Герметизм и митраизм

Сведение в названии данной главы латинских понятий, напоминающих о сокровищах великих религий человечества, герметизма и митраизма, обосновано двумя взаимозависимыми научными исследованиями из них рассматривает в качестве истока мистической концепции Святого Грааля на Западе Corpus Hermeticum (или, точнее, представление этой концепции в германском мифологическом цикле, прежде всего - в произведении Вольфрама фон Эшенбаха). Другое исследование, нацеленное на более древнюю эпоху, ищет источники концепции Святого Грааля и находящегося у него на службе рыцарства в учении о Свете Славы, зороастрийской Хварне.

Ни последователь Ишраки, ни историк, занимающийся данной школой, не в праве игнорировать эти исключительно интересные исследования. Тому есть две причины. Во-первых, учение «восточной теософии» Сохраварди, которое воскрешает древнеперсидские представления о световом мире и в котором так часты упоминания Гермеса и ссылки на герметические традиции, представляется нам идеальной точкой пересечения двух вышеупомянутых исследований. Во-вторых, ясность и очевидность мистического опыта Сохраварди позволяет нам оценить в терминах Ишраки степень достоверности результатов наших изысканий в том и в другом случае.
Мы хотим обратить внимание на столь частые у Сохраварди реминесценции древнеперсидской традиции, продолжающей жить в его произведениях и так или иначе вызывающей в памяти Грааль и его рыцарей. Эта традиция находятся в определенной связи с эзотерическими иерархиями шиитов-двунадесятников. Кроме того, как отмечалось выше, идея Хварны встречается в исмаилитской философии; у Сохраварди она подвергается рефлексии и объяснению. Для шейха аль-Ишрак Хварна - рассветный источник, и это представление переплетается у него с идеей мистической цепи хранителей спрятанного сокровища, которое есть не что иное, как сакральный полюс мира. В легенде о цепи спутников, сохраняющих, невзирая ни на какие испытания, верность долгу, явственна зороастрийская тема: группа соратников, окружающих Саошьянта, Спасителя, который является на исходе последнего, 12-го тысячелетия нашего эона, чтобы осуществить преображение мира (фрашкарт). В шиизме двунадесятников - это спутники двенадцатого, Скрытого Имама, готовящие вместе с ним возрождение мира в его первоначальном, райском состоянии (Кийамат).
Реминесценции традиций иранского рыцарства усвоил и Сохраварди, давший световым сущностям, нисходящим в наш мир и способным видеть истоки Хварны, коллективное имя «Светоча-испахбада». То, что Хварна (Свет Славы) и Святой Грааль суть названия одной и той же реальности, показал в своей работе зороастрийский ученый наших дней.

