Источник: Агиос-Фотос / сборник "Нива", №4, 1898 г. С. 192. Цит. по: Губанов Владимир. Чудеса на Гробе Господнем изд-во "Лествица", М., 1999 г.
"Святой свет" - у греков, "священный огнь" (или благодать Господня) - у русских, искони являемый в храме Воскресения Господня в Иерусалиме в последний день страстной седмицы в два часа пополудни - торжество, коему подобного нет во всем христианском мире. Мне довелось быть два раза очевидцем происходящего в это время в храме Воскресения. Испытываемое внешними чувствами при этом своеобразном зрелище передать с надлежащей точностью нелегко.
Обыкновенно в великую субботу в половине второго часа раздается звон колокола в патриархии. Начинается оттуда шествие. Длинною черною лентой входит греческое духовенство в храм, предшествуя его патриарху. Он - в полном облачении, сияющей митре и панагиях. Духовенство медленною поступью минует камень миропомазания и затем между двух рядов вооруженной турецкой рати, едва сдерживающей натиск толпы, исчезает в большом зале собора. Патриарх останавливается пред царскими вратами. Два архимандрита с иеродиаконами его разоблачают. Без митры и всех архипастырских отличий, в белой полотняной хламиде, подпоясанный кожаным ремнем, он возвращается в сопровождении митрополитов и архиереев ко входу в часовню. Вход запечатан печатью, охраняемой турецким караулом.
Накануне в храме все свечи, лампады, паникадила были потушены. Еще в отдаленном прошлом тщательно наблюдалось за сим: турецкими властями производился строжайший обыск внутри часовни; по наветам католиков, доходили даже до ревизии карманов священнодействовавшего митрополита, наместника патриарха, когда резиденция последнего находилась еще в Константинополе. После троекратного обхода духовенством, предшествуемым хоругвеносцами, часовни святого гроба, с пением 6-го гласа стихиры: "Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех...", патриарх останавливается на помосте пред наружным входом в часовню. Здесь его ожидает армянский епископ в облачении. ТуРецкий офицер снимает печать. По входе патриарха, а за ним и армянского епископа, дверь снова запирается. Оба раза я епископа не замечал: но если он, по уверению некоторых, а между ними и знаменитого паломника нашего, Андрея Николаевича Муравьева, и входит за патриархом, то остается в приделе Ангела бездействующим свидетелем. Греческий же иерарх проникает чрез низкое отверстие поперечной стены ко святому гробу. Там царит безусловный мрак ночи. Следуют страшные... страстные минуты... иногда четверть часа, иногда 20 минут... Это целый век трепетного ожидания. Гробовое молчание... Представьте себе мертвенную тишину многотысячной дикой толпы, такую, что пролети птица - слышен был бы шум крыльев, и поймете тогда степень напряженного ожидания этого люда. Только имевшие случай пережить эти минуты, в состоянии понять, как бьются сердца.
В кувуклии, в приделе Ангела, в северной и южной стене - два отверстия овальные, величиною с большое столовое блюдо... В северном вдруг показывается длинная свеча... пылающая!
- Благодать! Господи, помилуй! Кирие элейсон!..
- Воля-дин, иля-дин, эль-мессия (арабское: нет веры иной, как православная!)!
Крики, вопли неистовые, неумолкающие несутся снизу, сверху, с балконов, галерей, лож, карнизов; отовсюду оглушительные возгласы, звон колоколов, торжественные звуки деревянных бил, треск барабанов, резкие трели металлических молотков; все скачет, кричит, все лезут на плечи друг другу... Мне сдается, что я в громадном здании, охваченном пожаром. Огонь моментально сообщается всюду, у всех горят пучки света; их спускают на веревках с галерей; зажженные летят вверх. Весь храм объят пламенем. Температура во мгновение доходит до 45-ти градусов...
