Инквизиция

[Galina]

Бейтман С.Симон де Монфор. Жизнь и деяния.
Спб., Евразия, 2004 320 с.

Предлагаемая читателю книга посвящена одной из интереснейших и неоднозначных фигур английской истории - Симону де Монфору, французу, ставшему английским патриотом, палачу катарского восстания, выступившему за соблюдение свобод английского народа, закаленному воину, предпочитавшему худой мир использованию любого оружия. Книга Сомерсета Бейтмана, безусловно, будет интересна отечественному читателю, ибо, по признанию многих историков, это одна из самых удачных биографий Симона де Монфора.

Последний раз редактировалось: Galina (Пн Сен 29, 2008 10:52 am), всего редактировалось 1 раз

[Blind]

История Церкви и еретиков"
Доброго времени суток.
Интересует вот такая книга, есть ли на русском?

[Blind]

Арнольд Готфрид

- известный историк протест. церкви; род. 5 сент. 1665 в Аннаберге, изучал богословие в Виттенберге. В Дрездене познакомился со Шпенером и был им обращен к "внутреннему христианству"; в 1696 написал "Die erste Liebe, d. i. wahre Abbildung der ersten Christen". В 1697 был приглашен профессором истории в Гисен; но в 1698 отказался от этой должности, потому что его благочестие не могло согласоваться с суетой светской учености и с безобразием университетских беспорядков. В 1700 году А. был придворным пастором овдовевшей герцогини Саксен-Эйзенахской, а в 1702 уволен от должности, в 1708 был проповедником и инспектором в Вербене, в 1707 пастором в Перльберге в Бранденбурге, где и + 30 мая 1714 от испуга, произведенного прусскими вербовщиками, ворвавшимися в церковь во время богослужения. Главное из его сочинений: "Unparteische Kirchen- und Ketzerhistorie" (2 т., Франкф., 1 6 99; 1700-15; 1729; 3 т., Шафг., 1740-42). Это сочинение обнаруживает большую начитанность автора, но вместе с тем отсутствие системы и критического отношения к материалам; достоинство же его заключается отчасти в том, что оно написано на немецком языке, который был успешно вновь введен в ученый мир А. и его другом Томазием вместо латинского языка, а также и в искренней оценке ересей как необходимого и весьма важного условия для церковного развития. Не менее полезны были в этом отношении и прочие его сочинения, как, напр., "Historia et descriptio theosophiae" (1702; на немецком языке 1703), "Das Leben der Gl äubigen" (1701), "Das Greheimniss der gö ttlichen Sophia" (1700) и т. д. Множество его духовных песен, разбросанных во всех этих сочинениях, были собраны и изданы Кнаппом и Эманом, Штутг., в 1845-1856. Ср. Дибелия, "Gottfr. A. Sein Leben und seine Bedeutung f ü r die Kirche und Theologie" (Берл., 1873).

[Galina]

Gottfried Arnold (September 5, 1666, Annaberg, Erzgebirge - May 30, 1714, Perleberg)

Цитата:

История Церкви и еретиков" Доброго времени суток. Интересует вот такая книга, есть ли на русском?

Не встречала. Но есть много других книг по этой теме. Если это Вас интересует - то можно составить список.

[Blind]

Доброго времени суток, Galina.

Цитата:

Но есть много других книг по этой теме. Если это Вас интересует - то можно составить список.

Меня интересует история гонений и преследований церкви, в период с V по XVIII века
...в целях повышения образованности :)

[Galina]

Цитата:

Меня интересует история гонений и преследований церкви, в период с V по XVIII века

Не совсем поняла вопрос.
Вас интересует гонения НА церковь
или
гонения ЦЕРКОВЬЮ инакомыслящих?

[Blind]

Доброго времени суток, Galina.
Извеняюсь за внесённую путанницу,
интересует гонение ЦЕРКОВЬЮ инакомыслящих.

[Galina]

Для ознакомления с еретическими течениями есть очень хорошая книга
С.В.Булгакова "Православие. Расколы. Ереси. Секты. Противные христианству и православию учения. Западные христианские вероисповедания. Соборы Западной Церкви.
http://www.wco.ru/biblio/books/bulgak1/

История Византии. т.1 Глава 12. ЦЕРКОВНАЯ ПОЛИТИКА ЮСТИНИАНА. НАРОДНО-ЕРЕТИЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ В ИМПЕРИИ
http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000047/st020.shtml

Х.А.Льоренте. История испанской инквизиции. Том I
Х.А.Льоренте. История испанской инквизиции. Том II
http://lib.ru/HISTORY/INKWIZICIA/
"Инквизиционный раздел" на "Агиографе" http://www.globalfolio.net/agiograf/dimitriy/month/0inquisition.htm

[Galina]

Глава
III. История отношений между Церковью и государством со времени Константина Великого
из книги В. В. Болотов Лекции по истории Древней Церкви
о том, как, собственно, начинались гонения
http://khazarzar.skeptik.net/books/bolotov/38.htm

[Blind]

Ооо! :) Большое спасибо. С удовольтвием почитаю :)

[Galina]

ЛИТЕРАТУРА ПО ТЕМЕ «ИНКВИЗИЦИЯ»

Арну А. История инквизиции. Л., 1926.
Величкина В. Очерки истории инквизиции. М., 1906.
Галлуа Л. История инквизиции, т. 1-2. СПб., 1845; изд. 2. СПб., 1873.
Гусев Н. Н. Рассказы об инквизиции. М., 1906.
Григулевич И. Р. Папство. Век XX. М" 1981.
Данзм Б. Герои и еретики. М., 1984.
Кадмии Н. Философия убийства. М., 1913.
Крывелев И. Костром и пыткой против науки и ученых. М., 1932.
Лаврецкий И. Ватикан. Религия, финансы и политика. М., 1957.
Лаврецкий И. Кардиналы идут в ад. М., 1961.
Ланглуа Ш. В. Инквизиция по новейшим исследованиям. М., 1903.
Лебедев А. Тайны инквизиции. М., 1912.
Ли Г. Ч. История инквизиции в средние века, т. I, II. СПб., 1911, 1912.
Лозинский С. Г. Святая инквизиция. М., 1927.
Лозинский С. Г. История папства. М., 1961.
Покровский М. Средневековые ереси и инквизиция. "Книга для чтения по истории средних веков" под ред. проф. П. Г. Виноградова, вып. 2. М., 1897.
Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы. М., 1965.
Робертсон А. Происхождение христианства. М., 1956.
Херманн X. Савонарола: Еретик из Сан-Марко, М., 1982.
Шейнман М. М. Огнем и кровью во имя бога. М., 1924.
Шейнман М. М. Папство. М., 1959.
Шейнман М. М. От Пия IX до Иоанна XXIII. М., 1966.
Шефер А. Святые палачи. М., 1924.
Эншлен Ш. Происхождение религии. М., 1954.

БОРЬБА ЦЕРКВИ С ЕРЕСЯМИ ДО УЧРЕЖДЕНИЯ ТРИБУНАЛОВ ИНКВИЗИЦИИ.

Бартинян Р. М. Источники для изучения истории павликианского движения. Ереван, 1961.
Бортник, Н. А. Арнольд Брешианский. М., 1956.
Дилигенский Г. Г. Северная Африка в IV-V веках. М., 1961.
Заборов М. И. Папство и крестовые походы. М., 1960.
Каждан А. П. Деревня и город в Византии в IX-Х вв. М., 1960.
Ковалев С. И. Основные вопросы происхождения христианства. М., 1964.
Козик П. 3. Социальные основы христианского сектантства II-III вв.Казань, 1961.
Липшиц E. Э. Очерки истории византийского общества и культуры. М -Л., 1961.
Литаврин Г. Г. Болгария и Византия в XI-XII вв. М., 1960.
Машкин Н. А. Движение агонистиков. "Историк-марксист", 1935, э 1.
Машкин Н. А. Агонистики или циркумцеллионы в кодексе Феодосия. "Вестник древней истории", 1938, э 2.
Сидорова Н. А. Очерки по истории ранней городской культуры во Франции. М., 1953.
Стам С. М. Учение Иоахима Калабрийского. "Вопросы истории религии и атеизма", III. М., 1959.
Чайковская О. Г. Клюнийское движение Х-XI вв., его социальный иполитический характер. "Вопросы истории религии и атеизма", сб. XIII. М.,I960.
Ангелов Дм. и др. Богомилството в България, Византия и Западна Европа и извори. София, 1967.

ИНКВИЗИЦИЯ В ИСПАНИИ И ПОРТУГАЛИИ

Льоренте X. А. Критическая история испанской инквизиции, т. I, II. M., 1936.
Парках В. Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции. Л.- M., 1934.

ИНКВИЗИЦИЯ В ИСПАНИИ И ЕЕ ЕВРОПЕЙСКИХ ВЛАДЕНИЯХ

Альтамира-и-Кревеа Р. История Испании, т. I, H. M., 1951.
Барро M. В. Торквемада. СПб., 1893.
Кудрявцев А. E. Испания в средние века. Л., 1937.
Лозинский С. Г. История инквизиции в Испании. СПб., 1914.
Майский И. M. Испания. 1808-1913. M., 1957.
Пискорскай В. К. История Испании и Португалии. СПб., 1909.
Шахнович M. И. Гоиа против папства и инквизиции. M., 1955.

ИНКВИЗИЦИЯ В ИСПАНСКОЙ АМЕРИКЕ

Григулевич И. Р. Преступления инквизиции в Испанской Америке (XVI-XIX вв.). "Новая и новейшая история", 1966, э 6; 1967, э 1.
Ланда Д. М. Сообщение о делах в Юкатане. Пер. со староиспанского, вводная статья и примечания Ю. В. Кнорозова. М.-Л., 1955.

ИНКВИЗИЦИЯ В ПОРТУГАЛИИ

Григулевич И. Р. Преступления португальской инквизиции. "Новая и новейшая история", 1969, э -1, 2.