Однако, с другой стороны, отцом Мудрецов и всякой мудрости является для Сохраварди Гермес. Герметизм Сохраварди и близость многих его псалмов астральной литургии сабиев, верных Гермесу и Агатодаймону, очевидны. Видения Света Славы у Кай Хусроу и Заратуштры (Зороастра), иератическое восхождение Гермеса в световой мир «в час, когда занимается заря» - в час Востока, Ишрака - суть две сходные формы События, завершающего духовную судьбу мистика: его спуск в этот мир, забвение своего происхождения, обращенный к нему зов, вступление на дорогу возвращения, возрождение и апофеоз. Итак, второе изыскание, на которое мы здесь ссылаемся, посвящено раскрытию истоков легенды о Святом Граале в герметизме.
Вышеупомянутые исследования были проведены совершенно независимо друг от друга. Авторы второго изыскания совершенно игнорируют выводы ученого-зороастрийца. С другой стороны, "восточная теософия" Сохраварди, которая кажется нам идеальной точкой конвергенции выводов, к которым приходят в обоих случаях авторы, даже не упоминается в их исследованиях. Гермес, Кай Хусроу и Заратуштра представляются нам в равной степени посвященными и мистагогами того Света Светочей, Света Славы, который упоминается у Сохраварди под традиционным иранским названием (Хорра, Хварна) и в котором зороастрийский исследователь видит явление, идентичное Святому Граалю. Вышеупомянутые два исследования крайне интересны для нас, поскольку, с одной стороны, узрение Света представляет собой возвращение к Востоку, цели мистика (упоминаемой на всем протяжении того труда Сохраварди, в котором инициатическая доктрина становится рассказом об инициации). С другой стороны, они помогут нам установить связь между традицией ишракйун и циклом преданий о Граале, циклом, который, может быть, содержит основную тайну Запада. Именно благодаря этой связи главный смысл труда Сохраварди и, следовательно, вся сущность духовного содержания иранского шиизма раскроются нам еще больше.
Один из предлагаемых нами к рассмотрению трудов - работа двух исследователей из Университета штата Иллинойс, Г. и Р. Кахане [2]. Другой - книга зароастрийского ученого из Индии Джахангира Койаджи, почти не известная в Европе (в связи с тем, что она вышла в период второй мировой войны очень небольшим тиражом). Чтобы выяснить, в каком аспекте оба труда представляют для нас ценность, нужно прежде всего отказаться от слишком пристального их рассмотрения. Работа Г. и Р. Кахане интересна прежде всего скрупулезным сравнением текстов (Corpus Hermeticum и «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха) и глубоким знанием романских языков XII века, а также своей научной строгостью. Она скорее предлагает определенные выводы, чем настаивает на них, открывая дорогу для предположений и новых научных изысканий. Мы почерпнули из неё описание эволюции герметического учения на Западе (на примере святого Грааля), ключ к идентификации собственных имён героев эпопеи о Граале (изменявшихся на протяжении столетий) и, наконец, указание на то, что кульминационный пункт эпопеи Вольфрама совпадает с исходом путешествия, которое совершает адепт ишракйун, «восточный» пилигрим Сохраварди.
Будучи результатом скрупулезного анализа, констатация сходств и соответствий между доктринами, различными эпизодами повествования и терминологиями Corpus Hermeticum и «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха выдвигает на первое место вопрос о возможности проникновения герметического учения в рыцарский эпос. Каким образом герметическое знание повлияло на Вольфрама, в эпической истории которого повороты судьбы Парцифаля необъяснимо совпадают с жизненными коллизиями искателя тайного знания?

Авторы предлагают три этапа рассмотрения этого вопроса.

Во-первых, они анализируют сохранение греческой герметической традиции в сирийской и арабской литературе.

Далее, ими изучается выживание герметических концепций и терминов в арабском и персидском языках в рамках средневековой исламской цивилизации. Главная роль здесь принадлежит сабиям Харрана (т.е. античных Карр в Месопотамии), которые пережили наступление эпохи ислама, просуществовав вплоть до XI столетия. Их нельзя однозначно отождествлять с Ахль-аль Китаб, хотя они и имели свою Книгу и своих пророков - Гермеса и Агатодаймона [3]. Культ Гермеса, астральные литургии, учение о Свете и Тьме (его близость Сохраварди очевидна), и скрупулезное знание сабиями IV трактата Corpus Hermeticum, озаглавленного «Кратир», — всё это подтверждает общность герметиков и ишракийун. Табит ибн Корра (IX в.), выдающийся ученый и философ, основал в Багдаде новое направление в учении сабиев и написал, помимо прочего, трактат «Литургические установления Гермеса». Известны и многие другие трактаты на арабском языке, пока не изданные, авторство которых приписывается Гермесу [4].

И, наконец, авторы прослеживают переход греко-арабского герметического материала на Запад.

