| Естественно,
действие этих историй развивалось в легендарном прошлом: в эпоху германских
героев, при дворе Карла Великого (чья жизнь отстояла от 12 в. уже на 300
лет), в Греции и Трое или в окружении кельтского короля Артура в Англии.
Во всех выступали, однако, рыцари и герои, обладающие свойствами людей
12-13 вв. Расцвет рыцарской поэзии приходиться на 1150 - 1250 гг., некоторые
истории в этот период пересказывались различными поэтами на различных
языках: средневековых французском, немецком и английском, а также средненидерландском.
При этом иногда поэты варьировали известные темы, что представляет для
нас особый интерес. Кроме того, проявлялись смещения в словоупотреблении
в результате изменения значений слов или эмоциональной окраски, вкладывавшейся
в них. Одно из слов, чья эмоциональная окраска претерпела заметные изменения
в период 1150-1250 гг. - это слово "Ritter" (рыцарь). Из фундаментальных
исследований Bumke следует, что слова "riter" и "ritter",
а также их производные "ritterlich" и "ritterschaft"
с 1060 в старонемецкой и средневековой немецкой литературе (althochdeutsche
und mittelhochdeutsche Literatur) вообще не встречается. Если надо было
определить конного или пешего воина, то использовались слова "heriman",
"degan", "kempfo" или "wigant", но не "riter".
Эти слова служили с 9 в. и позднее для перевода латинского "miles",
что означало просто "солдат", без оттенка "герой"
или "дорого вооруженный всадник". Если надо было назвать именно
всадника использовались такие слова, как "ritant" или "reitman"
для перевода латинского "eques". Это были общеупотребляемые
слова без пафоса, и когда слово "riter" впервые применяется
в 1060 г. для перевода "miles", то оно имеет тоже самое прозаическое
значение. Затем следует длительный период до 1120 г., когда встречается
следующее образование от "riter", а именно "riterschaft"
- "рыцарство", и вслед за тем число слов, связанных со словом
"riter" медленно растет примерно до 1180 г. Bumke не поленился
их сосчитать и получил 28 употреблений с 1060 по 1150 гг и 150 употреблений
с 1150 по 1180 гг. К тому времени слово "ritter" с двумя t вытесняло
форму "riter" с одним t, но без изменения значения. Ранее немецкими
исследователями предполагалось, что "riter" имело значение "всадник"
или "конный воин", а "ritter" обозначало представителя
рыцарства. Но из исследований Bumke следует, что эти слова использовались
для перевода латинского "miles", и что оно обозначало как конных
воинов, так и пехоту. Оно могло употребляться и вообще вне военного контекста
и обозначать способных носить оружие слуг при дворе господина.
До
1180 г. можно обнаружить лишь ок. 180 употреблений слов "riter"
и "ritter", однако затем количество их возрастает. С 1180 по
1250 Bumke насчитывает в рыцарских романах более 6000 тысяч употреблений
слова "ritter" и его производных. И это в первую очередь благодаря
не тому, что после 1180 выросло число самих рыцарских романов, сколько
тому, что возросло пристрастие поэтов к этому слову. Bumke не только подсчитал
частоту словоупотребления, но и его относительную частоту, т.е. частоту
употреблений слов "ritter" и "riter" относительно
общей продолжительности романа. В результате, хотя и существовали отличия
во вкусах между различными поэтами, и что как раз худшие поэты чаще употребляли
слово "ritter" (c 1200 г. форме "ritter" окончательно
отдается предпочтение перед "riter"), однако к 1250 г. можно
констатировать стремительный рост относительной частоты употребления.
Затем расцвет рыцарского эпоса миновал, и Bumke завершил свое исследование
на этой дате. Заметная любовь, которой пользуется слово "ritter"
между 1180 и 1250 гг., должна была возникнуть благодаря изменению эмоциональной
окраски этого слова, объясняющейся совершенно новой общественной оценкой
рыцарства. Слово, изначально обозначавшее просто "солдат", приобрело
оттенок, одновременно обозначающий "храбрый", "благородный",
"аристократический", "изысканный", и впредь употребляется
и для обозначения королей и знати.
И
это еще один примечательный вывод из исследования Bumke: представители
знати и крупные феодалы в текстах 12 в. лишь в исключительных случаях
именуются рыцарями, как правило так называются слуги и министериалы. "Ritter"
повсюду упоминаются как свита князей, но князь сам лишь редко называется
"Ritter", и то лишь тогда, когда он инкогнито прибывает при
чужом дворе или выполняет службу при более высоком князе. Впервые в эпосе
начала 13 в. ("Эрек" Хартманна) титулу рыцарь отдается предпочтение
при именовании представителей знати. После того, как в рассказах рыцарь
стоял на одной ступени со служилыми людьми и прислугой, он достиг уровня
знати и королей.