[Galina]

Из книги:
Амброджо Донини
У ИСТОКОВ ХРИСТИАНСТВА

«Исповедания веры» вселенских соборов от Никейского до Халкидонского были положены в основу гражданского общества с целью построения «доброго церковного порядка». Преследование еретиков, будь то ариане или несториане, монтанисты или донатисты, и «нехристей», включая иудеев и самаритян, положило начало режиму абсолютной нетерпимости, которая позже станет составной частью доктрины папства и войдет в практику всех средневековых государств. Сектантские церкви и синагоги должны были быть закрыты или переделаны в ортодоксальные храмы. Те, кто «более не почитают истинного бога», лишаются общественных, гражданских и муниципальных постов и изгоняются из свободных профессий. Каждое проявление религиозного неповиновения сурово каралось, вплоть до конфискации собственности еретика в пользу верующих. Различные социальные группы, которые свою оппозицию системе еще скрывали под религиозным обличием, перешли в результате в подполье, откуда они вышли как организованная сила только через несколько столетий, когда вспыхнули великие еретические движения средних веков, потрясшие как Восток, так и Запад. Попытки политического, юридического и религиозного упрочения империи обычно представляют как результат возвращения Юстиниана к «римскому началу».
Нет сомнения, что таковы и были намерения императора и большинства его ближайших помощников. Но это был ложный, необоснованный план, предназначенный скрыть непреодолимые противоречия, которые проявлялись в византийском мире, в развитии экономической, социальной и культурной жизни. В действительности то был окончательный закат античной эры.

[Galina]

Эта ссылка ведет на заметку о смерти Ипатии - пример обращения с "язычниками"

http://globalfolio.net/archive/viewtopic.php?t=370

[Galina]

Из книги:
М. Драгоманов. Борьба за духовную власть и свободу совести в XVI-XVII ст.

VI


Средневековое господство церкви над государством было, таким образом, подорвано на всех пунктах. На всех пунктах перевес был уже в XVI в. на стороне государств. И однако ж сложившиеся в то время отношения между церковью и государством представляли множество невыгодных сторон и для общества, и для государства. Во-первых, самая идея подчинения церкви государству, хотя представляла более условий для прогресса, чем духовное господство, но все же порабощала личную нравственную жизнь представителям политики, особенно если она, как было сначала, осуществилась не столько в подчинении церкви государству, сколько государям. В европейской религиозной политике XVI в. выработалась формула: «какой веры государь, такой должны быть и подданные», чтó, конечно, обусловливало религиозные смуты и нетерпимость, которая должна была продолжаться до тех пор, пока интересы религии явным образом не стали в глазах государей на второй план в сравнении с интересами политики, да и тогда религия становилась орудием политики, что, в свою очередь, не могло быть полезно ни для мира внутреннего, ни для внешнего. Во-вторых, даже во внутренних чисто юридических и экономических отношениях церкви и государства было много неудобств, вследствие того что отношения эти с XVI по XVIII в., особенно в католических странах, не были построены по ясно сознанному плану и вполне последовательно проведенным идеям, но установились, так сказать, силою самих фактов, а иногда и узурпации, потому что когда религиозные идеи еще были сильны в глазах самих государственных людей, то, что бы ни заставляла их делать практическая необходимость, все-таки подчинение духовных, людей «духа», не могло казаться и им ничем другим, как только узурпацией. Иначе думать, с спокойной совестью взимать деньги с церквей и сажать в тюрьмы духовных могли только или ярые теоретики юридических начал, каковы легисты, или индифференты-эгоисты, каких было довольно в числе политиков XVI — XVII в. Только радикальное умственное движение XVIII в., сознательно и последовательно секуляризовавшее мысль и жизнь, указало истинное значение религии и церкви в государстве и поправило недостатки той системы отношений между ними, какая установилась под влиянием паллиативного умственно-политического движения предшествующих веков. Движение это, объявшее европейские общества в век реформации, было столько же шагом вперед к разрушению церковного господства, благодаря не столько разрушению основ его, сколько благодаря подрыву органов его, папства и монашества, сколько и шагом назад вследствие возрождения мистического одушевления. До торжества радикального «философского» движения и религиозные гонения, и неурядицы во внутреннем строе церкви, и в отношениях ее к государству были неизбежным последствием системы отношений между последними, установившейся с XVI в.

Самое тяжелое из этих последствий для населения Западной Европы были, конечно, религиозные преследования. Преследования эти были обусловлены как продолжением еще старой системы отношений между церковью и государством, т. е. духовным господством, которое стремилось основаться и в некоторых протестантских общинах, особенно у кальвинистов, пуритан и анабаптистов 97, так и новой системой, опекой государства над церковью, а в обоих случаях — преобладанием религиозного интереса над светским. Религиозные преследования вообще проистекают из убеждения, что данная секта и ее последователи обладают полною истиною и что всякое уклонение от ее верований есть ложь, явно опасная для спасения душ. Это убеждение проводит резкую разницу между «сыновьями света», с одной стороны, и «сыновьями тьмы» — с другой, а между такими областями не может быть иных отношений, кроме борьбы насмерть. Без всякого сомнения, уверенность в истинности своих мнений есть необходимая принадлежность глубокого убеждения, без которого и нет нравственной личности, но разница глубокого убеждения и клерикального фанатизма состоит в том, что убеждения полагают известное мнение истинным, потому что оно есть логический вывод из известных данных, истинным, пока оно не поколеблемо тоже логическими доводами; фанатизм же предполагает свои мнения непреложными и не подлежащими оспору, и в добавок полученными чудесным способом. Католический писатель XVIII в. Бержье («Traité de la vraie religion») говорит: «Всякая истинная религия должна быть нетерпима, потому что нет истинной религии, кроме той, которая открыта Богом, а Бог говорит ли заблуждению, что оно — правда? говорит ли он лжи, что она хорошо делает, нападая на истину? Кто ж смеет ставить церкви в вину ее нетерпимость?» «Святая и непоколебимая твердость есть ее слава, — говорит Боссюэт. — Она хочет быть единой, потому что она считает себя супругой (И. Христа), звание, которое не терпит раздела». XVI век был веком сильного религиозного одушевления, всякая секта стремилась осуществить «истинное христианство»; всякая считала другую за воплощение антихриста и порождение дьявола, а потому религиозная ненависть, преследования и войны были необходимым явлением. Еще в XVII в. один писатель (Amyrant 98 в «Traité des religions», 1631) заметил, что «крайности, до которых дошли католики и протестанты, происходят от сильного убеждения, что учение, которого каждая сторона держалась, было истиною и единственным средством достигнуть блаженства, к которому мы все стремимся».

Религиозные преследования возбуждались в XVI и XVII в. не только духовенством, но и государственными людьми, и людьми, которые считали религиозные интересы выше всяких других, и политиками, которые смотрели на религию как на часть политики. Образцом людей религиозных того времени может считаться Филипп II, которого известный агитатор французской лиги Буше, «король лиги», считал «достойным названия не только католического короля, но короля католиков». Во время войн с Голландией этот король католиков не раз выражался, что считает служение религиозным интересам выше всего. «Никакой интерес человеческий, — говорил он, — никакое государственное соображение, одним словом, никакая мирская вещь не может свести меня ни на один шаг с пути, которому я следую в делах религии... Прежде чем потерпеть малейшую вещь, приносящую ущерб религии и службе Божией, я скорее потеряю все мои владения, потеряю сто жизней, если бы я имел их, потому что я не думаю и не хочу быть королем еретиков». Доктрина, что главная забота государства — служение религии, доктрина, которую в средних веках проповедовали папы, исповедовалась и в XVI в. и притом не одними духовными. В 1604 г. эрцгерцог Австрии Матвей 99 в публичном акте объявил, что «государство не смеет терпеть секты, которая не одобряется церковью, и что всякие привилегии, противные законам церкви, не имеют обязательной силы». Проповедники и политики лиги на разные лады провозглашали, что для них самое существование Франции нипочем, сравнительно с интересом религии, что король, который почему-либо не служит религии, может быть низвергнут, заперт в монастырь и убит. Один из характернейших памфлетов того времени («De justa reipublicae christianae in reges impios auctoritate») заявляет, что «если Франция оставит истинную веру, то пусть она разделится между шестью иль хоть десятью королями, пусть каждый город, каждая деревня имеют особого королишку». И это говорилось в той стране, которая столько употребила усилий для установления своего политического единства и столько дорожила этим единством. При таком предпочтении религиозных интересов всяким другим раз только стоило правителям увериться в необходимости религиозных преследований, чтоб приняться за них с особенным усердием. А доктрину об обязанности государей охранять единство церкви проповедовало неустанно духовенство, как католическое, так и протестантское. То обстоятельство, что государи стали провозглашать власть свою прямо исходящей от Бога и независимой от духовенства, стали считать себя главами не только в светских, но и в церковных делах в своих владениях, на первых порах не только не ослабляло религиозных гонений, но еще усиливало их, потому что светские главы церкви считали себя в особенности обязанными покровительствовать ей. Когда посольство от германских протестантских князей ходатайствовало перед королем французским Генрихом III о смягчении преследования гугенотов, Генрих отвечал, что «он поставлен Богом для того, чтобы управлять своим королевством, и что он должен знать, как ему сохранить в религиозном единстве народ, который Бог вверил его заботам». В странах католических в XVI в. пункт слития средневековых и новых (относительно) понятий о власти государей относительно церкви выразился в лице Карла V 100, который, как император Священной Римской империи, и притом в век упадка папства, почитал себя каким-то христианским калифом, или военно-духовным папой. Как таковой, он, прежде коронования, принял посвящение в сан духовный и даже служил обедню. Затем император принес клятву оберегать христианство и римскую церковь. Удивительно ли, если Карл V считал главною своею заботою истребление ересей до того, что согласился даже платить подать туркам, чтоб только иметь свободу посвятить свою силу войне с лютеранами. Мы видели, что галликанцы не признают подчиненности светской власти духовной, и однако ж, глава их, Боссюэт, выводит обязанность религиозных преследований именно из учения о главенстве королевской власти в государстве. «Государь, — говорит он, — есть слуга Божий. Он недаром носит меч; кто делает зло, должен бояться его как мстителя своей вины. Государь есть покровитель общественного спокойствия, которое держится на религии. Кто не хочет, чтоб государь употреблял строгости в деле религии, потому что религия должна быть свободна, тот находится в самом нечестивом заблуждении». Мы видели, что и протестанты, говоря о разделении власти, духовной и светской, и о независимости последней, все же признавали право и обязанность государей перед Богом покровительствовать церкви, всеми мерами защищая ее. Мы видели, как протестанты, отвергавшие средневековое слитие церковной и светской власти, происшедшее вследствие подчинения последней папству, близки были к новому слитию этих двух властей в лице государей. Всего последовательнее проведено было это слитие главенства государей в духовном и светском отношении в установлениях англиканской церкви. Король Генрих VIII, получив от папы за полемику с Лютером титул Defensor fidei, удержал его и после разрыва с папой. Разрыв этот, установление учения англиканской церкви и провозглашение короля главою ее совершены были государственной властью, т. е. палатами парламента и королем, и религиозная жизнь стала, таким образом, частью государственной политики. С упадком религиозного одушевления, особенно в виду невозможности победить религиозное раздробление и вследствие поднятия других интересов, политических, промышленных и научно-эстетических, такое подчинение духовных дел светской власти, какое мы видим в государствах, наклонных к галликанской системе, а особенно в протестантских, было одним из облегчений секуляризации европейской жизни, но в век религиозного одушевления такое на новый лад слитие религии с политикой было причиной религиозных гонений.

