Тема
рыцарского турнира часто встречается в литературе XIII в., особенно в
первой половине столетия; и хотя эта литература является творением клириков
и пребывает под влиянием их идеологии, тем не менее она в полной мере
отражает страсть рыцарей к игре, правила которой соответствуют их собственной
системе ценностей.
История Гильома ле Марешаля (ок. 1226) дает выразительный
портрет амбивалентных героев этой литературы, растрачивающих в неразумной
щедрости (fole largece) полученные в качестве выкупов суммы, устремляющихся
в погоню за славой, суетной славой (vaine gloire), как называют ее клирики,
в поисках почестей (Jos) и наград (pris), жаждущих не столько убийств,
сколько моря крови, чтобы видеть, как алая кровь (sang vermeil) окрасит
траву и одежды (17).
Турнир является одним из основных эпизодов произведения Жана Ренара Роман
о Розе, или о Гильоме де Доле (18). Главную
роль в нем играет «призрак славы, что мерещится рыцарям, принимающим участие
в турнирах» (19). Они думают только о том,
как бы «отличиться с оружием в руках». Состязание на копьях представляет
собой бесконечный обмен ударами, от которых содрогаются и бойцы, и зрители,
раскалываются щиты и шлемы, ломаются копья и раздираются одежды, получают
ушибы и переломы рыцари, однако никто не погибает и даже, похоже, не получает
ран. Не только жажда славы, но и стремление к выгоде обуревает участников
турнира: «Ах! если бы вы только видели, сколько пленников ведут со всех
сторон к лагерю каждого из бойцов! Сколько барыша для одних и сколько
потерь для других!» Однако все, что сказано о стремлении к выгоде, не
относится к Гильому, ибо, хотя он и победитель, он выказал свою щедрость:
«Гильом, одетый в худое платье, довольствовался только славой: едва состязания
завершились, он без промедленья отдал все, и лошадей, и оружие, герольдам».
Вместе со славой (Гильом восемь раз принимал участие в состязаниях на
копьях, победил всех своих противников, выиграл семь скакунов, а восьмого
оставил сопернику из уважения к его мужеству) он завоевал и любовь, хотя
любовь он заслужил, скорее, благодаря своей красоте, нежели отваге («одно
только его открытое лицо снискало ему любовь многих и многих дам»), и
великолепное пиршество («они увидели, что на скатертях стояли добрые вина
и блюда, среди которых каждый мог найти то, что ему по вкусу»). Если это,
вполне положительное, описание соответствует картине нравов рыцарей—участников
турниров, нарисованной Жаком де Витри в качестве примера отрицательного,
отметим, что, по крайней мере, один из грехов — грех скорби — никак не
присущ Гильому де Долю и его товарищам. («Герой же наш вовсе не был опечален...»,
«Гильом сел среди своих радостных и веселых товарищей».)
Окассен в песне-сказке Окассен и Николетта без колебаний отдает предпочтение
Аду, который клирики, подобно Жаку де Витри, сулят рыцарям, участвующим
в турнирах; он не хочет в Рай, куда попадают только «старые попы, и дряхлые
калеки, и убогие... и те, кто умирает от голода, жажды, холода и нищеты».
Он заявляет: «В Ад я хочу, ибо в Ад уходят прилежные ученые, доблестные
рыцари, павшие на турнирах и в грозных сражениях, и славные воины, и благородные
люди...» (20) Зато Рютбеф в Новом заморском
плаче, делая смотр всем сословиям мира с целью изобличить их пороки, обширное
место между баронами и «молодыми оруженосцами с пушком на лице» отводит
участникам турниров: «Вы, завсегдатаи турниров, те, кто зимой отправляется
мерзнуть в поисках состязаний, дабы принять участие в них, какое же великое
безумство вы совершаете! Вы растрачиваете, проматываете ваше время и вашу
жизнь, и не только вашу, но и других, не делая различий. Вы отказываетесь
от ядрышка ради скорлупки, от Рая ради суетной славы» (21).
