Преамбула
Поэтический труд монаха-цистерцианцa Элинана из Фруамона (1160(?)
– 1229(?), «Стихи о смерти» относится к концу XII века - началу XIII века.
Их автор, несомненно, до пострига был трувером, и исполнение им песен
о любви, подвигах рыцарей и справедливого возмездия всегда собирали средневековых
обывателей. Мрачный стиль «песней», написанных уже в монастыре, имел под
собой почву глубокого сосредоточения на конце света. Эсхатология и хилиазм
стали основной темой христианских теологов X-XII веков, чьими трудами
зачитывался Элинан. Выбрав смерть темой своих «поэтических исступлений»,
Элинан изобретает для этого специальный инструмент – строфу из двенадцати
восьмисложных стихов, зарифмованных аабаабббабба, строфу, известную теперь
как «элинанова». А куртуазность адептов религии любви отчасти используется
им уже в духовной сфере.
Своими стихами Элинан показывает бренность и тленность мира земного, что
жажда к сладострастию и охота за удовольствием – это путь ошибок! Cмерть
же нивелирует эфемерное различие между богатым и бедным.
Strange Scientist
Элинан из Фруамона
(Helinand of Froidmont)
Стихи
о Смерти
I
Смерть, что меня манком сманила
И тело бросила в горнило,
Где зло изыдет жаркой влагой,
Ты тщетно палицей грозила:
Никто не повернул правила,
Не поднял ввысь иного стяга.
Смерть, страх перед тобою – благо,
Но кто воздержится от шага
У края собственной могилы?
Засим, простился я с отвагой
И со страстей хмельною брагой:
То не нагреть, что не остыло.
XXIV
Смерть, ты, свои являя знаки
На теле старого рубаки,
Таишь их в свежести лица
Сластолюбивого гуляки,
Охотника и забияки,
Что мнит тебя прогнать с крыльца.
Пусть он удачлив до конца,
Пусть зверь выходит на ловца,
Пусть кони мчатся и собаки,
Ты от плеча и до крестца
Мечом разрубишь гордеца,
И сгинет тень его во мраке.
XXVIII
Что совершений трудный плод?
Смерть в одночасье все сметет,
Старанья наши попирая.
Что вожделений алчный пот?
Смерть в одночасье куш сорвет,
Проворно кости сотрясая.
Сметь обессловит краснобая,
Пред нею шут падет, рыдая,
Смерть тучи в небе соберет,
И станет плащ из горностая
Грубей, чем ряса власяная,-
Смерть все поделит, все сберет.
XXIX
Что красота, что самовластье,
Что честь, что воинское счастье
Пред смертью, скорый суд вершащей
И в ясный день, и в день ненастья,
Равно в своей могущей власти
И страх, и гордость предержащей?
Презревший Смерть для Смерти слаще:
Забывший страх, он прочих чаще
Скрывается во смертной пасти.
Того, кто тело холил вяще,
Оденет Смерть во прах смердящий:
Чем плоть нежней, тем злей напасти.
XXX
Смерть учит (кто в сем ложь узрит?),
Что все едино: честь и стыд –
Для иссыхания и тленья.
Смерть знает, что земля сгноит
И тех, кто сытостью был сыт,
И тех, кто был ленив от лени.
Смерть бережет от прегрешенья
Святого в пору искушенья –
Для брюха своего растит.
Смерть хрен съедает, как варенье,
А хлеб, как горькие коренья;
Смерть, все пожрав, на всех смердит.
XXXI
Смерть – необъятная кошница,
Смерть – беспощадная десница,
Что всех уводит за собой.
Смерть шьет одежды из драницы
И земляные плащаницы,
Смерть всех сведет в единый строй,
Смерть вора выдаст с головой,
Смерть для раба найдет покой,
Смерть короля сгноит в темнице,
Смерть всем за все воздаст с лихвой,
Смерть сытого пошлет с сумой,
Смерть жаждущему даст напиться.