Те понятия об отношениях государственной власти к религии, какие мы только что представили, всегда были опасны для спокойствия общества, ибо они находились в связи с религиозным одушевлением и убеждением всякой религиозной партии, что она обладает полной истиной. Но эта опасность еще более усиливалась убеждением, что разделения религиозные опасны для государства, а также уверенностью, что насилие может победить эти разногласия и что во всяком случае привязанность к своей вере требует ненависти к чужой и преследования ее. Папы и вообще духовенство, возбуждая правительства к религиозным гонениям, постоянно толковали им такие понятия, а именно, что «враги Бога будут тем охотнее врагами государей, что кто не повинуется законам духовным, тот станет презирать законы и светские, что религиозное единство есть необходимое условие единства политического и даже что новые секты еще больше угрожают государству, чем церкви». В устах пап и духовенства подобные слова не представляют ничего удивительного и в настоящее время, но в тот век, о котором идет речь, подобные понятия были крепки и у светских людей, даже у таких, которые и в религиозной политике держались идей, значительно опередивших идеи современного большинства. Не только такие политики, как Филипп II или Фердинанд II, писали, что «интерес государства до того связан с поддержанием религии, что ни власть государей, ни согласие между подданными, ни общий мир не могут существовать при двух различных религиях», но подобные идеи разделялись даже такими людьми, как французский канцлер Лепиталь 101, который вообще не одобрял политики религиозных преследований и хотел достигнуть религиозного мира в государстве кроткими мерами и устроением соглашений между разноверцами, вроде известных переговоров в Пуасси , так неудачно окончившихся. Французские политические люди в особенности заботились о сохранении религиозного единства не столько из видов религиозных, сколько из политических, причем общее всем тогдашним государствам отвращение от религиозных разделений усиливалось еще свойственным французам стремлением к централизму. Когда французское правительство поставлено было в необходимость издать в 1561 г. эдикт о терпимости, парламент парижский, который, как мы видели, далеко не разделял всех старокатолических идей, протестовал против этого эдикта, говоря, что существование в одном государстве двух церквей есть «вещь чудовищная и невозможная». В 1567 г. французское правительство провозгласило, что «так как, по божественному провидению, существует только одно солнце и один король в нашем королевстве, то подобно тому должна быть и одна религия». Венецианские посланники замечают, что девизом Франции в XVI в. было: «Один Бог, один король, одна религия». Даже Паске и Лепиталь опасались религиозных разделений. Вот в каких выражениях описывает опасность их Лепиталь: «Безумно ожидать мира, спокойствия и дружбы между людьми разных религий. Нет ни одного мнения, которое бы так проникало в сердце человеческое, как мнение религиозное, ни которое бы так разделяло одних от других... Мы испытываем это теперь и видим, что французы и англичане, которые принадлежат к одной религии, имеют между собою более дружбы, чем граждане одного города, подданные одного государя, но разных религий; так что связь, производимая религией, сильнее, производимой родиной; напротив того, разделение из-за религии больше и продолжительнее всякого другого. Оно разделяет отца от сына, брата от брата, мужа от жены. Оно мешает подданному повиноваться своему королю и порождает возмущения. Если же различие религий разделяет лица, которые связываются столь близкими узами и степенями, то чтó оно может произвести между теми, которые не соединены так близко? Различие языков только разделяет между собою государства, но разница в религии и в законах делает из одного государства два. От того и происходит старая пословица: «une foi, une loi, un roi». Нельзя не согласиться, что слова Лепиталя имеют много основательности, особенно поскольку они заявляют существовавший факт. Действительно, при преобладании или исключительности религиозных интересов в обществе религиозные разделения не совместимы со спокой- • ствием государства. Мы видим и теперь, например на Востоке, как люди разных религиозных сект ссорятся и режутся между собой без всяких причин, кроме религиозной ненависти. Действительно, православный грек или болгар считает себя ближе к русскому, чем к соотечественному магометанину. Но дело в том, что именно политика терпимости и разделения церкви от государства имеет свойство смягчать религиозные разделения и устанавливает мало-помалу связь между членами одного государства, хотя бы разных религий, которая может парализовать тяготение людей одной религии, но разных государств. И наоборот, эта связь разрушается, когда государственная власть начинает преследовать один из религиозных толков. Действительно, в XVI в. французский гугенот считал себя ближе к англичанину-протестанту, чем к французу-католику, и готов был призывать в свою родину иноземные войска, т. е. поступать, как изменник нации и государству. В этом отношении измена одному принципу была последствием верности другому, важнейшему, каким была тогда религия, и тем более должна быть оправдана, что католическое большинство и правительство само же провозглашало гугенотство не совместным с именем француза. Но теперь, напр., когда установилась политика терпимости, теперь гугенот Гизо и еврей Кремье — такие же французы, как и католики. Для XVI в. в значительной степени верно и опасение, что религиозное разделение ослабит повиновение подданных государям. Действительно, при преобладании религиозного интереса для гугенота государь-католик должен был казаться существом нечистым, как и все другие католики, наоборот, государь-протестант не чист был для католика. Но опять религиозные гонения только усиливали это взаимное отвращение, превращая его в ненависть. Елизавета Английская жаловалась французскому посланнику, что «борьба католиков и протестантов представляет особенные опасности для всех государей, так как протестанты утверждают, что они могут отказываться от повиновения государям, согласно воле Божией и совести, и изгонять их из государства, а папа со своей стороны объявляет вакантными государства тех, которых он считает раскольниками и еретиками». Папам, конечно, принадлежит тут роль наступательная, хотя они в значительной степени были только органами мыслей и чувств католического населения. Но протестанты сначала, при всем отвращении к государям-католикам, не только не думали о бунте, но даже такие люди, как Кальвин, советовали своим единоверцам терпеть всякие гонения, по примеру первых христиан, ожидая, что кровь протестантских мучеников будет так же семенем новой веры, как была им кровь древних христианских мучеников. Только продолжительность гонений заставила, наконец, протестантов подумать о защите своих прав оружием и мало-помалу довела многих из них и до республикански революционных идей. Таким образом, религиозный фанатизм действительно производил в XVI в. явления, приводившие политиков того времени к идеям об опасности для государства религиозных разделений, но тот же фанатизм диктовал меры, которые только усиливали зло. Этот фанатизм вместе с дурно понятыми обязанностями государства обагрил Европу кровью. Но, смотря на вещи с исторической точки зрения, не следует быть к нему очень строгим. В конце концов он привел к политике терпимости. Средневековая нетерпимость могла быть вконец подорвана только заменою старых нравственных интересов новыми; это и совершается с XVIII в., продолжавшего чисто светское движение мысли, пробудившееся в века возрождения языческого образования. Это — путь радикальный и верный, но медленный, как всякий путь, проводимый действием чистой мысли. Практический же путь к установлению политики терпимости в Европе — было существование разноверий. Если бы не поднялось в XVI в. религиозное одушевление, то не было бы и реформации; не было бы, конечно, религиозных войн, но зато непоколебимо бы стояла система средневекового единообразия в религии и нетерпимость бы продолжала жить дальше, хотя и не была бы столь острою, как временно была она в XVI в. Если бы Лютеры были индифферентами в религиозном отношении, то массы бы остались в повиновении папе; если бы протестанты вместе с Лютером не были убеждены, что папа — антихрист, они бы пошли на сделки и религиозное единство опять бы восстановилось, если бы не было нарушено. Но при взаимном фанатизме, при взаимной стойкости, католики и протестанты, правда, пролили много крови, но, увидев невозможность сломать друг друга, заключили религиозные миры, которые и положили начало терпимости и секуляризации жизни в довольно обширных пределах практически, хотя пока и в узких теоретически. Равенство пока признано было за вероисповеданиями христианскими, но раз подорвана была опека церкви над государством, установилась брешь, в которую могли пройти и другие отличия совести человеческой, так что светскому направлению мыслей XVIII в. была приготовлена почва более благоприятная, нежели какою была почва XV в., хотя тогда даже папские и кардинальские престолы были занимаемы полуязычниками и гуманистами, а не фанатиками и инквизиторами, вроде Павла V и кардинала Караффы 103.