С неимоверными усилиями, ружейными прикладами и тесаками солдаты едва успевают очистить путь вышедшему из кувуклии патриарху. Бледный, со страдальческими чертами лица от глубокого душевного потрясения, патриарх медленно приближается к соборному алтарю. Так, во время оно, Моисей оставлял вы;еи синайские. Патриарх простирает в обе стороны зажженные свечи. Кто успевает, тушит свой пук и ловит пламя патриаршей свечи.
Никак не мог себе объяснить я, как огонь, едва замеченный в северном отверстии кувуклии, почти во мгновение ока появлялся в алтаре собора. Там все свечи уже пылают в то время, когда огонь едва стал перехватываться и передаваться близ стоящим у Самой часовни. У отверстия кувуклии обыкновенно ожидают двое нарочных с фонарями: один из них немедленно скачет верхом в Вифлеем. Но, как может другой в единый миг пронизать сплоченную массу народа и проникнуть в алтарь, - остается решительно непонятным.
В алтаре патриарх отдыхает не более пяти минут и затем удаляется; мало-помалу и все духовенство исчезает из храма.
Что же произошло? Откуда же взялся огонь у патриарха? - Таковы вопросы, которые у скептика, разумеется, так сказать, на языке.
Как-то вскоре после пасхальных дней я в числе нескольких вновь прибывших паломников сопровождал патриарха на пути в Иерихон и к Иорудану. На половине пути мы были приглашены в его палатку к обеду. Один из таких скептиков, выбрав удобную минуту, вдруг поставил так вопрос: "Откуда, Ваше Блаженство, изволите получать огонь в кувуклии?" Престарелый архипастырь, не обращая внимания на то, что слышалось в тоне вопроса, невозмутимо отвечал так (мною почти слово в слово записано было следующее):
- "Я, милостивый государь, изволите знать, без очков уже не чтец. Когда впервые вошел я в придел Ангела, и за мною закрылись двери, там царил полумрак. Свет едва проникал через два отверстия из ротонды святого гроба, тоже слабо освещенной сверху. В приделе же Святого Гроба я не мог различить, молитвенник ли у меня в руках или что другое. Едва-едва замечалось как бы белесоватое пятно на черном фоне ночи: то, очевидно, белела мраморная доска на святом гробе. Когда я открыл молитвенник, - к удивлению моему, печать стала вполне доступна моему зрению без помощи очков. Не успел я прочесть с глубоким душевным волнением строки три-четыре, как, взглянув снова на доску, белевшую все более и более так, что мне явственно представлялись все четыре ее края, заметил я на доске оной как бы мелкий рассыпанный бисер, разных цветов, вернее сказать, как бы жемчуг с булавочную головку, и того меньше, а доска начала издавать свет. Бессознательно сметая изрядным куском ваты этот жемчуг, который начал сливаться подобно каплям масла, я почувствовал в вате некую теплоту и коснулся ею фитиля свечи. Он вспыхнул, подобно пороху, - и свеча горела, и три образа Воскресения озаряла, как озаряла и лик Богоматери и все металлические над святым гробом лампады. Предоставляю засим вам, милостивый государь, судить о моем в ту минуту душевном волнении и вывести ответ на свой вопрос".
...Не излишне прибавить, что между католическими писателями немало таких, которые свидетельствовали, что видели чудо, как в великую субботу у гроба Господня свечи сами зажигались (Бароний, летописец римской церкви, прибавляет: "чудо сие бывает нередко").
Следует еще остановиться на неверии скептиков относительно невещественного появления огня, именуемого поэтому святым, и представить им следующие доказательства: упомянутая речь иерарха, по существу, есть свод всего того, что в течение многих веков свидетельствовалось и заявлялось знаменитыми паломниками, коим, подобно мне, доводилось лично присутствовать в храме в великую субботу. Можно ли допустить, чтобы кто-либо из этих паломников, отмечая в своих записках виденное и прочувствованное, не довольствовался собственными впечатлениями? Чем же объяснить поразительное тождество в главных чертах их показаний, если ни несомненностью периодического явления и правдивостью их сообщений? |
