В ПОДДЕРЖКУ ДОЛГОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ*
Придумывая термин «средние века», итальянские гуманисты второй половины
XV в. (Джованни Андреа, бывший в 1496 г. папским библиотекарем) хотели
отделить тех, кого они называли «древними», от самих себя, то есть от
«своих современников», людей Ренессанса. Не отменяя христианской хронологии
«шести возрастов», отсчитываемых от Сотворения мира, они предприняли попытку
создать хронологию мирскую, светскую. Новая периодизация воскресила давнюю,
возникшую еще на заре Средневековья оппозицию между древним и современным.
Первоначально это противопоставление было исключительно временным (слово
«современный», moderne, долгое время означало «настоящий», «сегодняшний»),
но постепенно на первый план выступает его оценочный характер. Начавшееся
в конце XIII в. формирование понятия прогресса служит сигналом для борьбы
с прошлым. Сторонники нового искусства (ars nova) противопоставляют новую
музыку музыке «прошлого», созданной до XIV в., современные логики и современные
теологи отвергают аристотелизм, эту закваску университетской схоластики
XIII в.; в трактате Defensor Pacis (1324) Марсилий Падуанский излагает
основы политики, отделенной от религии, и основы государства, отделенного
от Церкви; для него термин современный (moderne) означает «новаторский».
Сравнивая свои произведения с творениями Чимабуэ и византийских художников,
Джотто ощущает себя современным; почитатели его таланта также
считают его творчество современным. Новое благочестие (devotio moderna)
порывает с религией, пронизанной суевериями и схоластическим рационализмом,
идейной основой религиозной практики XII-ХШ вв. Утверждая современность,
рассматриваемую как возврат к подлинной Античности, эпохе Греции и Рима,
а также — не будем об этом забывать — ко времени Библии, гуманисты творят
свое Средневековье, своего рода темный туннель между двумя блестящими
эпохами, расцвет которых отмечен взлетом науки, искусства и литературы.
Иначе говоря, культурной революцией.
В
XVII в. немецкие эрудиты делят историю человечества на три эры: Античность,
Средневековье, Новое время (к этому времени уже оформилось понятие века,
и Георг Хорн в своем Ноевом Ковчеге (1666) располагает «средние века»
(medium aevum) между 300 и 1500 гг.). Великий французский эрудит Дю Канж
подхватывает идею, назвав свой опубликованый в 1678 г. объемный Glossarium
mediae et infimae latinitas словарем «средневековой латыни». Латинский
язык оказался поделенным на две части: античная латынь и латынь средневековая,
латынь эпохи упадка.
Понятие ученой (книжной) латыни входит в повседневный обиход в XVIII в.
- вместе с делением истории на три периода. Средние века — не самый лучший
из этих периодов, люди эпохи Просвещения называют его «Темными веками».
Старания романтиков «реабилитировать» Средневековье успеха не имеют; позитивисты
также по традиции видят в нем сумрачное время или, точнее, «межвременье»,
своего рода промежуток, разделяющий эпохи прогресса; определения «средневековье»,
«средние века», «средневековый» становятся уничижительными терминами.
За непростым и неоднозначным интересом, проявляемым нашими современниками
из развитых обществ к Средневековью, просматривается с трудом скрываемое
вековое презрение. Средневековье — это привлекательный примитив, нечто
вроде негритянского искусства, несомненно варварского, однако вызывающего
приятное чувство удовлетворения от того, что оно всего лишь частица далекого
прошлого. Даже те нации и цивилизации, у которых не было периода Средневековья,
поминают его как заклятие. В свое время алжирский президент Шадли заявил,
что алжирский народ не пойдет назад, в Средневековье, олицетворением которого
является для него исламский фундаментализм.