А как обстоят дела, когда от турниров «литературных» мы переходим к турнирам
«реальным»? Надо признать, информация, поставляемая литературными текстами,
наиболее достоверна, и оценка реальных, исторических турниров во многом
основана именно на них. Жорж Дюби, которому мы обязаны лучшим описанием
и объяснением «системы» турниров, исходит прежде всего из Истории графов
Фландрских Ламберта из Ардра (22) и Истории
Гильома ле Марешаля; и, разумеется, объяснения его основаны на изучении
непосредственно той среды, в которой жили и сражались на турнирах рыцари.
Турнир — дело молодых, холостых рыцарей. Жак де Витри об этом не упоминает,
но можно предположить, что это лишь отягощает вину рыцарей, участвующих
в состязаниях. В мире, где обязанностью мирянина является вступить в брак
и произвести потомство, в то время как целибат, по крайней мере после
григорианской реформы, является привилегией клириков, молодой, принимающий
участие в турнире рыцарь уже совершает грех. Ведь целибат должен идти
рука об руку с девственностью, а рыцарь во время турнира ищет случая завязать
знакомство с женщинами: «Турниры стали школой крутуазных манер... каждый
знал, что во время турнира можно завоевать любовь дамы» (Ж. Дюби). Действительно,
во время турнира, пусть даже и под недовольным взором Церкви, мог подвернуться
случай жениться; турнир даже называли «ярмаркой женихов». В одном, отнюдь
не набожном фаблио, в Сказе о дураках, показана связь между турниром и
браком (23).
Для молодых людей турнир является и тренировкой, и «необходимой отдушиной»,
«предохранительным клапаном», «полем для разрядки». Но в начале XIII в.
Церковь приглашает праздно разъезжающих рыцарей принять участие в спектакле
ее собственной постановки, где воинские упражнения получат церковное благословение;
речь идет о крестовом походе. Жак де Витри, сам бывший епископом Акры,
высоко ценил крестоносцев и поместил их чуть ли не во главу своего списка
«сословий»; он более, чем другие, проникнут идеей крестовых походов. Святой
Бернар, пропагандирующий идею священного воинства в своей
Похвале
новому воинству (De laude novae militiae), также принадлежит
к тем, кто в период, когда мода на турниры еще не родилась, оплакивает
жажду рыцарей добиться суетной славы. Ему становится страшно при виде
«челядинцев», «отрядов» молодых рыцарей, слоняющихся в поисках драк, как
это случилось в Клерво. Турнир, таким образом, становится своего рода
«командным спортом». Церковь поощряет благочестивые ассоциации, но порицает
сообщества, объединенные иными, нежели религиозные, целями, сообщества,
создающиеся ради насилия или извлечения прибыли (корпорации), и борется
с этими пособниками Дьявола. На турнире ищут не только любви и возможности
отличиться в силе, но и денег. Никто лучше Жоржа Дюби не сумел выявить
экономическое значение этих состязаний, именовавшихся в те времена тем
же словом, что и ярмарка: nundinae. Целью состязаний являлся захват людей,
лошадей и оружия. Турнир становился местом обогащения и обнищания, перераспределения
богатств, сравнимых с перемещением ценностей, происходившим в мире ярмарок
и торговцев.
Во время турниров также активно осуществлялся денежный обмен, точнее —
поскольку наличных денег в обращении было не слишком много — шла сложная
игра ссуд, залогов, контрактов, долговых обязательств, обещаний, «как
это бывает в конце ярмарки» (Ж. Дюби). Таким образом, Церковь видит, что
участники турниров охвачены страстью не только к кровопролитию, но и к
обогащению; турнир становится местом финансовой активности менял, конкурирующих
с церковниками, собирающими пожертвования. «Если еще недавно слой населения,
который священники почитали необходимым держать под своим контролем, совершал
благочестивые дарения, то в XII столетии деньги эти стали растрачиваться
на турнирах. В этом экономическом факторе Церковь усматривает еще одну,
дополнительную, причину, побудившую ее со всей силой обрушиться на рыцарские
игры, ибо деньги, растрачиваемые рыцарями во время этих игр, составляют
конкуренцию милостыне, а также потому, что они демонстрируют единственное
уязвимое место, через которое дух стяжательства может внедриться в ментальность
аристократов» (Ж. Дюби).