Чтобы уяснить идею, которую несет в себе Urparzival, «примитивный» Парцифаль, необходимо идентифицировать термины, под которыми в Corpus Hermeticum подразумевается Грааль.
Основная мысль здесь следующая: таинственный Кратир, давший заглавие целому трактату Corpus Hermeticum, есть не что иное как Грааль, и по форме, и по содержанию. «Бог наполнил своим разумом большую чашу [Кратир] и послал ее на землю, и назначил вестника, дабы тот провозгласил сердцам человеческим следующие слова: погрузись, если сможешь, в этот Кратир, ты, надеющийся добраться до Того, кто послал на землю этот Кратир, ты, знающий для чего ты возродился к бытию. Все те, кто внял этому зову и кто крестился этим крещением разума, несут в себе частицу знания и станут совершенными людьми, ибо они получили разум» [5] (тема вестника занимает значительное место и в рассказах Сохраварди). Посланник приглашает к крещению в кратире всех тех, кто способен понять свою миссию. Таким образом, в ходе вышеописанной мистерии люди разделяются на два разряда: тех, кого гнозис пресуществил в «совершенных» людей и тех, кто никогда не узнает, зачем они пришли в этот мир.
Для того, чтобы сопрячь все это с текстом Вольфрама, напомним о ключевых пунктах, предлагаемых нам исследователями. Греческое (crates, кратир) есть то же, что и graal (Грааль), слово, встречающееся уже у Кретьена де Труа, использующего латинский термин. Греческое слово переходит в латынь через crater (или cratera) и позже трансформируется в формы gradale и graal (кубок, чаша, ваза, бассейн). Нет нужды объяснять его значение. Мы возвращаемся здесь к деталям, чтобы подчеркнуть еще один, астральный аспект Кратера, древнюю традицию, различающую в небе два созвездия в форме чаш, одно из которых - чаша мудрости, другое - чаша забвения. Прежде чем воплотиться на земле, души пьют из этих чаш или купаются в них. Эта тема, обозначенная уже у Макробия (IV-V вв. н.э.), получила дальнейшее развитие в знаменитой гностической коптской книге «Пистис София». В IX книге «Парцифаля» при описании инициации главного героя отшельником, говорится о том, что Флегетанис, «язычник», мудрец из рода Соломона, «раскрыл Парцифалю, объясняя созвездия, глубокие тайны, о которых говорят не иначе как с трепетом. Он рассказал о предмете, называемом Граалем, имя которого ясно прочитывается в звездах. Группа ангелов принесла его на землю, но затем вновь вознесла к звездам. Эти ангелы были слишком чисты для того, чтобы жить в этом мире» [6]. Кратир-Грааль, таким образом, есть нечто, принесенное с Неба на Землю, из чего Вольфрам, в соответствии с традицией Макробия, делает вывод, что Грааль представляет собой созвездие Кратира, а не материальный сосуд. Итак, Вольфрам ассоциирует Святой Грааль с созвездием как Vas mysticum.

В иранской традиции мы также увидим Грааль в аспекте мистической вазы или чаши. Нет ли здесь противоречия с представлением о Граале как камне, которое также наличествует у Вольфрама? Г. и Р. Кахане разрешают в своей работе эту трудность. Финальные линии герметического трактата «Кратир» сходятся в ключевом слове "магнетический камень" (magnetis lithos): «Таков образ Господа, который я нарисовал тебе в меру своих сил: если ты узришь его в точности и представишь себе зрением сердца, то откроешь дорогу к вещам, находящимся в вышине. Или же сам образ покажет тебе дорогу. Все же созерцание имеет огромное достоинство: узревшие единожды уже владеют тем, что узрели, и оно притягивает их к себе как магнетический камень - железо» [7].
