5 Цикл легенд о короле Артуре.

В общей ткани этой легенды, историческая реальность Артура— который был dux bellorum (военным предводителем) северных кимров в их борьбе против англо-саксов между V и VI веками н.э. -- отходит на задний план перед лицом того обстоятельства, что его царствование было архетипом королевской власти, связанной непосредственно с гиперборейской традицией. В конечном счете, царствование короля Артура стало фактически выражать парадигму сакральной королевской власти, выраженной в символическом и сверх-историческом комплексе. Так, историческая связь царства Артура с Англией отошла на задний план. В средневековой литературе это царство обладает скорее сверхнациональным характером и объединяет в себе лучших рыцарей независимо от их национальности, и влияние этих преданий на средневековое героическое христианство было настолько сильным, что каждый хотел видеть в Артуре своего символического вождя. И высшей степени показательно, что каждый рыцарь того периода стремился стать членом таинственного ордена “Короля Артура”.
Имя “Артур” поддается различным интерпретациям, но наиболее вероятной из них является та, что возводит это имя к кельтскому слову arthos—медведь и viros—человек(33). Уже Ненний знал о существовании такого толкования: Artur latine sonat ursum horribilem (“Артур по-латыни значит страшный медведь”)(34). Это означает мужскую силу, которая внушает ужас, но одновременно, такое имя связано с гиперборейским символизмом, и снова отсылает нас к идее центральной или “полярной” королевской функции. Медведь -- это один из сакральных символов древнего нордического культа, и вместе с тем, в астрономическом символизме он соответствует одному из “полярных” созвездий (Большая Медведица). Но это еще не все: в совокупности традиционных текстов, символов и имен можно заметить связь между этим созвездием (вместе со связанными с ним символами полюса и центра) и Туле, именем, обозначающим “Белый Остров” гиперборейцев, центр примордиальной традиции(35). В фигуре Артура сходятся таким образом “полярный” элемент, элемент гиперборейский и элемент царственный, королевский. Исключительно мужской и чисто воинский характер Артура как “медведя страшного” (ursus horribilis) восполняется и уравновешивается тем фактом, что Артура всегда как его взаимодополняющий компонент сопровождает Мирддхин или Мерлин, хранитель сверхъестественного знания и сверх-материального могущества, являя собой не столько отдельную личность, сколько персонификацию трансцендентной и духовной стороны самого Артура(36). Тесная связь между этими двумя принципами -- воинским и духовным—характерна для всего “рыцарства” при дворе короля Артура, и именно она предопределяет особенность и смысл совершаемых им подвигов.
Рыцарство Круглого Стола, то есть Короля Артура, не является только воинской организацией.—“Те, кто избраны быть членами рыцарства,- читаем мы у Мэлори в “Смерти короля Артура”(37),-- чувствуют себя более облагодетельствоваными и высокочтимыми, нежели те, кто овладели всем миром. И они оставляют своих родителей, своих отцов, своих жен и своих детей, чтобы следовать за Орденом”. Сам Грааль представляет собой тот трансцендентный элемент, с помощью которого рыцари должны достичь своей полноты и своего совершенства : и это ясно видно в тех вариантах сказаний, где царство Артура прямо отождествляется с царством Грааля. Здесь следует напомнить эпизод, связанный с камнями Стоунхенджа,-- с камнями, которые существуют и сегодня и не перестают поражать многих своей тайной -- как можно было в столь давние эпохи обработать и установить в том порядке, в каком они стоят еще и сегондя, эти гигантские блоки, являющиеся останками древнейшего до-неолитического солнечного храма? Мерлин, приказывая воинам пойти и принести с далеких гор эти огромные камни, сказал:”Принимайтесь за дело, храбрые воины, и узнайте, прино-ся эти камни, *** что является более могущественным—дух или простая сила ***”. Воины не смогли этого сделать, и тогда сам Мерлин, улыбаясь, легко осуществил эту задачу(38). То, что чисто воинская добродетель в цикле легенд о Короле Артуре свя-зана непосредственно с духом, подчеркивает также следующее наставление, содержащееся в “Истории Британских Королей” (“Historia Regum Britannian”): “Сражайтесь за вашу землю и принимайте, если случится, смерть: поскольку смерть—это по-беда и освобождение души”(39). Это точно соответствует антич-ной концепции mors triumphalis, “побеждающей смерти”, цент-ральному положению всей этики, свойственной традициям “героического” типа.