Пока же религиозный фанатизм и взаимное отвращение разноверцев, производимое глубокою уверенностью каждого из них, что только он и его единомышленники обладают истинным путем к спасению душ, были главною причиною религиозных смут XVI и XVII в., тогдашняя система отношений между церковью и государством была только орудием религиозного настроения эпохи, которое производило кровопролития. А отвращение разноверцев одного от другого было велико. Вот, напр., в каких выражениях говорит о Лютере современник-католик: «Это — ужасное чудовище, которого должны избегать все люди, даже варвары и скифы, даже демоны ада, потому что это — враг природы, враг рода человеческого. Что такое Лютер, как не идол проклятия, мрачная ночь заблуждения, беспредельная злоба, жилище смерти, ковчег невежества, храм гордости, пучина разврата, грубая и дикая скотина?». Другие бранили Лютера уже чисто площадным образом.

Эта брань, на которую, в свою очередь, не скупились и протестанты, говоря о католиках и папах, была бы только смешна, если бы она не была только вульгарной оболочкой идей, которые имели и весьма серьезную форму, а именно: актов правительственных, решений соборов и т. п. Вот, напр., как выражался о еретиках папа Пий V в послании к Катерине Медичи, королю Карлу IX 104 и знатным королевства: «Как не может быть общения между сыновьями Света, так же точно должно быть уверену, что не может быть никакого мира между католиками и еретиками». Даже близкие секты, как, наприм., лютеранство и кальвинизм, взаимно ненавидели друг друга, особенно первое. В объяснении к лютеранскому катехизису второй половины XVI в. читаем, что есть два антихриста на свете: один на востоке — Магомет, другой на западе — Кальвин. Общий голос кальвинистов XVI в. говорит, что немецкие лютеране считают их хуже турок. Это отношение между протестантскими сектами страшно мешало успеху реформации. Из множества примеров, доказывающих последнюю мысль и обнаруживающих узкую нетерпимость немецких протестантов, которую голландские кальвинисты называли более чем скотскою глупостию (Germanorum plus quam belluina stupiditas), мы приведем несколько наиболее характерных: перед самым началом 30-летней войны 105, когда Богемия низвергла католика-короля и выбрала королем кальвиниста палатина 106, поднят был вопрос о плотном союзе немецких протестантов. Тюбингенский богословский факультет предостерегал герцога Вюртембергского не оказывать помощи лютеранам, так как они более нетерпимы к кальвинистам, чем даже католики; а в то же время исповедник курфюрста саксонского, Гоэ Гонегг, писал своему государю: «Брать оружие в пользу кальвинистов все равно, что становиться под знаменем сатаны. Нам говорят, что мы должны умереть за своих братьев; но кальвинисты — вовсе не братья наши: этак, пожалуй, придется принести себя и детей своих в жертву Молоху 107. Кальвинисты — враги Бога, а священное писание говорит, что должно ненавидеть тех, которые ненавидят Бога».

При таких взаимных отношениях трудно было сохранить мир между разноверцами даже в разных государствах, а тем более в одном. От этих понятий до понятия, что терпимость к еретикам есть оскорбление Бога, было совсем недалеко, а это, в связи с тогдашним понятием, что правительства должны блюсти за верою своих подданных, не могло не привести к правильно организованной во всех европейских государствах политике религиозных преследований.

Можно бы наполнить целые томы, если бы переписать все даже характернейшие изречения пап и духовных католических в пользу религиозных преследований. Едва появилось учение Лютера, как Сорбонна провозгласила, что «оно должно быть побеждаемо не столько разумом, сколько судом и оковами, а особенно огнем и пламенем». Папы поспешили возобновить законы против еретиков, которые, впрочем, никогда не были отменены. В речи, произнесенной при открытии Тридентского собора, епископ Битонский 108 сказал, что «жестокость к еретикам есть истинное милосердие». Возбуждая королей к преследованию еретиков, папы писали им, что, сожигая еретиков, короли совершают дело, приятное Богу: «Мой нрав, — писал папа Адриан 109 в Германию, — склоняет меня более к кротости, чем к строгости: но если болезнь так важна, что не может быть излечена лекарствами легкими и сладкими, нужно употребить железо и огонь, и даже при нужде отрезать гниющие члены от здорового тела. Так Бог бросил еретических Дафана и Абирона живыми в пропасть и повелел наказывать смертью тех, которые не повинуются священникам. Так князь апостолов св. Петр подверг мгновенной смерти Ананию и Сапфиру 110, которые солгали Богу. Так ваши предки приговорили к смерти на Констанцком соборе Иоанна Гуса и Иеронима Пражского 111, которые как бы возродились в Лютере. Если вы будете подражать этому благородному и святому примеру, Бог даст вам вечное блаженство». Один святой монах писал к Филиппу II: «Умоляю ваше величество, как только могу, не иметь никакого сожаления к еретикам, которые жестокие враги Иисуса Христа. Святейший царь Давид 112 не имел ни малейшей жалости к врагам Господа; он убивал их до одного, не щадя ни мужчин, ни женщин. Моисей в один день убил 3 000 человек из народа израильского. Ангел в одну ночь предал смерти более 60 000 врагов Божиих. Поступая так, они не были жестоки; они только не имели жалости к тем, которые не почитали Бога. Ваше величество — царь, как Давид, предводитель народа, как Моисей, ангел Бога, ибо так называет священное писание царей; враги Бога живого, эти еретики, эти богохульцы, идолопоклонники, звери дикие, без сомнения, разрушат святилище Божие в Нидерландах, если вовремя не помочь этому горю, так гибельному и плачевному». Святой монах полагал, что вовремя будет достаточно убить всего 2 000 человек и беда будет остановлена. Во Франции на собрании штатов в Орлеане духовенство давало такие советы королю: «Никто не может отрицать, что ересь есть зло и преступление уголовное и что еретик есть уголовный преступник и должен быть подвергнут мечу начальства. Закон Божий говорит: «Берегись быть в дружбе, в союзе, вступать в брак с еретиком (неверным); берегись, чтоб они не жили на земле, не имей жалости к ним. Бей их, поражай до смерти, — и приводит резон этого повеления: — чтобы после они не побудили тебя грешить против меня, если ты примешь веру их, которая будет мне обидой и поношением, за которым последует ярость моя против тебя и скоро я тебя сотру с лица земли...» Государь, ради сохранения скиптра вашего, обратите внимание на эти ужасные и страшные угрозы».

Подобное отношение к еретикам не было вовсе отличительною чертою католиков. Католические писатели с конца XVI века любят ссылаться в защиту принципа нетерпимости на аргументы Кальвина, который вот что писал по поводу присуждения им на костер Серве 113: «Ересь должна быть наказываема, как и всякая другая вина. Скажут, что неизвестность, правильно ли понимается догмат, делает невозможным и наказание? Но если догматы не имеют ясного смысла, тогда нет учения христианского, нет церкви, и мы — игралища заблуждения и лжи! Скажут, что жестокость бессильна в деле обращения еретика? Ничего! Дело не в обращении еретиков, а в их наказании, и наказывают ересь так же, как наказывают воровство и убийство для сохранения гражданского порядка. Скажут ли, что любовь евангельская осуждает наказание еретиков? Странная любовь, которая, щадя тело, причиняет смерть душе! Надо убивать еретиков из любви к человеку. Да что тут столько рассказывать? Разве мы не имеем прямого приказания Божия во Второзаконии? 114 Что оно нам говорит? Предавать смерти всякого, кто уклоняется от веры. Пусть же обвиняют Бога в бесчеловечии!» Действительно, нельзя не согласиться, что Кальвином так ловко резюмированы все доводы в пользу нетерпимости, что иезуиту Беллярмину оставалось только повторить аргументацию женевского папы. Убеждение Кальвина разделялось и другими протестантскими авторитетами: Лютером, который, впрочем, прежде, во время перевода св. Писания, высказывался в пользу терпимости, Безою 115, Ноксом 116 и др., исключая Цвингли, Социна 117 и еще небольшое число людей, которые более или менее были близки к Социну и которых мы упоминаем ниже. Даже в XVII веке, когда, после некоторого времени религиозного мира, доставленного гугенотам Нантским эдиктом 118, правительство Людовика XIV начало преследовать протестантов, когда все интересы последних побуждали их защищать принцип невмешательства правительства в дела совести, когда передовые умы, вроде Бейля 119, уже громко высказывали учение о веротерпимости, и тогда протестантские авторитеты поддерживали систему гонений, которая обращалась в конце концов и на них. Так, Жюрье (Jurieu), один из влиятельнейших французских пасторов в Голландии, противник Боссюэта, издал в Роттердаме в 1687 году книгу «Droits des deux souverains en matière de religion, la Conscience et l’expérience», направленную против книги Бейля «Contrains-les d’entrer», в которой Бейль поражал систему религиозных гонений, ту самую систему, которая привела в Роттердам и Жюрье. Учение о терпимости Жюрье называет социнианским догматом, самым опасным из всех других учений социнианской секты, потому что он ведет к разрушению христианства и к установлению религиозного индифферентизма. «Можно ли отрицать, — спрашивает Жюрье, — что язычество пало в мире благодаря власти римских императоров? Без всякой смелости можно уверять, что язычество стояло бы и до сих пор и что три четверти Европы были бы языческими, если бы Константин и его наследники не употребили своей власти для его истребления. Но, прошу вас, скажите, какие средства употребил Бог в последнее время для установления истинной религии на Западе? Короли Швеции, Дании, Англии, верховные власти Швейцарии, Нидерландов, свободных городов Германии, курфюрсты и другие князья Империи не употребили ли своей власти для низвержения папизма? Поистине надо быть очень смелым, чтоб обвинять пути, которые провидение постоянно употребляло для установления истинной религии и для разрушения ложных». В 1690 году в Амстердаме собрался собор протестантских пасторов из Германии, Франции и Англии, изгнанных из отечества религиозным преследованием, и этот собор признал учение о том, что начальство не имеет права преследовать ересь и идолопоклонство (так называли тогда протестанты католицизм) гражданскою властью, «ложным, скандальным и опасным». Такая аргументация была, конечно, как нельзя более по сердцу защитникам системы Людовика XIV, и ее органу, Боссюэту, оставалось только сослаться на пример протестантов и аргументацию своего противника Жюрье, что он и сделал в своем известном сочинении «Variations Protestantes». Боссюэт утверждает, что нет ничего опаснее для церкви, как терпимость, потому он не знает никакого христианского общества, кроме социниан и анабаптистов, которые бы держались учения о терпимости. Следует, впрочем, прибавить, что и анабаптисты в Мюнстере кричали, что «неперекрещенные будут преданы смерти как язычники и злодеи». Ввиду такой нетерпимости протестантов Филипп II имел полное основание отвечать на ходатайства датского короля в пользу нидерландцев, что «везде государи следуют правилу не терпеть другой религии, кроме той, которую исповедуют сами. Они считают, что единство верований необходимо для поддержания религии и сохранения государства. Почему то же не будет позволено мне? Почему я не буду иметь права делать то же для истинной религии, что другие делают для ложных?»

