Брак в XII веке был очень нестабильным институтом; причиной тому могли быть опасности и тяготы жизни, которые делали преждевременную смерть одного из супругов явлением весьма обычным; другой причиной могла быть крайняя запутанность законов о браке. В принципе, развод - в современном смысле этого слова - был запрещен, но епископы и папы прекрасно отдавали себе отчет в том, что обычаи и реальные жизненные ситуации были очень многообразны, что закон был ненадежен, а сама доктрина неустойчивой. Папа Александр III (1159-81), известный тем, что ему удалось уладить сложное брачное дело, был выдающимся теологом и знатоком канонического права, Болонским учеником Гратиана, имеющим большой практический опыт ведения судебных тяжб и управления церковными делами. И все же он несколько раз менял свое отношение к тому, что следует понимать под законным браком. Он полагал, что заключение брака должно происходить в церкви или, по крайней мере, в присутствии священника; при этом следует четко определить, кем должны являться свидетели.
Вскоре он обнаружил, что введение таких правил аннулировало бы большую часть браков во всем Христианском мире. Очевидно, брак заключался менее церемонным образом, чем обычно считается, однако никакой случайности не допускалось. В высших слоях общества брак стал рассматриваться как ключевой способ передачи земельного имущества, и именно это сделалось главной задачей брака, которой было подчинено все остальное. Это привело к тому, что светская аристократия стала относиться к браку и законности значительно более серьезно как раз в то время, когда Церковь превращала брак в таинство. Теологи находились в парадоксальном положении, когда им приходилось, с одной стороны, подчеркивать священный характер брачного союза, существенная доля смысла которого заключалась в «супружеском ложе» и всех проистекающих отсюда последствиях, а с другой - придерживаться старой аскетической доктрины, утверждавшей, что плотские наслаждения необходимо содержат элемент греха. И все же взгляды Папы Александра на брак были, в определенном отношении, более гуманны, чем взгляды светской аристократии. Приведем пример. Граф Оксфордский был обручен с молодой девушкой, дочерью королевского гофмейстера. Еще до того, как начались собственно супружеские отношения, гофмейстер впал в немилость и потерял свои земли. Его дочь лишилась наследства, и в глазах графа как жена она уже не представляла интереса. Но девушка, несмотря на свою молодость и невзирая на то, что она находилась полностью во власти графа, объявила самым решительным образом, что он дал свое обещание в такой форме, что брак уже нельзя расторгнуть. Граф заточил ее в темницу и подвергал всяческим поношениям и оскорблениям с тем, чтобы вынудить оставить свои притязания, выставляя при этом исключительно нерыцарские причины того, почему брак не может быть сохранен. Ее жалобы достигли ушей епископа и Папы, и проигнорировать их они уже не могли. Однако к тому времени распря между Томасом Беккетом и Генрихом II достигла своего апогея; и Папе, и епископу не хотелось оказывать давление при решении такого деликатного дела, которое так близко касалось жизни и настроений двора Генриха. И ламентации девушки оставались тщетными в течение шести или семи лет. Затем убийство Беккета резко изменило ситуацию; Папа приказал провести расследование претензий девушки, после чего объявил свое окончательное решение. Граф подчинился; брак вступил в силу, и последовали двадцать лет внешне вполне благополучного супружества, в котором родилось несколько детей.
Более глубокое понимание сути христианского брака было продемонстрировано пятьюдесятью годами ранее Элоизой и Абеляром. Есть странная ирония в том, что в союзе выдающегося клирика, давшего обет безбрачия, и его подруги, а затем и жены проявляется больше понимания брачных проблем, чем у лучших умов следующего поколения. Но именно из таких парадоксов и состоит история.