Парафраз этого заключения дает нам и Вольфрам в том месте, где он говорит, что «через посредство этого камня феникс сгорает и становится пеплом, но от этого пепла возрождается жизнь. Благодаря этому камню феникс возрождает свое оперение, чтобы предстать затем во всем блеске, более красивым чем прежде». И Вольфрам продолжает: «Как бы ни был болен человек, он не умрет на протяжении недели, в которой хотя бы один день созерцал тот камень. Увидевший его перестает стареть. Камень дает такую мощь, что и кости, и плоть человека возвращают себе молодость. Этот камень тоже носит имя Грааль» [8]. Далее мы покажем, что восхождение Гермеса, как его понимает Сохраварди, целесообразно связать с мотивом феникса и магнетического камня Corpus Hermeticum. Это склоняет нас к мнению, что камень здесь является синонимом Грааля. Данное тождество не затрагивает материальную природу минерала: камень - это риторическая фигура, сохраняющая связь между magnetis lithos герметиков и кратиром-Граалем. Другими словами, употребление Вольфрамом термина «камень» ничего не говорит нам о его форме, материальном состоянии или употреблении. Ничто не указывает на то, что Грааль - не сосуд. Во всяком случае, камень - это вместилище таинственных даров, которые «небесный голубь» помещает в него каждую пятницу. Цитируемые нами авторы пишут об этом так: «Душа, символизируемая голубем, притягивается Монадой или Граалем, символом которого является камень-магнит; очищение и возрождение души символизируется погибающим в огне и вновь возрождающимся фениксом» [9].
Далее наши авторы расшифровывают содержание искаженного термина lapsit exiliis и предлагают его чтение в форме lapis exilis (невзрачный камень). «То, что окормляет рыцарей Храма Грааля, исходит от драгоценного камня, который в своей сущности - сама чистота. Если он вам не известен, я назову его имя - lapsit exiliis». […] Не случайно Вольфрам говорит о нем: «драгоценный камень». Со своей стороны, мы настаиваем на том, что исследование lapis exilis нужно продолжить в аспекте «черного камня» шиитского гнозиса, камня, который поставлен в восточный угол храма Каабы. Предание, восходящее к шестому имаму Джафару ас-Садыку, сообщает о том, что этот камень был первоначально ангелом рая, спутником Адама, которого Бог «сослал» на Землю. Сначала Адам не распознал его в обличье темного неброского минерала (lapis exilis). Когда же его глаза открылись, он понял: этот камень должен стать краеугольным камнем главного Храма [10].
Говоря об «источниках Вольфрама», нужно осветить одну деталь. Три имени вызывают наибольшие трудности у комментаторов текста: имя мудрого отшельника, посвятившего Парцифаля в мистерию Грааля (Треврицент); имя языческого мудреца, первым написавшего историю Грааля (Флегетанис); и имя того, кто рассказал эту историю Вольфраму (Киот Провансалец). Если рассматривать три имени в совокупности, они воспринимаются как головоломка. Изыскания Г. и Р. Кахане дают, на наш взгляд, удовлетворительное объяснение этому феномену.