Согласно легенде Артур доказал свое врожденное право быть законным королем всей Англии, выдержав *** испытание мечом *** , то есть сумев вытащить меч, торчащий из квадратного камня, поставленного на алтарь храма. Этот камень является вариантом “камня королей”, принадлежащего древней традиции Туата да Дананн(4O). Здесь мы сталкиваемся с двойным, но довольно однородным символизмом. С одной стороны, это -- общий символизм “камня, лежащего в основании”, который напоминает об идее “полюса”, откуда—и аллегория и миф, указывающие на извлечение мужского могущества (меч) именно из этого полярного принципа. С другой стороны, вытащить меч из камня означает также освободить силу от оков материальности, так как камень часто обозначает именно эту материальность. Это подтверждается и иным эпизодом,где Артур, предводительствуемый Мерлином, становится обладателем меча Калибурн или Эскалибур, который держала над водами какая-то таинственная рука(41). Об этом оружии говорится, что оно было сделано на острове Аваллон, то есть что оно имеет отношение к “высшему центру”. И тот факт, что меч держали над водой, снова подчеркивает, что речь идет о силе, свободной от условий материальной, ограниченной и чувственной жизни, которая всегда имела самое прямое отношение к фундаментальному аспекту символизма вод. Преодолеть эту жизнь необходимо всем тем, кто стремится к получению королевского “мандата” из “центра” и к тому, чтобы сделаться правителем и повелителем в высшем смысле этих слов. Но то же самое должны осуществить те рыцари, которые хотят принадлежать к свите короля Артура и , в конце концов, отыскать Грааль.
Среди мотивов, характерных для британской традиции, упомянем еще те, что связаны с Круглым Столом и символизмом местопребывания Артура. Выделим особо символы недоступной земли: царство Артура, согласно Андреа Каппеллано, отделено от мира людей широким потоком, через который переброшен только один узкий мост, полный опасностей. Это царство охраняют титаны, а посреди него находится постоянно вращающийся замок(42). В этом замке, называемом также “королевский замок” -- caer rigor—или “замок богатых”—caer golud—хранится сверхъестественный сосуд, отвоеванный королем Артуром (согласно традиции “The spoiling of Annwn”) у короля “иного мира”. Этот сосуд является эквивалентом одного из символов гиперборейской традиции Туата да Дананн (сосуд Дагды), и подобно Граалю в замке “богатого” короля, он способен “насытить” пищей любое количество людей, вылечить любые раны и предохранить от воздействия времени, отказывая в своих дарах лишь скупым и клятвопреступникам(43). Образ вращающегося замка -- revolving castel, caer sidi—тождественен “вращающемуся острову”, который в древней кельтской саге иногда заменяет собой “остров из стекла” и сам Аваллон. Здесь явно содержится указание на “Полярную Землю”, вращающуюся вокруг земной оси и вовлекающую в свое вращение весь мир: все это заставляет вспомнить образ “Вселенского Повелителя”, Чакраварти, “вращающего колесо”, того, кто, будучи недвижимым центром, вращает колесо царства, regnum, и руководит всей упорядоченной Вселенной. Эти же идеи стоят и за символизмом Круглого Стола, который установил Артур по совету “Мерлина”, чтобы основать рыцарский орден, чьей главой был он сам (44). Согласно тексту Мэлори, Круглый Стол был создан по образу мира и в нем была воспроизведена вся Вселенная, небо и земля(45). В других текстах(42), упоминаются движения звезд и вращение небес относительно неподвижной точки, из чего явствует, что рыцари, восседающие за Круглым Столом, суть представители высшей центральной власти. Теперь важно указать, что в различных вариантах сказаний рыцари Круглого Стола (или по меньшей мере лучшие из них) выступают в количестве ***двенадцати***, что явно близко к двенадцати Пэрам, из “Романа о Бруте”, “которые разделили землю на 12 частей, сделали каждую феодом одного из них и назвались королями”(46). Важность этой детали состоит в том, что 12 -- это солнечное число, которое всегда в той или иной форме фигурирует там, где образуется или уже образовался сакральный центр традиции: 12 тронов Мидгарда, 12 высших богов Олимпа, 12 деревянных шестов в дельфийском святилище Аполлона, 12 ликторов в Риме, 12 жителей Аваллона, 12 избранных наследников Карла Великого и так далее. Но в истории о Граале и короле Артуре этот символизм связан также с последующим мотивом ***опасного места***. Это -- оставленное пустым место у Круглого Стола, предназначенное для ожидаемого избранного рыцаря, превосходящего всех остальных , который должен стать ***тринадцатым*** рыцарем. Этот тринадцатый явно соответствует в данном случае самому правителю высшего центра, Властелину и Полюсу всех остальных двенадцати, образу самого Чакраварти, “Короля Мира”(47).