Мы
уже отмечали, что рыцарские романы являются источниками особого рода:
их достоверность заключается не в изложении событий, а скорее в бессознательной
передаче характерных особенностей эпохи и быта. И поскольку отчетливо
видно, что в 12 в. рыцари не обладали престижем знати, и лишь в результате
стремительного развития достигли его к началу 13 в., этот факт должен
был находиться в связи с общественными реалиями. Иначе благородная публика,
для которой предназначались эти истории, едва ли их восприняла бы.
Если
бы знать действительно представляла собой рыцарство, как говорят старые
теории, то они бы не потерпели того, что поэты упрямо называют "ritter"
низкий служилый люд, а аристократов и королей нет. Поскольку этим ставились
бы с ног на голову все представления об общественном порядке. Но рассказы
поэтов как раз у знати пользовались особой популярностью, и потому вероятнее
всего, что эти последние в середине 12 в. не рассматривали себя как рыцарство.
Для знати и князей использовались куда более лестные определения, такие
как "благородный герой" или "великий король".
Мне
представляется вполне вероятным, что рыцарские истории в известном смысле
опережали свое время, и в то время, как они придавали титулу "рыцарь"
блеск и благородство, он к началу 13 в. таковыми еще не обладал. Вполне
представимо, что немецкие поэты, даже если они и принадлежали к министериалитету
не в подавляющем большинстве (как это ранее предполагалось), пытались
всевозможными способами поднять престиж рыцарства. Они имели возможность
это делать, облагораживая приукрашенными описаниями рыцарскую службу министериалов,
в то время как эта служба носила зависимый характер (в середине 12 в.).
Следующий шагом было то, что рыцарский образ жизни был столь приукрашен,
что и знать его уже не стыдилась, а потому и своих героев и королей стала
называть "рыцарями" (начало 13 в.). Благородная публика незаметно
подпала под это влияние, и так сильно, что уже сама требовала называть
себя словом "рыцарь", что ранее относилось к людям более низкого
сословия.
В
ходе моих исследований в регионе Geldern я пришла к тем же выводам, что
и Bumke, но основываясь на других источниках. Я собирала материал в списках
свидетелей на документах начиная с 11 в., а также титулов, по которым
они собирались в группы. В Средневековье всевозможные сделки фиксировались
документально, так что заинтересованные персоны в случае последующих разногласий
могли к ним апеллировать. Документы составлялись в основном на латыни,
записывались на пергаменте и заверялись печатями одной или обеих сторон,
а иногда кроме них и еще целого ряда свидетелей. В тексте документа обычно
упоминались имена всех свидетелей, а именно в порядке их рангов и сословий:
сначала духовные лица, затем аристократия и министериалы.
Бросается
в глаза, что примерно с 1225 г. в документах их Бельгии, Нидерландов и
западной части Германии произошло изменение в способе группирования свидетелей.
До этого времени группа, следующая за духовными лицами, именуется "nobiles"
(благородные) или "liberi" (свободные), а следующая за ней группа
фигурирует под именем "ministeriales". Но после 1225 г. списки
свидетелей вдруг содержат следующие группы: духовники, "milites"
и "famuli". Латинское слово "miles", мн. "milites",
претерпело в это время то же изменение смысла, что и немецкое "ritter"
и означает уже не просто "солдат", но определяет исключительно
тех, кто является рыцарем в возвышенном значении этого слова. Идущее за
ним латинское слово "famulus" обозначает оруженосцев (нем. Schildknappen),
которые к указанному времени могли бы уже быть рыцарями, но еще ими не
стали. В средненидерландских документах человек называется "knape"
(в старонемецком "оруженосец" и "мальчик-подросток"
называются одним и тем же словом - прим. пер.), даже если он уже давно
вышел из подросткового возраста. Вместе они образуют рыцарство, состоящее
таким образом из рыцарей и оруженосцев.
Эти
изменения в терминологии в списках свидетелей произошло почти во всех
частях упомянутого региона практически одновременно, между 1220 и 1230
гг., так что можно подозревать либо соглашение, либо одновременное проявление
того, что носилось в воздухе. А в воздухе носилось, вероятно, признание
того, что в общественном смысле важнее было считаться рыцарем или оруженосцем,
чем благородным или министериалом.