При таком согласном настроении духовных и правительств относительно обязанности светской власти охранять религию посредством преследований кровавые явления, вроде инквизиции, войн испанцев против Голландии, религиозных войн во Франции со страшной Варфоломеевской ночью 120, Тридцатилетней войны, преследований католиков и пуритан в Англии, были неизбежны. Мы не станем, конечно, излагать здесь истории этих явлений и событий, считая достаточным для целей нашей статьи указать на принципы, которыми руководствовались деятели в этих печальных событиях, и на размеры того давления и тех жестокостей, которым подвергалось население европейских стран во время господства теории религиозных преследований.

Инквизиция есть учреждение старое, особенно свирепствовавшее в средние века, в эпоху войн с альбигойцами 121. Но особенную славу приобрела инквизиция испанская. Будучи установлена с целью преследования мавров и евреев, она получила новую работу с появлением реформации. Страх этой новой ереси, принявшей небывалые прежде меры, побудил иезуитов хлопотать об установлении общей для всего христианского мира инквизиции. Такое судилище было установлено для Италии папою Павлом III 122. Вообще, под тем или другим наименованием инквизиционные судилища существовали в XVI веке во всех европейских государствах. Папы, например Павел IV (который укорял короля польского за терпимость к еретикам, между тем как апостол Иоанн запрещает кланяться еретикам, ходить с ними в баню и т. п.), выражались об инквизиции как о «единственном средстве поддержать авторитет святого престола». По словам католических духовных, пример инквизиции был подан самим Богом, когда он выгнал из рая Адама и Еву, и Христом, когда он изгонял из храма торговцев. Клерикальные писатели находили и находят, что инквизиция спасла не только веру, но и самое существование Испании, что она охранила Испанию и Италию от реформации; наоборот, по их мнению, религиозные смуты Франции произошли оттого, что вовремя не была учреждена там инквизиция, которая бы пролила несколько капель крови и тем сберегла бы целые потоки, которые пришлось проливать после. Нельзя, впрочем, сказать, чтоб испанская инквизиция пролила мало капель крови. Известный историк этой инквизиции Леренте 123, бывший сам секретарем святейшего судилища и имевший случай во время французского вторжения в Испанию ознакомиться с архивами его, считает в одной Испании, без Америки, 31 000 сожженных и 290 000 подверженных другим жестоким наказаниям. Старый испанский историк Мариани говорит, что в 1482 году, в первый год установления инквизиции, в Андалузии было сожжено 2000 человек, а одна надпись на дверях судилища в Севильи в 1524 г. говорит, что в 1492 г. было сожжено 1000 человек во время преследования евреев. Некоторые историки, например Прескотт 124, видят в этих цифрах преувеличение; но если бы оно и было, все же эти цифры характерны, потому что их выставляют не враги инквизиции, а друзья ее. Инквизиция и в XVI веке руководствовалась жестокими средневековыми инструкциями и трактатами об инквизиции, например сочинением Эймерика 125, инквизитора в Арагонии в половине XIV в., «Directorium Inquisitorum», которое было напечатано в Барселоне в 1503 г., Парамона 126, сицилийского инквизитора, «De origine Inquisitionis». Пытки инквизиции приобрели всеобщую громкую известность. Пытки эти, продолжавшиеся три дня, — их нельзя было возобновлять, но можно было продолжать, — были узаконены папами, например Иннокентием IV 127 и Климентом IV 128. То обстоятельство, что инквизиторы не сами совершали смертную казнь над осужденными, а отдавали их в руки светской власти, которая и убивала преступника, не служит вовсе к смягчению ответственности католической церкви в кровопролитиях, так как это устранение духовного суда от крови было чистейшим лицемерием. Но, конечно, это обстоятельство характеризует государственные понятия того времени. Согласно буллам Иннокентия III и Александра IV 129, имения еретиков конфисковались, дети их признавались лишенными гражданских прав, подобно тому как дети Адама и Евы заражены были грехом праотцов, лишились их наследства, и сообразно словам Ветхого Завета, по которому дети часто ответственны за грехи отцов.

Правительство Карла V и Филиппа II постоянно старалось ввести и в другие свои владения испанскую инквизицию. Формально и по имени она не была введена в Нидерла

[Galina]

продолжение...