И изначально, и в дальнейшем в основе понятия Средневековья всегда лежало
постулированное Ренессансом размежевание между старым и новым. Не стану
ворошить прошлое и возвращаться к бесконечному спору между Средневековьем
и Ренессансом. То есть предлагаю вообще к этому не обращаться, ибо Ренессанс
является феноменом блистательным, но поверхностным. В истории не бывает
возрождения. В период Ренессанса были только перемены, долгое время скрывавшиеся
под маской возврата к Античности. Для эпохи, продолжавшейся от Античности
до середины XIX в., временного рубежа, когда современность полностью вступила
в свои права, действительно, характерны периоды возрождения. Каролингское
возрождение
VIII-IХвв., возрождение XII в., «великое» Возрождение, начавшееся в Италии
в ХП-ХIVвв. и в ХУ-ХУI вв. воцарившееся в остальной Европе, возрождения
ХУШ-ХIХ вв., ограничившиеся обновлением искусства, литературы и теологии
(неоклассицизм; новая готика, направление, благодаря которому Средневековье
вытесняет Античность; неотомизм и т.д.). Ренессанс не является конечной
вехой Средневековья; Возрождение (периоды возрождения) характерно для
долгого Средневековья, эпохи, постоянно ищущей в далеком прошлом то авторитеты,
то золотой век. Не имея точных хронологических границ, «великое» Возрождение
три - или даже четыре - столетия кочует по Европе, где за это время успевает
произойти ряд примечательных исторических событий. Все чаще и чаще великим
переломным моментом европейской истории ученые называют эпидемию бубонной
чумы, разразившуюся в 1347-1348 гг; после этого бедствия история начинает
делиться на время «до чумы» и «после», на время процветания и время кризиса,
время уверенности и время сомнений. Таким образом, эпидемия чумы является
«временем большой протяженности»; игнорируя Ренессанс, чума влияет на
демографическую, биологическую и психологическую историю Запада вплоть
до 1720 г., когда в Марселе была зафиксирована последняя ее вспышка.
Пытаясь отыскать явление, обладающее «большой временной протяженностью»
и одновременно поддающееся изучению от момента возникновения и до полного
его исчезновения, Марк Блок остановил свой выбор на «королевском чуде»
- вере в чудодейственную способность французских и английских королей
исцелять золотушных больных, страдающих туберкулезным аденитом и заболеваниями,
сопровождающимися увеличением шейных лимфатических узлов. Период веры
в чудотворное королевское прикосновение, в «королей-чудотворцев» продолжался
с XI в. (но не исключено, что только с XII в.) по XVIII в. Во Франции,
судя по сохранившимся свидетельствам, первое исцеление совершил Людовик
VI (1108-1137), а последнее - КарлХ после своей коронации в 1825 г. Марк
Блок показал, что «сакральность королевской власти» покоилась на безоговорочной
вере в чудо, являвшейся составной частью тогдашней «всеобщей» (и элиты,
и народа) ментальности; вера эта не позволяла сомневаться в наличии одного
дара у тех особых мирян, которых именовали королями.
Помимо
чудотворных способностей королей, сакральность королевской власти во Франции
покоится на одном из существеннейших моментов церемонии коронования, а
именно на помазании принесенным с неба елеем. Это помазание отличает короля
Франции от прочих христианских монархов, делая его поистине наихристианнейшим
королем. Елей, которым его помазывают во время коронации в Реймсе, - не
просто елей, освященный благословением высокого церковного иерарха, совершающего
богослужение во время церемонии; это чудотворная жидкость. Король Франции
воистину помазанник Божий. Следовательно, с IX по XVII в. христианская
легенда о «священной королевской власти» сохраняет свой исходный образец.
В IX в. Реймсский архиепископ Хинкмар записывает легенду, благодаря которой
помазание божественным елеем становится неотъемлемой частью коронационной
церемонии. Легенда эта гласит, что в конце VI в. голубь (Святой Дух) принес
сосуд, содержащий божественный елей; этим елеем святой Ремигий крестил
Хлодвига, и с тех пор священный сосуд хранится в Реймсском соборе; елей
из сосуда используется для помазания королей Франции. Английские короли,
стремясь не отстать от королей французских, распространили в начале XIV
в. легенду, согласно которой во второй половине XII в. сосланный во Францию
Томас Бекет получил от Святой Девы фиал с божественным елеем, предназначенным
для помазания пятого короля Англии, считая от правившего тогда Генриха
II, то есть для короля Эдуарда. Наконец, когда в 1594 г. Генрих IV вынужден
был принять помазание в Шартре, ибо Реймс находился в руках Лиги, из аббатства
Мармутье, что возле Тура, в Шартр был доставлен елей, который, согласно
преданию, в конце IV в. ангел принес с неба святому Мартину для исцеления
ушибов, причиненных при падении, вызванном кознями дьявола. Ранее елеем
из священного сосуда из Мармутье был соборован умирающий Людовик XI.
Бернар Шевалье (Bernard Chevalier. Les Bonnes villes. Aubier, 1982) посвятил
свой обстоятельный труд изучению добрых городов Франции. Горожане, проживавшие
в этих городах, обладали достаточным влиянием и богатствами, чтобы наряду
с духовенством и дворянством представлять королевство, точнее, его «третье
сословие» (un troisieme Etat). Жители добрых городов являлись не столько
подданными, сколько партнерами короля Франции, стремившегося заручиться
их поддержкой в проведении своей военной и налоговой политики; вынужденные
уважать дарованные городам привилегии, короли тем не менее никогда не
упускали возможности подчинить жителей своей воле. Термин etat, употребляемый
для обозначения «городского сословия», появляется в XIII в., его распространение
связано с возрастанием роли городов и увеличением их количества; к началу
XVII в. термин утрачивает свое «городское» значение.