Сначала об имени Треврицента. Треврицент описан Вольфрамом как святой аскет, мудрец и учитель. Типологически он сходен с адептами Кратира. Штрихи, которыми он описывается, соответствуют портрету Гермеса. Черты мистагога братства Грааля соответствуют таковым мистагога герметического братства. Треврицент у Вольфрама выполняет роль Гермеса в Corpus Hermeticum (см. III, IV и XIII трактаты). Он посвящает Парцифаля в науку о звездах с авторитетностью Гермеса, основателя астрологии. Что скрывается под его странным именем, у Вольфрама искаженным, как и все латинские имена? Цепь филологических рассуждений привела авторов к предположению, что в имени Треврицента (Trevrizent) видится старофранцузское Trible Escient (тройная мудрость, тройное обладание). Другими словами, под именем Треврицента скрывается не что иное как эпитет Гермеса: по-латыни - triplex sapientia vel triplex sсientia (тройная мудрость или тройное знание); по-арабски, как напоминают комментаторы Сохраварди, - мотхаллет биль-хикмат. Этот арабский термин - не что иное как эквивалент греческого Трисмегист [11] (трижды величайший).
Как уже упоминалось, Гермес - не только учитель, мистагог, инициирующий своих учеников, но также и предполагаемый автор герметических трактатов, мудрец, обладающий энциклопедическим знанием вещей чувственного (природного) мира, небесного мира и мира невидимых сущностей. Этот второй аспект Гермеса выражен в имени Флегетаниса [12]. На первый взгляд, имя не поддается какому-либо объяснению. Оно было бы необычным, даже если бы представляло собой одно из часто встречающихся в алхимических трактатах невероятно искаженных греческих имен, транскрибированных сначала с древнегреческого языка на арабский, а затем с арабского на латынь (например, «Гиппократ» именно таким образом переходит в «Пикатрикс», а «Эмпедокл» - в «Пандольфус»). Кажется правдоподобным, что первая часть имени Флегетаниса соответствует арабскому фалак (небо, небесная сфера). Важно, что Г. и Р. Кахане рассмотрели весь спектр характеристик Флегетаниса, сравнив его с Гермесом арабских трактатов (в первую очередь астрологических). Среди многих других арабских трудов по астрологии существует трактат Аль-фалакийат аль-кобра, приписываемый Гермесу. Наши исследователи настаивают на том, что основой для объяснения имени Флегетанис может служить слово фалакийат. Надо однако признать, что имя мудреца имеет и вторую часть, возможно заимствовавнную из персидского языка [12]. В книге Кахане содержится еще одно любопытное сопоставление. С одной стороны, в арабской профетологии Гермес отождествляется с Енохом (а тот, в свою очередь, - с Идрисом); с другой стороны, Флегетанис у Вольфрама является язычником по отцу, но по матери он - еврей из потомков Соломона. Эта двойственность происхождения отражает идентичность Гермеса Еноху. Более того, следует отметить, что у Вольфрама Флегетанис настаивает на необходимости крещения, которым достигается узрение Грааля. Это почти дословно совпадает с герметическим тезисом о крещении в Кратире. Таким образом, под именами Треврицента и Флегетаниса скрываются два аспекта Гермеса: Треврицент, как носитель тройного знания и мистагог, и Флегетанис, как автор герметических трактатов.
После принятия этой двойной идентичности остается рассмотреть вопрос о передаче арабских герметических материалов на Запад и о человеке, являвшемся передаточным звеном. Здесь появляется третье имя, уже объявленное выше: Киот Провансалец. Г. и Р. Кахане делают попытку отождествить Киота Провансальца с Гийомом Тудельским, современником Вольфрама («Киот» есть «Гийо», уменьшительное от «Гийом» в каталанском языке). Обратившийся в христианство еврей, знаток латинского, еврейского и арабского языков, родным языком для которого был все же провансальский, Гийом-Киот владел наукой абджад, т.е. криптографией, искусством шифровки текстов. Он был также знатоком геомантии и астрологии. Страницы «Парцифаля», посвященные астрологии, выдают, как уже было сказано, знакомство Вольфрама с арабской терминологией и имееют смыслообразующий характер: тот или иной астральный феномен не только описывается, но получает символическое толкование.
Нет нужды подчеркивать здесь все достоинства работы Кахане. Сравнительная таблица, помещенная в конце их исследования [13], демонстрирует параллели в этапах инициации Парцифаля (как она описана у Вольфрама) и адептов герметизма. Авторы убедительно доказывают, что «Парцифаль» - не педагогический, но инициатический роман. На это указывает сходство между чашей Грааля у Вольфрама и Монадой Corpus Hermeticum (и то, и другое представляет собой начало и корень всех вещей). «Ничего не существует вне принципа. Что же касается принципа, то он не выводим ни из чего, кроме самого себя, потому что на самом деле служит основой всего остального. Итак, являясь принципом, Монада дает понимание любому другому числу, но сама не поддается пониманию с их стороны» [14]. Таким же образом, процессия Грааля (24 молодые девушки, несущие 17 огней, за которыми следует королева Грааля) представляет мистическое путешествие души к Монаде, символизируемой Граалем.

