еще не идет!" Это был голос митрополита Филарета, которого дети узнали и, приподняв из травы свои испуганные головенки, оцепенели... И как иначе - они увидели самого его, Владыку Киевского и Галицкого, стоявшего для них на страже у косяка своего окошечка и весело любовавшегося, как они обворовывают его сад... Мы потеряли все чувства от стыда; мы все как бы окаменели и не могли двинуться, пока заменявший нам махального митрополит крикнул: "Ну, теперь бегите, дурачки, - теперь Иринарх идет!" Тут мы брызнули: опять по-вчерашнему взобрались на свое место, но были страшно смущены и более красть митрополичьи груши не ходили. Прошел день, два, три - мы все были в страхе: не откроет ли митрополит о. Иринарху какие мы негодяи? Но ничего подобного не было, хотя "милый дидуся", очевидно, о нас думал и, догадываясь, что мы беспокоимся, захотел нас обрадовать. На четвертый день после происшествия вдруг нам принесли целое корыто разных плодов и большую чашу меду и сказали, что это нам Владыка прислал. "По какому же это случаю?" - допытывались мы, робко принимая щедрый подарок. Но случая никакого не было, кроме того, о котором мы одни знали и крепко о нем помалчивали. Посланный сообщил только, что Владыка сказал: "Сошлите живописцам-мальчишкам медку и всяких яблочек... Пусть поточат". Мы эти груши и сливы со слезами ели и потом, как он первый раз после этого служил, окружили его и не только его руки, а и ряску-то его расцеловали. Наше ребячье баловство любой педагог и моралист не усумнились бы назвать воровством. Но не так смотрит на вещи настоящая добродетель, одним из прекрасных представителей которой может быть назван киевский митрополит Филарет Амфитеатров, о коем, право, можно сказать, как о Моисее, что он "смирен бе паче всех человек".