Понятно, почему Церковь столь сурово обрушивается на турниры: они задевают
ее интересы — как духовные, так и материальные. Начиная с 1130 г. соборы
в Реймсе и в Клермоне, где присутствует папа Иннокентий IV, осуждают «эти
жалкие сборища или ярмарки», которые III Латеранский собор в 1179 г. уже
называет своим именем: турниры. Однако oratores (молящиеся) не осуждают
огульно всех bellatores (воюющих), погибших на турнирном поле. Разумеется,
как напоминает Жак де Витри, Церковь отказывает им в христианском погребении.
Однако она предоставляет им возможность «покаяния и причащения перед смертью».
Exemplum Жака де Витри - лишь одно из множества свидетельств, отражающих
борьбу oratores против bellatores. Эта борьба занимает свое место в продолжительном
соперничестве двух первых «сословий» средневекового общества, ибо Церковь
упрекает рыцарей, участвующих в турнирах, не только в совершении грехов,
присущих их сословию, но также в том, что они, если можно так сказать,
выходят за пределы своих сословных прегрешений, гоняясь за наживой и открыто
злоупотребляя своим холостяцким состоянием.
В поворотный момент истории, на переходе от XII к XIII в., Церковь по
умолчанию возводит вокруг турниров стену особо враждебного отношения.
Турнир заменяет крестовый поход, деньги растекаются за пределы ярмарочного
поля, однако идут не на нужды благочестия, а на развлечения.
Классификационные схемы, в которых традиционные постулаты веры сочетаются
с порожденными обстоятельствами новшествами, как нельзя лучше отражают
эту борьбу сословий и поддерживают непререкаемый авторитет церковной идеологии.
Совмещение семиступенчатой последовательности смертных грехов и классификации
общества по «сословиям» позволяет oratores с начала XIII в. эффективно,
особенно в теоретическом плане, бороться против новой игры bellatores
— против турниров.
Приложение
Отрывок из проповеди 52 Ad potentes et milites
(К власть имущим и рыцарям) Жака де Витри на тему строфы из Евангелия
от Луки, III, 14: «Спрашивали его также и воины...», и т.д.
Переписано Мари-Клер Гасно с ркп. BN Lat. 17509 et 3284, и Cambrai BM
534.
См. также: T.F. Crane. The Exempla or illustrative stories from the sermones
vulgares of Jacques de Vitry, 1890, reimpr. anastatique 1967, №CXLI,pp.
62-64 et 193.
Примечания:
17 См.: Sidney Painter. French Chivalry.
Chivalric Ideas and Practices in Mediaeval France. Baltimore, 1940, p.
36. Автор сравнивает стремление к славе Гильома ле Марешаля с устремлениями
рыцаря, о котором пишет Филиппо из Новары в своем трактате «Четыре возраста
мужчины»: «Он трудится, чтобы приобрести почести, прославиться благодаря
своей доблести и снискать мирские блага, богатства и наследства».
18 Jean Renart. La Roman de la Rose ou de
Guillaume de Dole, ed. F. Lecoy. Paris, 1962, пер. на совр. фр. яз. J.
Dufournet, J. Kooijman, R. Menage et С. Fronc. Paris, 1979.
19 M. Zink. Roman Rose et Rose rouge. Le
Roman de la Rose ou de Guillaume de Dole. Paris, 1979.
20 Цит. по: Окассен и Николетта, пер. Ал.
Дейча // Средневековый роман и повесть. М., «Художественная литература»,
1974, с. 233. — Прим. перев.
21 Rutebeuf. Poesies, trad. J. Dufournet.
Paris, s.d., 1978, 54.
22 Lambert d'Ardres. Historia comitum Ghisnensium
et Ardensium dominorum. Monumenta Germaniae Historica Scriptores, t. XXIV,
1879.
23 См.: M.L. Chenerie. Ор. cit., Romania,
97, 1976, 349. 24 Horace. Ep., I, 2,14.
Источник: Ле
Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого
Пер. с фр. / Общ. ред. С.К. Цатуровой.
|
|
|