Французское правительство не было так настойчиво и последовательно, как испанское. Политическая необходимость противодействовать испанско-австрийскому дому заставляла французских королей входить в союз не только с немецкими протестантами, но даже с турками, которых один из знаменитых кальвинистов Лану 138 считал поклонниками «воображаемого Бога, скорее дьявола». Вместе с тем протестантское движение было сильнее во Франции, чем в Испании, так что его нельзя было подавить не только инквизиционными мерами, но даже Варфоломеевской ночью, и volens-nolens приходилось делать ему уступки, тем более, что, с другой стороны, религиозные войны происходили не в чужой, только подчиненной главной стране, как Нидерланды относительно Испании, а внутри самой Франции, так что французское правительство ближе чувствовало разорение своих провинций вследствие политики нетерпимости. Но, несмотря на несколько актов, представляющих уступки в пользу терпимости, попытки, которые принимались даже Катериной Медичи, политика нетерпимости составляет отличительную черту и французской государственно-религиозной жизни в XVI и XVII в., хотя действительно французское правительство не с таким усердием гнало еретиков, как того желало духовенство, так что оно не столько виновно в инициативе гонений, сколько в попущении и в следовании внушениям духовенства. Франциск I 139 и Генрих II, которые так часто заключали союзы против Карла V с немецкими протестантами, У себя жгли еретиков и особенно позволяли жечь их духовенству. Мы видели, что при первом появлении лютеранства Сорбонна провозгласила необходимость преследования его огнем и мечем. В 1527 г. собор духовных в Париже заклинал короля «божественным милосердием» истребить еретиков из своего королевства. Парламенты и духовные суды стали приговаривать к смерти еретиков без всякого препятствия правительства. Мало того, собираясь вместе с турками воевать против Карла V, король Франциск I, как рассказывает один духовный историк, пожелал быть свидетелем аутодафе еретиков. На главных площадях Парижа были устроены костры, на которых жгли еретиков, когда король подъезжал к костру. «Франциск хотел, — говорит упомянутый историк, — дать явный пример благочестия и ревности против новаторов для того, чтобы привлечь благословение небесное на свое оружие». Поощряемые таким образом костры с еретиками пылали во всей Франции при Франциске I. Когда немецкие протестантские князья поставили это на вид своему союзнику, он отвечал, что казнит гугенотов не как еретиков, но как бунтовщиков. Король отвечал ложью, потому что из вопросов, предлагаемых осужденным гугенотам, видно, что преступления их были чисто догматического характера: отрицание чистилища, призывание святых, убеждение, что христиане должны читать священное писание на народных языках, и т. п. В таком же положении были дела и при Генрихе II. В 1545 г. по определению парламента в Э в Провансе, возбужденном кардиналом Турноном 140 и двумя епископами, поднято было преследование против вальденцев, причем погибло более 4000 человек и вся секта была изгнана из Франции. Между тем количество гугенотов возрастало, так что уже в 1558 г. считалось 400 000 открытых гугенотов. Они стали обращать на себя внимание как сила, на которую можно было опереться разным политическим партиям. Правительства слабые, какие правили Францией от смерти Генриха II до Генриха IV, должны были считаться с гугенотами. С разных сторон, сначала из среды среднего сословия и даже в парламентах, потом из среды аристократии, стали раздаваться голоса если не в пользу терпимости, то против жестокости гонений на гугенотов. Голоса эти говорили, что ереси вызываются неустройством в церкви, а потому, прежде чем преследовать еретиков, надо исправить эти неустройства, причем выражалась общая тому времени надежда на вселенский собор. Любопытнейшую попытку религиозного перемирия такого рода представляет прекращение гонений с вступлением на престол Карла IX и регентством матери его Катерины Медичи в 1560 г. и потом попытка привести к соглашению прелатов католических и докторов кальвинизма, состоявшаяся в Пуасси в 1561 г. по влиянию канцлера Лепиталя. Этот знаменитый коллоквиум в Пуасси и речь, которую держал на нем канцлер Лепиталь от имени правительства, представляют весьма прогрессивную для своего времени попытку. «Оставим, — говорил канцлер, — оскорбительные клички, которые мы даем друг другу, и будем христианами и французами»; слова эти показывают, насколько ушло уже общество от средневековых понятий, но все-таки оно даже в лице таких людей, как Лепиталь, не дошло до терпимости. Вместо того, чтобы признать за каждым свободу религиозных мнений и выделить церковные дела из политики, люди вроде Лепиталя хотели восстановления единства религиозного только посредством кротких мер и переговоров между католиками и протестантами, с тем чтобы обе стороны сделали взаимные уступки. Но довести до этих уступок фанатиков обеих партий было еще труднее, чем склонить их к непреследованию друг друга, а потому переговоры в Пуасси, эта попытка достигнуть соглашения посредством национального собора — разбилась благодаря обоюдному фанатизму, особенно проявленному иезуитами; исход задуманных примирителями переговоров был тем печальнее и скандальнее, что приехавшие по приглашению коварного кардинала Лотарингского немецкие лютеранские богословы завели спор с кальвинистами. Переговоры только усилили взаимное раздражение. Чисто политические причины заставили правительство издать опыт религиозного мира после совещания представителей всех парламентов в С[ен] -Жермене в 1562 г. Протестантам были дозволены религиозные собрания за городами; только они должны были обязаться не распространять учения, не заключающегося в священном писании и в никейском символе веры, подчиняться гражданским законам и не держать соборов без позволения королевских чиновников. Как ни ограничена была свобода, предоставленная таким образом протестантам, католическая партия, особенно духовенство, не была расположена мириться и с нею. Парижский парламент едва согласился внести эдикт в свои регистры. Духовные, особенно папа, протестовали против такого оскорбления веры. Видя, что правительство нерешительно в поддержке католицизма силою, духовные принялись терроризировать массы. Кровавое столкновение между солдатами герцога Гиза и протестантами в Васси в 1562 г. 141 подало сигнал к гражданско-религиозным войнам, которые с небольшими перерывами (1563, 1572, 1577 гг.) продолжались до самого утверждения на престоле Генриха IV. Войны эти ознаменовались таким событием, как Варфоломеевская ночь 24-го августа 1572 г., лигой, которая стремилась поработить светскую власть духовным интересам и папе, и политическим убийством Генриха III, бывшим преддверием убиения и Генриха IV, — убийства, которые совершились в силу клерикальных принципов. Некоторые из теперешних клерикальных писателей желают придать этим печальным событиям французской истории исключительно политический характер. Нельзя вовсе отрицать примеси политического элемента к религиозным смутам, раздиравшим Францию в XVI в., но еще менее можно отрицать их преимущественно религиозный характер. Смуты эти возбуждены были католическим духовенством, которое, начиная от приходских священников до пап, призывало население к резне гугенотов. Монах ордена миноритов приглашал народ убивать гугенотов: «Нечего, — говорил он, — ожидать правосудия от сильных и от начальства, потому что они сами лютеране». В Париже кардинал проповедовал с кафедры, что скорее нужно умереть, чем позволить, чтоб, в оскорбление Бога и его церкви, во Франции была другая религия, кроме религии предков. Монахи вызвали резню в городе Сансе (Sens), и для того, чтоб показать, что «Бог собственными устами одобряет убиение гугенотов», устроили чудо: статуя Спасителя повернулась спиною к месту, на котором был храм реформаторов. Соборы духовных, папы решительно не одобряли малейших попыток правительства прекратить пролитие крови гугенотов. «Истинный религиозный мир, мир с Богом, — говорили они, — есть война с еретиками». Пий V похвалил герцога Немурского за сопротивление введению С.-Жерменского религиозного мира в Лионе и Гренобле как «за святое неповиновение», возбудил кардиналов Бурбонского и Лотарингского поднять войну против еретиков. Когда вновь возгорелась междоусобная война, папа отправил своего полководца, графа Санта-Фиоре, с приказанием не давать пощады ни одному пленному гугеноту. Папа писал во Францию духовенству и Катерине Медичи, что «мир С.-Жерменский нанес Франции удар более гибельный, чем все бедствия, которые она потерпела во время гражданской войны», что «ни под каким видом ни для чего не должно миловать врагов Бога», что «только полным истреблением еретиков король может возвратить этому благородному королевству его древнюю религию». С 1565 г. духовенство стало образовывать ассоциации, которые имели целью борьбу с гугенотами. На соборе Тридентском кардинал Лотарингский сосредоточил их в «братство католиков во Франции». По словам современника, все участвовавшие клялись, что «не будут щадить ни имуществ, ни жизни своей, ни детей своих для того, чтоб вовсе истребить гугенотов». Эта католическая лига приняла название святой; инструкция депутатам лиги, отправленным к папе, говорила, что «голос самого Бога воспламенил сердца французских католиков». Один епископ проповедовал, что «все, кто вступит в святой союз, будут спасены после смерти и получат вечное блаженство, даже если бы они убили отца своего, мать, братьев, сестер и совершили всякого рода преступления». Духовные капитулы не позволяли священникам причащать их прихожан, если они не присоединятся к лиге. Следствием такой терроризации католического населения была и знаменитая Варфоломеевская ночь, дать согласие на которую правительство было подвинуто перспективой полного объединения церкви во Франции.

Теперь клерикалы чувствуют, каким пятном на католической церкви лежит эта несчастная ночь, в которую пролита была кровь более 30 000 гугенотов. Они стараются извратить смысл и ход этого события или выгородить из него Рим. «Чего радовался Рим? — спрашивает Фаллу 142, один из знаменитых клерикальных писателей новейшего времени. — Он радовался мгновенному, неожиданному триумфу католиков над протестантами, триумфу, который нигде не представлялся в первое время в истинном свете и с характером коварства и убиения, но как результат вспышки, неожиданно воспламененной покушением Гизов против адмирала Колиньи 143, или как возмездие покушения гугенотов против личности короля». Слова и поступки современных светских и духовных представителей католической церкви не оставляют никакого сомнения, что убиение гугенотов посредством хитрости было задумано давно, что об этом давно знали в Риме и что весь католический мир считал делом руки Божией всю эту резню во всей ее жестокой форме. Еще в 1554 г. декан С.-Жерменский советовал королю заманить гугенотов хитростью и истребить их всех. Император германский писал своему посланнику, что ему писали из Рима по поводу свадьбы короля Наваррского 144, что «в тот час, как все птицы будут в западне, их можно будет взять всех вместе», что «кардинал Лотарингский говорил, что все было уже обсуждено прежде, чем он выехал из Франции». Едва получено было в Риме известие о Варфоломеевской ночи, папа велел устроить празднество, какое устраивается при вести о самой большой победе церкви над врагами. Папа с кардиналами отправился в церковь св. Марка, «чтоб принести торжественную благодарность Богу за такое благо, какое Он совершил для римского престола и всего христианства»; на другой день правилась тоже торжественная месса и потом обнародование юбилея для всего христианства, а вечером пальба из крепости св. Ангела. В память события была выбита медаль, на которой с одной стороны выбит бюст Григория XIII, а с другой — ангел-истребитель, поражающий гугенотов, и надпись: «Избиение гугенотов» («Hugonotorum stages»). Живописцу Вазари 145 была заказана картина бойни, которая и до сих пор висит в Ватикане, с надписью: «Папа одобряет убиение Колиньи» («Pontifex Colignii песет probat»). Кардинал Лотарингский велел поставить на дверях церкви св. Людовика надпись от имени Карла IX: «Богу преблагому и величайшему и счастливейшему папе Григорию», в которой король сравнивался с «ангелом-мстителем Господа, Бога воинств». Папа отправил своего легата поздравить короля со столь великим событием, и легат провозгласил, что «день св. Варфоломея будет предметом похвалы для всех веков». Духовенство во Франции во множестве речей и в памфлетах называло варфоломеевскую бойню «делом рук Божиих», «чудом Божиим», «проявлением воли Бога, который, движимый милостию и состраданием, захотел посетить народ свой». Верное своему обычаю, духовенство католическое не пропустило случая устроить чудо, которое бы явно показало, что Провидение одобряет убийство еретиков: на кладбище Saint-Innocent расцвел боярышник, и духовенство устроило процессии на кладбище, но слишком близко к цветку народ не допускался.

Замысел истребить протестантизм решительным ударом приготовляли иезуиты и в Германии. Иезуитские проповеди и памфлеты с конца XVI в. изобилуют терминами, означающими на разные лады смерть и истребление протестантов *.



* Вот, например, отрывок из одной такой речи: «Opportet lutheranos et omnes alios haereticos mortis supplicio exterminandos, interficiendos, propulsandos, reprimendos, delendos, ustionibus et sectionibus excindendos, tollendos, explodendos, viriliter extirpandos, trucidandos, internecione delendos» 146.



Уже в 1608 г. на сейме протестантские князья заявили, что им известны замыслы католиков и императорского правительства совместно с испанским и с папой против протестантов. Сюлли 147 подтверждает, что «посредством участия, которое он имел во всех важных делах (своего государства), он узнал, что папа, император, король испанский, эрцгерцоги, духовные князья Германии и другие вельможи и общины католические не имеют более важного стремления в душе, как составить сильный союз и сделать жестокое наказание для разорения всякого верования, противного римскому, что они замедлили еще с приступом к открытому делу только потому, что не могли присоединить к своему замыслу короля, моего государя (Генриха IV)». Стремление уничтожить протестантизм, ниспровергши и те уступки ему, какие были сделаны аугсбургским миром, имело в Германии опору, кроме доктрины о некомпетентности всякого договора, касающегося религиозных дел, если он не одобрен папой, еще и в самых началах, положенных в основание этого мира. Аугсбургский договор, собственно говоря, отнюдь не устанавливал веротерпимости; он обеспечивал религиозную свободу только имперских князей, предоставив публичное исследование веры подданных в их распоряжение, он вводил принцип: cujus regio, ejus religio. На сем основании германские князья установили в своих владениях по своему произволу то лютеранство, то кальвинизм, то католицизм. Единственное, что могли делать подданные диссиденты, была эмиграция. Кроме того, аугсбургский мир говорил только о лютеранах, а отнюдь не о кальвинистах, за которыми сами лютеране не хотели признать прав, предоставленных им самим аугсбургским договором. На сем двойном основании сам Филипп II говорил, что преследует протестантов в Голландии на основании аугсбургского мира, и был прав. Если протестантские князья в силу аугсбургского мира могли воспрещать в своих государствах католицизм, то герцог Баварии или эрцгерцог Австрии с таким же правом могли преследовать у себя протестантство. Правда, например, в наследственных владениях австрийского дома права протестантов были обусловлены особенными привилегиями, но общее убеждение религиозного века было таково, что привилегии, данные в ущерб вере, бессильны и должны быть кассируемы. В 1586 г. в Мюнхене вышел замечательный анонимный трактат «Autonomia», в котором указывалось право католических князей делать в своих землях реформу, подобно протестантским, т. е. преобразовывать их подданных из протестантов в католиков. Это предвещало католическую реакцию и давало ей легальную основу.