Так
где же здесь «промежуточный период», о котором упоминали в эпоху Ренессанса?
Сохранность
базовых общественных структур позволяет говорить о наличии неразрывных
связей, скрепляющих европейское общество на протяжении пятнадцати веков,
с IV по XIX в.
Маркс
предложил свой подход к решению вопроса периодизации Средневековья, привязав
его к понятию феодального способа производства. Не вдаваясь в подробности,
следует признать небезосновательность концепции, соединившей способ производства
с экономическим укладом и социальными структурами. Феодальный способ производства
обусловлен, по Марксу, неравноправным договором между сеньором и теми,
кто его содержит (прежде всего крестьянами); следствием этого неравноправия
является обращение львиной доли прибавочной стоимости в феодальную ренту,
следовательно, конечной целью становится не расширение производства, а
простое воспроизводство затраченного. Согласно этой точке зрения, Средневековье
приравнивается к феодализму и, соответственно, располагается между Античностью
с характерным для нее рабовладельческим способом производства и Новым
временем, где определяющим способом производства является капиталистический.
Такое феодальное Средневековье занимает временное пространство между падением
Римской империи и промышленным переворотом.
Период Средневековья также можно определить, исходя из доминирующей идеологии;
не отражая материальную инфраструктуру общества и не являясь духовным
двигателем его истории, идеология тем не менее представляет собой одну
из существеннейших деталей Функционирования общественного механизма. Долгое
Средневековье — это эпоха господства христианства, являющегося одновременно
и религией, и идеологией и находящегося в чрезвычайно сложных отношениях
с феодальным миром, который оно оспаривает и утверждает единовременно.
Разумеется, это не означает, что сегодня христианство умерло или умирает;
однако начиная с ХЕК столетия оно стало утрачивать ту ведущую роль в обществе,
которую исполняло с IV по XIX в., а именно роль творца идеологии, принадлежавшую
ему почти монопольно. Отсюда — невозможность серьезного изучения Средневековья
в отрыве от исследования деятельности Церкви и влияния религии. Долгое
Средневековье характеризуется прежде всего борьбой двух, почти равных
по могуществу сил — Бога и Сатаны, хотя теоретически второй находится
в подчинении у первого; сражение это происходит в человеке и вокруг человека.
Долгое феодальное Средневековье — это борьба Дьявола и Господа Бога. Сатана
рождается вместе со Средними веками и вместе с ними умирает.
Долгое Средневековье можно также определить на основании менее глобального
подхода, нежели тот, который используется в двух вышеприведенных мною
концепциях.
Долгое Средневековье вполне возможно представить как период, во время
которого на Западе возникает (или же туда возвращается) трехфункциональная
схема, выведенная Жоржем Дюмезилем; первые попытки сформулировать эту
схему были сделаны в IX в. в Англии, а в XI в. она восторжествовала и
обрела классическую формулировку: «oratores, bellatores, laboratores»,
«те, кто молятся», «те, кто сражаются», «те, кто работают», то есть священники,
воины и крестьяне. Схема эта, положенная в основу деления общества, просуществовала
до созыва депутатов от трех сословий в канун Французской революции. После
промышленной революции утверждается совершенно иное трехфункциональное
деление общества, а именно разработанное экономистами и социологами деление
на занятых в первичной, вторичной и третичной сферах деятельности.
Если говорить о средствах передвижения и о контроле над пространством,
то Средневековье окажется долгим временем телеги и лошади, заменивших
в свое время тягловую силу людей и волов, а затем, в XIX в., уступивших
место железной дороге.
Если поставить во главу угла здравоохранение, то Средние века будут представлять
собой период, начавшийся разрушением античной системы общественной гигиены
(термы) и завершившийся созданием современной больницы; это период лекарей-колдунов,
страдающего и презираемого тела, время, не знающее ни стадионов, ни спорта,
эпоха появления госпиталей, служивших сначала убежищами, а затем местами
изоляции, но отнюдь не лечения.
С точки зрения культуры Средневековье - это период между исчезновением
античных школ и введением всеобщего школьного образования в XIX столетии,
время медленного освоения грамоты, период веры в чудеса, эра длительного
диалога между культурой ученой и культурой народной, диалога, не исключающего
ни борьбу, ни заимствования. Это время повествования, устного или письменного,
время рассказа, «примера», поучительного анекдота, завещанного в IV в.