Естественно, когда речь идет об “опасном месте”, понимаемом как место, оставленное пустым, следует видеть в этом намек на инволюцию царства Артура или на деградацию его властителей, так как здесь подчеркивается необходимость восстановления чего -то утраченного. В идеальном случае именно в это время рыцари Круглого Стола и должны отправиться на поиск Грааля. В средневековой литературе линии поиска Грааля и приключений рыцарей короля Артура неразрывно переплетаются друг с другом.
В таком случае царство Артура отождествляется обычно с царством Локриса или Логреса—то есть с древним названием Англии, с “Албанией” или “Белым Островом”, с местопребыванием Грааля. И рыцари Артура пускаются на поиски Грааля, чтобы вернуть этому царству его былое великолепие и разрушить злые чары, обрушившиеся, согласно Мабискогиану, на эту землю. Грааль -- это символ того, что было потеряно, но что должно быть найдено снова. Один человек должен вернуть Граалю все его качества, и он же и займет тогда рыцарское “опасное место”.
Здесь мы можем наблюдать некоторое раздвоение фигуры короля Артура. С одной стороны, существует сверх-исторический “король Артур”, символизирующий определенную миссию. С другой стороны, есть король Артур как тип исторического представителя этой миссии, участвующий в событиях, сходных с древнейшими рассказами об уничтожении и рассеянии Туата де Дананн и их потомков. Но чтобы не забегать вперед, напомним только эпилог древней легенды об Артуре, в которой мы снова сталкиваемся с символизмом женщины.
Два персонажа стремятся отнять у Артура его “Даму” -- Квеннувар, Джиневру (это имя означает “белый дух”, что еще раз подчеркивает символический характер образа). Первый—это Мэльвас, который уводит ее в свой город Гластонбэри, отождествляемый с морским “Городом Стекла” и с Аваллоном— Glastonia est urbs vitrea -- etiam insula Avalloniae celebriter nominatur (48). (Гластония—это стеклянный город, называемый также знаменитым “Аваллоном”). В результате этого “Стеклянный Остров” подвергается осаде, и в конце концов дело кончается перемирием. Здесь в легенду вмешивается христианский элемент, так как Артур отдает остров в качестве феода представителю Церкви, обеспечив его безопасность. На самом деле, речь идет о попытке христианской традиции заместить собой традицию кельтско-гиперборейскую, вобрав в себя все наиболее значительные ее темы. Гластонбэри был одним из главных центров распространения христианства в Англии, и чтобы сохранить сакральный престиж Гластонбэри, христианство стремилось вобрать в себя в христианизированной форме древние нордическо-кельтские традиции, приписывая христианской церкви сакральное значение древнего Аваллона. “Гластония, то есть Гластонбэри, -- гласит основополагающий в этом отношении текст, “De antiquitate Glastoniensis Ecclesiae” (“О древностях Гластонбэрийской церкви”), -- раньше называлась ygnis gutrin, ygnes на бретонском означает остров, insula, a gutrin, “стеклянный”, vitrea. С приходом англичан это место стало называться Glastiburi от glas—стекло, vitrum, и buria -- город, civitas, Glastiberia(49).” История передачи острова Артуром церкви служит как бы подтверждением “традиционной преемственности”, сфабрикованным христианскими “евангелизаторами”. Но этим дело не ограничилось: ссылаясь на трагический эпилог древней легенды, было объявлено, что король Артур умер и его могила находится в Гластонбэри. Так, древнейший центр сохранился, приобретя, однако, новое значение -- значение центра христианского миссионерства в Англии.