Органом этой реакции был Фердинанд II. Воспитанный иезуитами, набожный до ханжества, император, во время путешествия к Лоретской Богоматери, дал перед нею и перед папой обет уничтожить протестантизм в своих наследственных владениях и даже во всей империи. В преследовании протестантизма Фердинанд II стоял вполне на современной ему религиозно-государственной точке зрения, обязывавшей правительство заботиться, чтоб его подданные держались «истинной» веры. «Я не ненавижу протестантов, — говорил Фердинанд, — я их люблю; если бы я не любил их, я бы их предоставил их заблуждениям. Но Бог свидетель, что я их люблю так, что, если бы я мог спасти их ценою жизни своей, я бы дал ее охотно; если бы моя смерть могла поднять их из падения, я тотчас положил бы свою голову на эшафот». Император говорил это, без сомнения, искренно. Но так как такого эшафота, о котором говорил он, не было, то оставалось только одно: класть на эшафот головы упорных протестантов. Император стал реформировать в католическом смысле свои владения. Еще до взрыва Тридцатилетней войны комиссары эрцгерцога Австрии ходили по стране и выгоняли протестантских пасторов, а церкви их разоряли. Сопротивление наказывалось мушкетерами, которые сопровождали реформаторов. Протестанты, которые не хотели переходить в католицизм, должны были выселяться, причем платили в казну десятую часть имуществ, как будто они выселялись добровольно. Иезуиты рассчитывали, что «когда богатые увидят, что император хочет восстановить католицизм, самые догадливые поспешат возвратиться в лоно матери церкви, ибо люди всегда действуют под влиянием выгоды и скорее согласятся стать католиками, чем потерять состояние». Вышло напротив. Современный историк граф Кевенгилер 148 говорит, что самые благородные и богатые оставили отечество, и Австрия обеднела дворянством, деньгами и кредитом.

Ход войны отдал в полное распоряжение императора Богемию. Здесь утраквисты 149 пользовались еще с XV в. свободой и правами, установленными договорами. Протестанты тоже гарантированы были особым законом величества, подтвержденным императором Рудольфом II 150, который наперед уничтожил всякий закон, ему противный. Начиная войну с бунтовавшими богемцами, Фердинанд объявил, что не касается религии, а будет иметь дело только со своими политическими противниками, и, кроме того, особым договором с курфюрстом саксонским обязался уважать права богемских протестантов. Но после победы император принялся за контрреформацию Богемии, убежденный иезуитами, в числе которых стоял легат папы, кардинал Караффа, что в религиозном деле надо следовать голосу Бога и не стесняться ни договорами, ни данным еретикам словом. Кардинал Караффа с войсками, из которых особой лютостию отличались кроаты 151, производил контрреформацию в Богемии. Третья часть земли была конфискована; протестанты лишены были не только политических, но и гражданских и даже просто человеческих прав. Им было запрещено занятие каким-либо ремеслом, браки их признавались недействительными, завещания тоже; протестантов запрещали хоронить на церковных кладбищах, хотя они должны были платить священнику (католическому) за похороны; еретиков не принимали даже в госпитали. Разумеется, за порицание католической церкви назначалась смерть. Кроаты разоряли протестантские церкви, загоняли население в католические; для последнего прибегали не только к бичу, но даже к собакам. Богемия была совершенно опустошена войною, и таким ходом контрреформации 30 000 семейств выселилось. До войны Богемия имела 30 000 поселков, а после осталось только 11 000, население с 4 000 000 сократилось до 800 000. Культура совершенно пала. Прежде всякая деревня имела школу. Множество юношей всех сословий наполняло университет. Теперь страна одичала. Иезуиты систематически истребляли чешские книги; один из них хвалился, что он сжег 60 000 томов этих книг — цифра, по которой можно судить и о силе прежней культуры, и о варварстве католической реакции. Дальнейший ход Тридцатилетней войны отдал в руки солдат Тилли 152 и Валленштейна 153 участь протестантских городов северной Германии. Войска состояли из всякого сброда и отличались примерной жестокостью, однако ж император поставил их под команду Святой Девы.

Столько крови стоила католической Европе XVI и XVII вв. система охраны государством чистоты и единства веры! Еще в конце XVII в., когда многие умы выработали план других отношений церкви к государству, сильнейший государь Западной Европы возобновил ужасы полного проявления старой системы. Мы говорим о политике Людовика XIV относительно гугенотов. В век Людовика XIV во Франции было уже невозможно проявление ультрамонтанских идей о преобладании духовной власти над светской, какое было еще во время лиги; галликанское учение о независимости королевской церкви взяло окончательный верх, будучи усилено еще учением о «внешнем епископате государей». Тем более почитал себя Людовик вправе и обязанным охранять католическое единство своей страны и принялся за изгнание гугенотства. Преследование гугенотов Людовиком XIV клерикалы хотят объяснить чисто политическими целями, говоря, что Людовик преследовал не разноверие, но политическую оппозицию. Но слова самого Людовика XIV служат опровержением этому уверению. В 1666 году он писал курфюрсту бранденбургскому, что он будет соблюдать все привилегии протестантов, потому что он обязан королевским словом, а также благодарностью за те доказательства верности, которые они дали в последние движения. Во время Людовика XIV гугеноты уже не составляли государства в государстве, ни политической партии, и однако ж духовенство побуждало к их истреблению. Уже в 1651 году собрание французского духовенства заклинало короля положить конец религиозному разделению и указывало на старые законы, по которым ересь есть преступление. Но то время духовенство не считало удобным для решительного шага. «Мы не просим у вашего величества, — говорили духовные, — чтоб вы в настоящее время изгнали из вашего царства несчастную свободу совести, которая разрушает истинную свободу детей божьих, потому что не считаем этого делом легким. Мы желали бы, по крайней мере, чтобы зло не усиливалось и чтобы, если ваша власть не может подавить его сразу, то чтоб она ослабила его и довела до погибели постепенно, ограничениями и уменьшением его силы». В дальнейших событиях 1660, 1665, 1670, 1680, 1685 гг. духовенство решительно требовало уничтожения ереси и даже (1670 г.) решилось отказать в должной субвенции государству, заметив его колебания относительно гугенотов.

В 1673 г. шарантонскому синоду французских гугенотов были предложены переговоры о присоединении к католической церкви, но гугеноты не приняли этого предложения. С 1675 г. правительство Людовика XIV стало систематически уничтожать привилегии протестантов. Сначала были отменены смешанные камеры в парламентах, установленные Нантским эдиктом для разбора общих дел у католиков и протестантов. В 1680 г. воспрещен был переход из католицизма в протестантство на том основании, что права даны были только родившимся от протестантских родителей. На том же основании воспрещены были смешанные браки. Было повелено, чтоб каждое дитя крестилось в течение 24 часов после рождения, причем в случае удаленности протестантского пастора крещение должен был совершать католический священник. Детям мужского пола 12 лет и женского 7 лет было предоставлено право переходить в католицизм, причем родители обязаны были выдавать им пенсию. Протестанты были устранены от службы и даже от ремесел. Собрание духовенства в 1682 г. повторило настояния об обращении в католицизм гугенотов. Скоро затем интендант Фуко представил королю, что в Беарне слишком много протестантских церквей — 20, а потому из них необходимо закрыть 15. Пять оставлены были таких, которые всего легче могли быть закрыты, сообразно крючкам из толкования Нантского эдикта, что и совершено было непосредственно за сокращением церквей. Вслед за этим закрытием протестантских церквей явились иезуитские миссии; патер Лашез 154, Фуко, Лувуа 155 с драгунами и силой обращали беарнских протестантов в католицизм, так что из 21 000 их осталось только 1000. По тому же способу совершилось обращение и в других частях южной Франции. Ввиду такого сокращения протестантизма Нантский эдикт, как ненужный, уничтожили 22 октября 1685 г. Протестантское исповедание не было воспрещено формально, но зато было воспрещено всякое богослужение и религиозное собрание протестантов; проповедники должны были выселиться из Франции. Но, кроме них, эмиграция была воспрещена всем гугенотам. Несмотря на то, во время этих преследований выселилось в разные страны 600 000 богатого и трудолюбивого протестантского населения.

Насколько преследование гугенотов было делом популярным во Франции, можно видеть из языка, которым говорили о нем знаменитейшие писатели того времени, не только духовные, но и светские. Боссюэт называет уничтожение гугенотства во Франции «чудом наших дней». «Возьмите священные ваши перья, — восклицает он, — вы, которые пишете летописи церкви, поспешите поставить Людовика подле Константина и Феодосия!» 156 С таким же экстазом говорят об этом событии Флешье 157, Бурдалу 158 и другие современные светила церкви французской. Янсенист Арнольд 159, забывая преследования, которым подвергались его единомышленники, говорит, что меры, употребленные против гугенотов, немного насильственны, но не несправедливы. Мадам де Севинье 160 пишет своему знакомому: «До сих пор драгуны были очень хорошими миссионерами — проповедники которых посылают теперь закончить дело. Вы видели, без сомнения, эдикт, которым король уничтожает Нантский. Нет ничего лучше того, что он содержит, и никогда ни один король не сделал и не сделает ничего более славного». Спустя несколько недель она писала: «Теперь всякий сделался миссионером, особенно чиновники и правители провинций, поддерживаемые некоторым количеством драгунов: это — величайшее и прекраснейшее дело, какое когда-либо было выдумано и исполнено». Лабрюйер 161, считавшийся либералом, восхвалял Людовика XIV за «изгнание ложной религии, подозрительной, враждебной монархии»; благодушный Лафонтен 162 написал стихотворение в честь эдикта, благодаря которому «побеждено заблуждение и истина царствует над всей Францией». Из светил века Людовика XIV только фортификатор Вобан 163 представил Лувуа мемуар, в котором выставлял печальные последствия отмены Нантского эдикта и предлагал немедленно восстановить его, но мемуар этот остался гласом вопиющего в пустыне.