Urparzival - исходная версия рассказа Вольфрама - представлял собой рукопись, найденную Киотом в Туделе (Толедо) и «написанную на арабском языке». Детали происхождения этой рукописи остаются в секрете. Во всяком случае, Киот не привез ее Вольфраму, а лишь пересказал, причем не в форме уже готовой книги, которую оставалось бы только переписать. Сам Вольфрам говорит о том, что он работал, не имея под рукой образца, дополняя и реконструируя рассказ. Гипотеза, предложенная нашими исследователями, заключается в том, что Urparzivаl был собранием герметических доктрин и символов, использованных Киотом и Вольфрамом при написании ими истории адепта - Парцифаля.
Нам кажется, что герметические элементы у Сохраварди (напомним, что традиция возводит ишракийун к сестре Гермеса) выполняют аналогичную функцию. Однако рассказ Сохраварди не сводится к простому описанию экстатического восхождения Гермеса, заимствованному из Corpus Hermeticum. Он также несет на себе отпечаток арабской герметической традиции, которая предвосхищает историю адепта, включенную Сохраварди в его повествование об инициации. Гермес молится ночью в Храме Света (т.е., уходит в себя, в солнечное присутствие своей души, спрятанное в материальном поле). «В тот момент, когда у колонн пробивается луч зари, он видит, как Аврора заполняет Землю своим светом» (его собственное физическое тело охвачено огнем «восходного», «восточного» Света, что позволяет душе разбить оковы материального тела и соединиться со Светом Светочей). Он, в свою очередь, призывает отца (Нус, т.е. своего Агатодаймона или свою Совершенную Природу). Тот отвечает ему: «Возьми луч света, привяжи себя к нему, как к веревке, и поднимайся через облака к Трону». Так Гермес во плоти возносится на Небо (подобно Еноху, с которым его ассоциировала исламская традиция, или Илии в огненной колеснице). Луч света, использованный в качестве каната для восхождения на Небеса, играет здесь роль магнетического камня, Грааля Вольфрама. Заря в философии ишракийун является принадлежностью мистического «Востока», сокровища Света Славы или Хварны. Возвращение к «Востоку» является для адепта утром апофеоза. На заре этого утра появляется у Сохраварди таинственная птица Симург. В той мере, в какой можно отождествить Симурга с фениксом, эта фигура в рассказе Сохраварди аналогична образу феникса у Вольфрама. Далее и Вольфрам, и Сохраварди повествуют о растворении души в «восточном» свете - Хварны или Грааля.
Восхождение Гермеса - это слияние с источником Света и Жизни, которое адепт Сохраварди обретает на мистическом Синае, у изумрудной Скалы (горы Каф, Монсальвата), в конце «Повествования о чужбине Запада». Для шейха аль-ишрак это событие имеет место в мире малакут, аналогично экстатическим восхождениям Кай Хусроу и Заратуштры, взятых в присутствие «источников Света Славы» (Хварны). А созерцание Хварны для Сохраварди является аналогом восхождения души в лучах зари к Свету у герметиков (связь между рассветной зарей и Хварной отмечена уже в Авесте названием «Гора зорь»). «Восточный» (т.е., «рассветный») герой переносится в мистический мир Хуркалья во плоти, точно так же, как Кай Хусроу и Скрытый Имам шиитов-двунадесятников. Таким же образом осуществляется и перенос Грааля на Восток (или в Саррас, согласно другому варианту, приведенному в романе Робера де Борона), откуда он возвращается на Небо: чаша переносится в местности «восьмого кешвара (зоны)», не видимые, как и Хуркалья, для тех, кто не получил крещения в Кратире. Этот переход есть преображение адепта, его персональная эсхатология. Сохраварди расказывает о нем в прекрасной «Повести о Граале», героем которой является Кай Хусроу.
Таким образом, согласно первому из двух анализируемых здесь исследований, вольфрамовский «Парцифаль» приводит нас к герметизму. Финал герметического гнозиса дает нам сходную картину в мотиве восхождения Гермеса у Сохраварди, для которого этот мистический эпизод совпадает по смыслу с видениями Кай Хусроу и Заратуштры. Все они - герои мистической эпопеи, ведущей к «Востоку», т.е. к Сокровищу Солнца, Ишраку, или, согласно определению древних персов, к Хварне. Вот почему Хварна, Свет Славы, приведет нас к Святому Граалю, если мы воспользуемся путеводной нитью второго исследования, упомянутого выше.
Оно принадлежит перу ученого-зороастрийца Джахангира Койаджи [15]. Если связь, устанавливаемая этим исследователем между Хварной и Святым Граалем, между рыцарями Кай Хусроу и рыцарями Грааля, окажется приемлемой, станет ясно, что проникновение героя иранской эпопеи в мистические рассказы Сохраварди принадлежит к реальности несколько иного порядка, отличной от просто реминесценции героического эпоса. Действительно, если первое исследование выявило следы, ведущие от арабского герметизма к Вольфраму, то путь, приводящий от Хварны к Граалю, не столь очевиден. Наконец, мы уже знаем, что в произведении Сохраварди видение Хварны Кай Хусроу располагается на идеальном расстоянии от «рассказа о Граале», героем которого является сам Кай Хусроу. Во всяком случае, по отношению к этому герою связь можно считать установленной. Она распространяет свое влияние на все его прошлое. Вот почему мы говорим здесь о реальности иного порядка: духовной реальности, не просто восстанавливающей материальные следы исчезнувшего прошлого, но констатирующей историю души, которая всегда разворачивается в «вечном настоящем», разбивающем необратимость времени.
В качестве связующего звена между иранским рыцарством и рыцарством Грааля Койаджи использует митраизм - отличную от герметизма форму религии. Взаимодействие двух этих инициатических религий могло иметь место до появления школы ишрак. Ход рассуждений цитируемого нами автора следующий. Историками проделана большая работа по объяснению легенды о Святом Граале. Однако еще не предпринималось попытки рассмотреть иранские аналоги, которые могли бы прояснить многие темные аспекты этой легенды. Как убедительно доказывает наш автор, по-прежнему затруднительно, например, установить связь между легендой о Граале в ее христианской форме и кельтским мифологическим циклом, содержащим мотив Грааля (сагой о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола). Одни полагали, что таким связующим звеном было произведение Робера де Борона, другие старались найти какой-то предшествующий латинский источник, третьи пытались увидеть его в романе Кретьена де Труа. Что касается легенды о Граале в представлении Вольфрама, то здесь, как мы уже убедились, заимствованы другие, герметические источники.