восточными монахами Западу, время «бродячих» сюжетов, распространившихся
в период между апофегмами отцов-пустынников и сборниками сказок XIX столетия,
собранных фольклористами, пожелавшими оживить «спящую красавицу» народной
фантазии; с XII по XVIII в. «бродячие» сюжеты пользуются особой популярностью:
таков, к примеру, сюжет об ангеле, принявшем образ отшельника, который
впервые появился в фаблио XII в., а затем был воспроизведен в повести
Вольтера Задиг (1).
Разумеется, долгое Средневековье может и должно быть разделено на промежуточные
периоды. Например, можно выделить раннее Средневековье (с IV по IX в.),
включающее в себя позднюю Античность и становление феодальной системы;
классическое Средневековье (с Х по XIV в.), время великого подъема, к
которому следует свести собственно Средневековье, если мы хотим сохранить
его узкое определение; позднее Средневековье, или время кризисов, потрясших
Европу в XIV—XVI вв.; эпоху абсолютной монархии, при-
ведшей к угасанию феодального строя, завершившего свое существование в
период между Английской и Французской революциями; время «укомплектованного
мира» (определение Пьера Шоню), начавшееся завоеванием Нового Света, куда
устремилась вся Европа со своими кораблями, предпринимателями, солдатами
и миссионерами, и завершившееся промышленным переворотом.
Можно, вслед за Кшиштофом Помьяном (2) отказаться от любой попытки периодизации,
ибо, по удачному выражению Витольда Кулы, каждая эпоха представляет собой
«сосуществование асинхронизмов», цепочек исторических событий, пребывающих
в разных временных измерениях относительно друг друга. А можно обратиться
к моделям, этим вспомогательным инструментам историка, используемым при
объяснении исторических процессов, и прежде всего к главной из них — к
модели феодального строя, иначе говоря — феодализма. Ведь эта модель по-прежнему
действует внутри долгого Средневековья!
Чем концепция долгого Средневековья интересна сегодня и что, в частности,
она дает западному обществу?
Прежде всего, введение понятия долгого Средневековья лишает смысла противопоставление
между двумя одинаково неверными образами узко понимаемого Средневековья:
образом мрачным, олицетворяющим «темные времена», и образом позлащенным,
олицетворяющим идиллическую эпоху веры, гармоничного развития общественного
организма, отразившегося в создании корпоративных содружеств, в расцвете
чудесного искусства, рожденного народом. Вряд ли кто-нибудь рискнет сделать
из Средневековья, начавшегося нашествием варваров, идеальное время; но
кто станет отрицать, что Средневековье, завершившееся эпохой Просвещения,
было эрой великого прогресса? Долгое Средневековье позволяет лучше понять
честолюбивые устремления людей той эпохи, бывшей эпохой голода и великих
эпидемий, нищих и костров, но одновременно эпохой соборов и замков, эпохой,
когда изобрели (или открыли) город, университет, наемный труд, вилку,
меховую одежду, солнечную систему, кровообращение, терпимость и т.д.
Наконец, вспомним, что процесс утверждения цивилизации, такой, каким его
описывает немецкий социолог Норберт Элиас, находится всего лишь в начальной
его стадии, несмотря на угрозу нового апокалипсиса, ядерного самоуничтожения.
Это долгое путешествие, завершение которого видится в чрезвычайно отдаленной
перспективе, похоже, лучше приспособлено к хронологии, увиденной сверху,
к замедленному ходу истории, когда эволюция глубинных структур, как материальных,
так и ментальных, значит больше, чем стремительный ход событий, лежащих
на поверхности.
И наконец, долгое Средневековье отвечает интересам и всех тех, кто сегодня
увлечен историей Средних веков; эпоха Средневековья — это наши корни,
наше рождение, наше детство, наша мечта о простой счастливой жизни, мечта,
с которой так трудно расставаться. По словам Петера Ласлета, Средневековье
— это «мир, который мы потеряли», время наших дедушек и бабушек, ностальгическую
память о котором мы продолжаем сохранять. Это наше Средневековье, с которым
нас по-прежнему связывает прочная нить устной традиции.
Примечания:
* Europe, N2 654, Le MoyenAgemaintenant, octobre 1983, pp. 19-24.
1 Cl. Bremond, J.Le Goff, J.-Cl. Schmitt. L'«Exemplum», Typologie des
sources du Moyen Age occidental, fasc. 40. Toumhout, 1982.
2 Kr. Pomian. Periodisation // La Nouvelle Histoire, ed. J.Le Goff, R.
Chartier, J. Revel. Paris, 1978, pp. 455-457.
Источник:
Жак
Ле Гофф. Средневековый мир воображаемого. М., 2001, с.
31-38
|