Впрочем, уже в то время духовенство в своих апологиях преследования гугенотов должно было возражать лицам, защищающим «опасное учение о терпимости», а после изгнания гугенотов в 1670 г. собрание духовенства должно было лицемерно выразиться, что «не насилием, как враги церкви укоряют нас так часто и так некстати, а силою наставления и милости мы хотим возвратить к себе и соединить с нами еретиков». А в 1675 г. собрание католического духовенства говорило даже такие слова: «Если протестанты обращаются, это потому, что Людовик привлекает все сердца. Эти нечестивые остановили взоры свои на вашем величестве; они были поражены блеском ваших добродетелей; они были принуждены подчиниться прелести света, о котором говорит апостол Павел». Сто лет назад, во время Варфоломеевской резни, католическое духовенство говорило откровеннее, а потому все-таки честнее.

В 1724 г. правительство Людовика XV 164 повторило прежние запрещения против гугенотов. Философское направление XVIII в. проникло и в высшие французские сферы в дальнейшие годы правления Людовика XV, так что правительство стало смотреть сквозь пальцы на нарушения прежних запрещений. Мало-помалу появились и пасторы протестантские во Франции, которые стали править богослужение, совершать браки и крещение гугенотам, принужденным по законам Людовика XIV и [Людовика] XV обращаться к католическим священникам. С 1750 г. в каждом своем собрании (через 5 лет) католические прелаты не переставали жаловаться королю на «опасности для церкви и трона, которые вновь угрожают от гугенотов, порицали легкие и поверхностные умы политиков и философов, которые проповедуют терпимость», и требовали восстановления и соблюдения прежних запрещений. Духовенство жаловалось, что «отступники употребляют преимущественно оружием своей пропаганды трогательные и светлые наставления, убедительные примеры, жаркие молитвы, кроткую благотворительность, предупредительную и неистощимую», точно кто-нибудь мешал делать то же и католикам, и в то же время не стыдилось само признаваться, что единственная его опора — власть короля и единственное средство остановить возрождение гугенотства — запретительные декреты Людовика XIV. Дух времени заставлял французских прелатов XVIII в. еще более лицемерить, чем при Людовике XIV. «Мы знаем, — говорили они, — кротость евангелия, и мы ставим себе в славу практиковать ее. Мы не требуем мер строгости. Богу не угодно, чтоб мы старались вооружить вашу руку мщением против ваших подданных. Мы стараемся только спасти наших братьев. Мы — их пастыри; они нам дороги, ибо они — цена крови Иисуса Христа, и мы сочли бы счастием пролить нашу кровь за их спасение. Единственно для свободного отправления нашей обязанности в отношении их мы ограничиваемся просьбой перед вашим величеством об исполнении законов». Так говорило духовенство, которое напоминало королю слова Боссюэта, что «король недаром носит меч», которое желало соблюдения законов Людовика XIV. А ведь эти законы угрожали смертью всякому протестантскому пастору, возвратившемуся во Францию! Жалобы и требования в таком роде продолжало французское духовенство до самой революции. Правительство не решалось ни слушаться духовных, ни явно провозгласить веротерпимость. Только в 1787 г. оно решилось отменить отчасти стеснения, установленные Людовиком XIV. Королевским эдиктом французы некатолики были избавлены от необходимости отправлять крещения, браки и похороны по католическому обряду; им предоставлено было свидетельствовать рождение, смерть и брак перед гражданскими властями. В то же время им предоставлено свободное пользование собственностью и занятие всякими профессиями, кроме судебной, должностей муниципальных и публичного обучения. Король оговаривался, что «католическая религия будет одна в нашем королевстве пользоваться правами и почестями публичного богослужения, тогда как наши подданные некатолики, лишенные всякого влияния на порядок, установленный в нашем государстве, получат по закону только то, в чем естественное право не позволяет нам отказать им». Несмотря на эту оговорку, несмотря на ничтожность уступок протестантам, духовенство подняло крик, возлагая на короля ответственность перед Богом и людьми за несчастья, которые повлечет «восстановление» протестантов. Парламент, наполненный, по словам Д’Аламбера 165, «тупыми фанатиками-янсенистами, которые были, если возможно, более глупы, чем духовенство, вследствие духа нетерпимости и преследования», долго не хотел внести в регистр декрет 1787 г. Один из его членов воскликнул, показывая на образ Христа: «Хотите ли вы Его распять еще один раз!» Общественное мнение заставило парламент уступить. Собравшееся в 1788 г. духовенство протестовало против декрета. Но тогда уже был канун революции.

Мы видели, что и протестантские теоретики признавали за государством право и обязанность принуждения в деле религии, а потому и история протестантских государств и общин в XVI и XVII в. представляет тоже немало фактов религиозных преследований, и если протестанты совершили их меньше, чем католики, то только потому, что сами были во многих местах преследуемы и, кроме того, не имели такой плотной организации, как католики. Только когда протестантское вероисповедание сильно раздробилось и в протестантских государствах власть политическая решительно освободилась от духовного влияния, протестантские общества опередили католические религиозной терпимостью. В XVI же, даже в XVII в. только небольшое число протестантских писателей и немногочисленные количеством секты (социниане и арминиане) признавали религиозную терпимость необходимою для христианских обществ. В Германии в то самое время, как лютеранские князья заявили свой известный протест против запрещения своего исповедания, сами они абсолютно запрещали служение католической обедни в их владениях. В то время, когда в наследственных владениях австрийского дома протестанты пользовались, в силу разных привилегий, правом свободного богослужения, католики изгонялись из владений князей протестантских. Бейль рассказывает, что когда французские кальвинисты, гонимые Людовиком XIV, явились в Виртемберге, их допустили к лютеранскому причастию не прежде, чем они подписали формулу лютеранского исповедания. Когда Вестфальский мир признал свободу не только за лютеранами, но и за кальвинским исповеданием, то лютеране протестовали против этого. В Англии с восшествием на престол Елизаветы издан был закон, воспрещающий служение католической обедни и всякого иного богослужения, кроме англиканского. Елизавета оговаривалась в 1570 г., что она не касается совести подданных, лишь бы соблюдали законы, являясь в англиканскую церковь. За третье нарушение о богослужении назначалось пожизненное заключение; за уклонение от посещения англиканской обедни назначалась пеня. Декреты Эдуарда VI и Елизаветы были исполнены выражений, вполне достойных Филиппа II, как-то: «Мы обязаны вырвать плевелы с поля церкви Божьей, истребить заблуждения, искоренить ереси» и т. п. Множество католиков под ложными предлогами были подвергнуты мукам и повешены. Пресвитериане в течение длинного ряда царствований были подвержены самым жестоким гонениям, анабаптисты и ариане 166 сожигаемы заживо. В Ирландии католическая религия большинства населения была воспрещена, и когда в 1626 г. правительство пожелало смягчить преследование, ирландские протестантские епископы представили протест. «Религия папистов, — говорили епископы, — есть суеверие; их вера и учение ложны и еретичны; их церковь отступническая. Поэтому оказывать им терпимость или соглашаться, чтоб они могли свободно отправлять свою религию и проповедовать свою веру и учение, — тяжкий грех». В Шотландии во время царствования Стюартов 1б7 шотландские епископы и английское правительство преследовали всякое разноверие, особенно пресвитериан 168. За религиозное собрание в доме проповедникам угрожала смерть; если собрание было на открытом воздухе, то же наказание угрожало проповеднику и слушателям. Пресвитериан вешали, жгли, отдавливали им пополам пальцы на руках, раздавливали особенными сапожками кости на ногах; их жен публично секли на улицах; множество пресвитериан перевозили на остров Барбадос и отдавали в жертву солдатам.

В свою очередь, пресвитериане при начале реформации в Шотландии неистовствовали над католиками. Иаков воспретил отправление и служение католической обедни под страхом конфискации имуществ в первый раз, изгнания во второй и смерти в третий. Когда Марии Стюарт 169 позволили слушать обедню в придворной капелле, влиятельные люди смотрели на это, как на невыносимое зло. Нокс (Кпох) говорил, что «одна месса страшнее для меня, чем если бы 10 000 вооруженных неприятелей высадились в какой-либо части королевства». Нокс вообще считал католицизм идолослужением и потому полагал вполне применимым к нему законы Моисея об идолослужении, т. е. смертную казнь. Во Франции, в городах, которые находились в руках гугенотов, они запрещали служение католической обедни, воспрещали своим единоверцам присутствовать на свадьбе и похоронах, совершаемых католическим духовенством, запрещали смешанные браки и преследовали всеми мерами людей, отпадавших от их вероисповедания. В Швеции все, разногласящие с Аугсбургским исповеданием, подвергались изгнанию. В протестантских кантонах Швейцарии множество анабаптистов было утоплено, вольнодумец Гентилис лишился головы, Сервето погиб на костре. В Америке колонисты, изгнанные из родины религиозными преследованиями, сами жесточайшим образом преследовали не только католицизм, но даже безобидных квакеров 170. Только Мериленд, основанный католиком лордом Балтимором, был местом убежища всех гонимых без различия религии; но когда пуритане с