По мнению Койаджи, иранские аналоги легенд о Гермесе убедительно доказывают, что в этом мифологическом цикле присутствуют элементы, заимствованные из иранского эпоса. Во-первых, эти аналоги выявляют типологическую идентичность представления о Хварне и Святом Граале. Идея Хварны органически связана с идеей рыцарства тех, кто группируется вокруг носителей Хварны. Среди наследников Хварны Сохраварди выделяет Кай Хусроу (центральная фигура, дающая начало эпониму Хосрованийун [16]). Койаджи сравнивает Кай Хусроу с Парцифалем и королем Артуром. Остается только выявить материальные следы контакта между кельтской и иранской традициями. Г-н Койаджи рассматривает в качестве формы такого контакта религию Митры, митраизм.
С одной стороны, утверждает наш автор, имеет место особая связь, устанавливаемая Авестой между Митрой и Хварной (см. Замйад-Яшт и Михр-Яшт). Везде, где появляется культ Митры, его сопровождает культ Хварны (Хварна: Слава и Судьба, в митраистских надписях на греческом языке). В митраистской иконографии постоянно встречаются чаши, кубки, кратиры. Митра изображается юношей с копьем и мечом; на монетах кушанской Бактрии Хварна представлена в образе бога, вооруженного копьем. Чаша, меч, копье являются типичными объектами литературы о Граале.
C другой стороны, Койаджи выявляет общность между идеалами рыцарей Грааля и воинов-адептов митраизма - поиск Источника Жизни, идеал моральной и физической чистоты, нерушимое братство. (О митраизме постоянно говорят как о религии «солдат», однако в действительности это название приложимо скорее не к воинам по профессии, а к адептам, прошедшим инициацию и получившим название miles, milite.) Такое же братство связывает и рыцарей Круглого Стола, что, конечно, дает повод для размышлений. Остается сожалеть, что история сохранила чрезвычайно мало материалов, касающихся митраистских ритуалов и инициации (здесь мы можем сослаться только на текст, известный под названием “Литургия Митры”). Сущностно значимо выявить направление мистического пути адепта митраизма. Участник митраистской мистерии отпускает свою душу в путешествие к Островам Света в звездном океане, лежащем за пределами планетарных сфер. С этим путешествием сходны, может быть, дороги, ведущие рыцарей к Авалону или Саррасу, к Зеленому Острову - резиденции двенадцатого имама - или к «Западному Раю» Будды Амитабхи, господина бесконечного Света. Во всех рассматриваемых случаях речь идет о «мире Хуркалья», «восьмой зоне», промежуточном «Востоке», который является последней стоянкой на пути к главному «Востоку» мира джабарут.
Вернемся теперь к истории, с тем чтобы бросить взгляд на карту реального мира и получить представление о месте встречи кельтской и митраистской традиций. Г-н Койаджи упоминает в этой связи о широком распространении митраизма в римских провинциях Галлии, Британии, и Германии во II-IV вв. н.э. Следы митраистских храмов и захоронений присутствуют здесь в большом количестве. Можно также сказать и о проникновении друидизма в Малую Азию (Галатию) во II в. до н. э., где тогда находились поселения зороастрийцев, основанные жрецами еще при Ахеменидах. Представляется правдоподобным и приемлемым, что встреча между иранской и кельтской традициями произошла в этом регионе.