XXXII
Смерть любит простоту и ясность,
Смерть губит всякую пристрастность,
Смерть судит всякую вину,
Смерть тайну обратит во гласность,
Смерть слабостью накажет властность,
Смерть гордеца сгноит в плену,
Смерть праздной сделает войну,
Смерть пустит по миру казну,
Смерть обратит покой в опасность,
Смерть уксус предпочтет вину,
За спаржу выдаст белену,
В монастыре посеет страстность.
XXXIII
Смерть примирит любые ссоры,
Смерть разрешит любые споры,
Смерть вмиг очистит поле брани,
Смерть охранит от оговора,
Смерть ложный крест предаст позору,
Смерть даст по чести подаянье,
Смерть волка отличит от лани,
А доброе вино от дряни,
От тернья – розу, хлеб – от сора;
Смерть видит все: и род, и званье –
Смерть выбирает наказанье,
А мы послушны приговору.
XXXIV
Смерть, жалок тот, кто слишком смел,
И жальче, кто тебя презрел
И вожделел одной услады:
Всему земному есть предел.
Не тот богат, кто все имел –
Ведь Смерть и смех лишит отрады;
Безумец вопиет:”Не надо
О Смерти думать, будем рады
Куску, что каждый съесть успел.
Какая душу ждет награда
В могиле тленной, полной смрада?
Ничто – вот смертный наш удел”.
XXXV
Ошибка та была зачата
Наукой древней, что когда-то
Мы философией считали.
Ее гнилые постулаты
Лишили грех благой расплаты
И власть у Господа украли.
И коль верны ее скрижали,
Блаженны те, что пировали,
Несчастны те, что жили свято.
Итак, одну мы жизнь снискали
И душу тотчас потеряли –
Живем и мрем, как поросята.
XXXVI
Коль жизни нет иной, пускай
На этом свете будет рай
Для всех желаний нашей плоти.
Что ж, наслаждения познай,
Достойной жизни не алкай
И дух топи в водовороте.
Пусть, как отшельник в темном гроте,
Монах Сито живет в заботе –
Свой горький хлеб ему отдай!
Живешь ты в праздности иль в поте,
Едино все в конечном счете,
Коль смерть - ничто и мира край.
XLI
Смерть, ты разишь благим мечом
Того, кто палкой и бичом
Чинит неверную расправу.
Тому ты станешь палачом,
Кто лишь в страдании чужом
Находит для себя забаву.
Какая страшная отрава
Смутила власть, смутила нравы,
Жестокость сделала добром?
Ведь ныне тот стяжает славу,
Кто кожей ближнего кровавой
Пол устилает, как ковром.
XLIV
Всяк человек – Господня тварь –
Что ж, справедлив Небесный Царь,
Иль нет в нем нищему поруки?
Бессилен правый, как и встарь:
Ведь даже Петр – святой ключарь –
Нерона не обрек на муки,
Хоть тот во злобе и докуке
Все греб, что только плыло в руки,
И прятал в потаенный ларь.
Святой же, Божьей вняв науке,
Не ведал праздности и скуки –
Остался, как и был – рыбарь.
XLIX
Все одного исхода ждут:
Идти на смерть, потом на суд;
И могут только те спастись,
Что к покаянью путь ведут,
Порвавши кокон грешных пут,
И душу устремляют ввысь.
До смерти к Богу обратись:
Молись потом или не молись –
Все суд Господень будет крут.
Ты, корабельщик, берегись
И в море выйти не стремись,
Коль ветром парус не надут.
L
Господь! Зачем же всяк стремится
Телесной радостью упиться,
Несущей духу яд и тленье
И не могущей долго длиться?
За то воздастся нам сторицей
Без жалости и промедленья:
Мгновенно было наслажденье,
Но бесконечно искупленье,
И горько будет расплатиться.
Сгинь, роскошь! Сгиньте, искушенья!
Уж лучше есть в уединенье
Свой черствый хлеб и чечевицу!
|