Что
ж, теперь сторонники теории срастания знати и министериалитета вероятно
могут получить дополнительные аргументы для своих взглядов: министериалитет
все-таки перешел в благородное рыцарство, и больше не уступает ему. При
этом они не замечают, что в тех же документах с новым разбиением на группы
внутри и "milites", и "famuli" соблюдается строгая
последовательность. Всегда первыми называются знатные рыцари, а затем
министериалы-рыцари, затем знатные оруженосцы, а за ними министериалы-оруженосцы.
Даже если группы не именовались больше "nobiles" и "ministeriales",
ни в коем случае не было забыто, кто к какому сословию принадлежал. И
так оставалось веками: в Гельдерне минимум до 16 в., а в прилегающих регионах
по крайней мере (эти районы не были детально изучены) до 15 в.
Старые
сословия сохранялись, но это не являлось уже решающим в общественных отношениях.
Решающим являлась принадлежность к рыцарству, а если да, то был ли человек
уже посвящен в рыцари или еще оставался оруженосцем, ожидая получения
этой чести.
Принадлежность
к рыцарству означала таким образом: обладание определенным социальным
статусом; она была чем-то, чем можно было обладать независимо от сословия
(если это сословие было как минимум министериалитет). Имя "рыцарь"
не являлось привилегией знати, но и не служило более облагороженным синонимом
слова "министериал", как в рыцарских романах 12 в. и хрониках
того времени.
"Milites
et ministeriales mei" (что можно примерно перевести как "мои
рыцарственные слуги") было выражением, которое графы охотно использовали
в 12 в. для обозначения своей вооруженной свиты наряду с более распространенной
формой "homines et ministeriales mei" - "мои наделенные
леном слуги". Это объясняется тем, что в большинстве своем министериалы,
служившие своему господину как рыцари, являлись, как правило, и его ленниками.
Если
мы сопоставим данные из рыцарских романов и списков свидетелей на документах,
то для Германской империи (но не для Франции и других стран, где служилые
люди едва ли играли такую роль) мы придем к следующему выводу: рыцарство
существовало не всегда, а скорее возникло в 12 в. (слово "ritterschaft"
- "рыцарство" - впервые встречается ок. 1120 г.). Во время своего
возникновения оно означало преимущественно сословие несвободных служилых
людей или министериалов. Однако в ходе веков престиж рыцарского титула
вырос так, что и члены благородного сословия стремились к нему. Они передали
служилым людям свои социальные взгляды и образ жизни, а последние им рыцарский
титул, так что к 1225 г. сложилось рыцарство, охватывающее знать и министериалитет,
и возвышающееся в социальном значении над обоими. Новое объединение не
означает расширения существовавших сословий, но проходило через них и
имело не столько правовое значение, сколько социальную ценность. Поэтому
рыцарство следует рассматривать не как сословие, но как социальный класс.
Таким
образом не знать происходит из рыцарства, как представлял Марк Блок, но
и не наоборот - рыцарство из знати. Рыцарство состояло в большинстве из
министериалитета, с позднейшим включением аристократии.
После
того, как эта проблема, надеюсь, решена, встает интересный вопрос, как
аристократия пришла к тому, что присоединилась к рыцарству. Для этого
должна была сначала достаточно вырасти эмоциональная ценность рыцарского
титула, что в свою очередь было невозможно без распространения рыцарских
идеалов. Здесь велика заслуга трубадуров и миннезингеров, которые без
устали воспевали рыцарскую добродетель, а с 1200 г. награждали рыцарским
титулом и королей.
Но
они не были единственными распространителями рыцарских идеалов, так как
не меньшую роль играли авторы церковных трактатов и проповедники крестовых
походов, которые с 11 в. прославляли вооруженную "militia Christi".
Все
эти факторы должны были таким образом влиять на сознание аристократии,
что она после века морального воздействия, сразу после 1200 г., совершила
решительный шаг к рыцарству. Этот долго подготавливавшийся шаг имел далеко
идущие последствия, т.к. с этого момента рыцарство берет на себя роль
ведущего класса Европы. Роль, которую оно в некоторых областях играло
далеко за рамками средневековья. Рыцарские идеалы быстро стали побочным
делом, и было бы действительно наивно полагать, что они являлись руководством
к действию. Но они воздействовали на сознание людей, а потому заслуживают
нашего внимания.
1 2
Источник:
Перевод главы Mit wem haben wir es eigentlich zu tun?
из книги Johanna Maria van Winter: Rittertum., Munchen, 1969
Оригинал находится на сайте "Мир
замков"
|
|
|