Примечания:

[1]Любопытно в этой связи отметить, как гностическая секта Ахль-и-Хакк представляет себе преемственность священной истории: от династий древнего Ирана к Пророку и двенадцати имамам, затем к шейхам секты. См. Shah-nama-ye haqiqat, Teheran-Paris, 1966.

[2]Henry Kahane and Rene Kahane, The Krater and the Grail: Hermetic Sources of the Parcifal, Urbana, 1965.

[3]См. H. Corbin, Rituel sabeen et exegese ismaelienne du rituel, Eranos-Jahrbuch XIX, Zurich, 1951.

[4]Каталог герметической литературы на арабском языке, составленный Массиньоном, см. в кн. A. Festugiere, La Revelation d’Hermes Trismegiste I. Paris, 1944. Мы сами имели возможность видеть многочисленные герметические трактаты по астрологии, алхимии и медицине в частных рукописных коллекциях Ирана. Хотя ни один из них не принадлежит к числу известных трактатов Corpus Hermeticum, их зависимость от учения герметиков очевидна. Здесь уместно напомнить и о герметической литературе на персидском языке, наиболее выдающимся представителем которой был философ Афзаль-ад-дин Кашани.

[5]Corpus Hermeticum IV, 3-6 (пер. Фестюжьера в А. J. Festugiere, Le Bapteme dans le Cratere, Hermetisme et mystique paienne, P., 1967, p. 100) показывает, что автор IV трактата спутал два ритуала, первый из которых - не крещение, а сакральное употребление вина, налитого в кратир. Здесь говорится о воде или вине, формула "выпить знание" является техническим термином во всех видах гнозиса (см. «Пистис София»).

[6]Parzival, trad. Tonnelat, II, p. 24.

[7]Corpus Hermeticum, trad. Festugiere, II, p. 53.

[8]Parzival, pp. 36-37.

[9]H. and R. Kahane, op. cit., p. 100 (феникс сaбиев, феникс "Айон") ср. также A. Festugiere, Hermetisme et mystique paienne, pp. 256-260.

[10]Cм. H. Corbin, La Configuration du temple de la Ka’ba comme secret de la vie spirituelle, Eranos-Jahrbuch XXXIV, pp. 129-136 (раздел Je secret de la Pierre Noire et le motif de la Perle, написанный на основе хадиса имама Джафара и комментария Кази Саида Куми). Ср. также мнение Мергеля: Lapsit exiliis = lapis lapsus in terram ex illis stellis (Lapsit exillis - камень, брошенный на землю со звезд). [eiy ii-o?aiooзски], Le Roman du Graal aux XII-e et XIII-es siecles, Paris, 1956, p.191.

[12]Действительно, это слово до сих пор не получило удовлетворительного объяснения. Отсылка к арабскому аль-Фалак аль-тани («вторая небесная сфера», местопребывание Гермеса) - не более, чем предположение. В этом случае оно было бы услышано приблизительно как «альфалацетани». В одной из рукописей мы встречали определение Гермеса как астронома (аль-фалаки). Вальтер Хенц предлагает видеть в этом имени персидское слово, фалак-дан, астроном (Persisches in Parzival, p. 177). Созерцание Флегетанисом имени Грааля, записанного в созвездиях, подготовливает в 9-й книге «Парцифаля» финал поэмы (созерцание Грааля, дарованное Файерфицу крещением). Интересно, что в «Поисках Грааля» рыцарство - это универсальное сообщество, ряды которого пополняются как христианами, так и язычниками.

[13]Включает в себя классификацию толкований романа, основанных на религиозных категориях (доктрина альбигойцев) и соображениях политического характера (близость к Анжу и династии Плантагенетов), которая неразрывно связана с «традицией Гластонберри». Без упоминания об этой традиции история переноса Грааля из Святой земли в Англию становится совершенно непонятной. Добавим, что перенося герметическую историю в христианскую эпоху, Вольфрам делает вывод о сходстве основных положений христианства и герметизма, что делает его предшественником герметиков Ренессанса (то же самое может быть сказано о проявлявших живой интерес к учению Трисмегиста богословах шартрской школы XII в.).

[14]Corpus Hermeticum, IV, 10, p. 52.

[15]Здесь имеются в виду пять исследований вышеозначенного автора, помещенных в номере 33 Journal of the K. Cama Oriental Institute, Bombay, 1939: I. Theology and Philosophy of Firdausee; II. The Legend of the Holy Grail: Its Iranian and Indian Analogues; III. The Round Table of King Kai Khusrau; IV. An Iranian Odissey (Gushtasp in Rum); V. The Episode of Isfandiar.

[16]Синоним «восточных» теософов, ишракийун.


Анри Корбен
Перевод с французского Александра Кузнецова
сокращенный вариант

Источник: Философская газета