Парадокс действительно очень глубок. Каждая строка писем Элоизы свидетельствует о глубине ее преданности Абеляру. В своих письмах она прежде всего старалась показать ему свою преданность. При этом ее искренность не вызывает никаких сомнений, и это подтверждается поразительным пассажем в Абеляровой «Истории», в которой он довольно пространно описывает выдвигаемые ею аргументы против их брака. Мы узнаем, что намерение Элоизы полностью уйти в религию возникло лишь под влиянием Абеляра; что главным в ее жизни была ее преданность ему и что она стала настоятельницей монастыря лишь из послушания Абеляру, а не по причине Божественного призвания. Ее преданность была столь полной, что она предпочитала оставаться его любовницей, а не становиться женой. Абеляр сообщает, что она выдвигала три главных аргумента, пытаясь отговорить его от женитьбы: женитьба не утихомирила бы гнев ее дяди; супружеская жизнь, маячащая перед глазами толпа детей никак не вяжутся с жизнью истинного философа; бесчестье, связанное для него со вступлением в брак, погубило бы его карьеру. В письмах Элоизы мы можем видеть ясное отражение двух совершенно разных идейных миров: с одной стороны, традиционного мира той жизни, которая была связана с собором, в которой брак был нелегальным, но достаточно частым явлением, а неузаконенные отношения между полами - вещью вполне нормальной; и с другой стороны - мира папской реформы и новых теологических веяний, в котором брак рассматривался уже как таинство, освященное Церковью; здесь уже считалось, что оба супруга могут испытывать благодать этого таинства, но при этом указывалось, что для каноников, клириков и теологов, вследствие особого характера их деятельности, должна быть исключена возможность вступать в брак. По закону того времени, Абеляр не имел права жениться, так как он был каноником собора в Сансе, а, возможно, и состоял членом более высокой иерархии. Но с другой стороны, по тем же законам его брак имел полную силу, и после его заключения супружеские узы должны были соединить их навечно и могли быть разорваны только с уходом обоих в монастырь. Их обвенчали в церкви, в то время как большинство, по всей видимости, не венчалось в церквах, но венчание Абеляра и Элоизы было тайным, и супруги жили раздельно. Трагедия Элоизы состояла в том, что она разглядела в умозрительных построениях великого теолога любви, которому отдала всю себя без остатка, предвосхищение такого христианского брака, который был бы более всепоглощающим и возвышенным, чем то могли себе вообразить заурядные теологи многих грядущих столетий, но обстоятельства не позволили ей прожить в таком браке.
Теологи и юристы XII века изо всех сил стремились распутать клубок сложившихся представлений о браке. После того, как Папа Александр III упразднил представление, согласно которому законный брак мог быть заключен лишь в церкви, перед ним все еще стояли такие трудные вопросы, как: достаточно ли простого согласия обеих сторон вступить в брак в присутствии свидетелей для обеспечения законности брака? нужно ли для этого что-то еще? обязательно ли начало собственно супружеских, телесных отношений для того, чтобы считать брак обязывающим? В конце концов он пришел к заключению, что если слова о согласии вступить в брак ясно показывали желание сторон это сделать, то тем самым и заключался обязывающий брачный контракт. Судя по многим посланиям римских Пап конца XII - начала XIII века, Папы зачастую стремились добиться гуманного и всеобъемлющего разрешения разных вопросов и дел; решения Пап волей-неволей оказывали воздействие на все слои общества. В этой области Гратиан попытался дать практические установки для решения правовых вопросов, и его усилиями была заложена основа, на которой более изощренные умы второй половины XII века могли возводить более изощренные, и одновременно более крепко выстроенные системы права. Их вряд ли можно обвинять в том, что брачное право их века коснулось только лишь части проблем, на разрешение которых было направлено. Ап. Павел уподобил союз мужа и жены союзу Христа и Церкви, но все богатство учения о человеческой и Божественной любви редко прилагалось теологами в XII веке к их представлению о браке. Человеческая любовь приобрела новый смысл благодаря Иоанну Солсберийскому и Св. Бернару, но они вели речь только об искренней, теплой дружбе между мужчинами. Авторам конца XII века, писавшим на национальных языках, а не по-латыни, было что сказать о человеческой любви, но многие из них не видели или делали вид, что не видели никакой связи между любовью и браком. В этом, как и во многом другом, правовой ренессанс, который возглавлялся Гратианом, был блестящим начинанием, но он еще не стал - вопреки мнению многих - ключом от замка на цепях, опутывавших общество XII века.

Фрагмент из книги: Кристофер Брук "Возрождение XII века"