Во второй версии истории о “Даме” короля Артура говорится, что пока Артур был в походе, создавая легендарную мировую империю и завоевывая Рим, чтобы короноваться именно в этом святом городе, его племянник Модред, оставшийся на родине, захватил трон и овладел “Дамой” Артура, Джиневрой. В последовавшей за этим войне предатель был убит, но также пали и лучшие рыцари Круглого Стола. Сам Артур был смертельно ранен, и перенесен на Аваллон, где чары женщин этой земли и особенно Морганды (“Рожденной из Моря”) излечивают его и позволяют ему снова выполнять его сакральные функции(5О). Но раны короля Артура (особенно, согласно некоторым источникам, одна рана -- от отравленного копья) каждый год снова открываются, и верные ему люди напрасно ожидают его возвращения. Однако и сегодня еще живет предание, согласно которому однажды король Артур все же снова появится с острова Аваллона и возглавит свое царство: поэтому некоторые британцы вплоть до этого времени не хотят более избирать себе королей(51). В других формах легенды -- например, в “Otiа Imperialia” Джервези из Тилбэри—Артур описывается лежащим на постели в волшебном дворце на вершине холма. Согласно еще одной версии, подчеркнуто христианской, он уже “умер”, и его тело захоронено в аббатстве Гластонбэри, которое как мы видели, хотело отождествить себя с самим Аваллоном.
Все эти данные следует отнести к периоду кризиса или междуцарствования, после которого должен начаться поиск Грааля. Здесь мы подошли вплотную к другой фундаментальной для цикла Грааля теме: теме раненого короля, который пребывает в таинственном и недоступном месте, ожидая излечения, чтобы затем “вернуться”. Напомним также иную древнейшую тему кельтских саг—тему царства, обреченного на стерильность и разорение вследствие восстания плебса или в результате раны от копья или пылающего меча, полученной одним из его правителей.

6 Имперская легенда—Повелитель Вселенной.

Согласно вышесказанному, легенда о короле Артуре является одной из многих форм общего мифа о невидимом вселенском императоре и правителе, а также о его проявлениях. Эта тема возникает начиная с самой глубокой древности, и она тесно связана с доктриной “циклических проявлений”, аватар, то есть с проявлением в определенные моменты и в различных формах единого Принципа, который в промежуточные периоды пребывает в скрытом, непроявленном состоянии(52). Так,этот правитель имеет все отличительные черты воплощения самого Принципа; легенда через различные образы обязательно подчеркивает, что он “не умирает”, что он лишь удаляется в недоступное место, откуда он однажды появится снова; что он “спит” и должен рано или поздно проснуться. Так, сверх-исторический элемент накладывается на элемент исторический, превращая в символ личность реального правителя, короля. Иногда имя такого человека сохраняется, но означает уже нечто трансцендентное по отношению к ней самой. Образ короля, впавшего в “сон” или в летаргическое состояние, подобен другому образу—короля подмененного, ущербного или парализованного, хотя это следует всегда относить лишь к внешним историческим представителям священной королевской власти, а не к самомму нерушимому принципу. Отсюда вытекает тема раненого, искалеченного, бессильного короля, который продолжает жить в недоступном “Центре”, где не властны законы времени или смерти.
Чтобы не повторять все то, что мы сказали в другом месте по этому поводу, развив в должной мере комплексный и универсальный контекст данной проблемы, напомним лишь некоторые типические формы, в которых в самые древние эпохи подобный символизм находил свое выражение. В индуистской традиции мы сталкиваемся с темой Махакашипы, который спит в горе, но должен проснуться, когда задуют в раковины в момент нового проявления Принципа, уже ранее обнаружившего себя в форме Будды. Этот период является также временем пришествия “Правителя Вселенной”, Чакраварти, носящего имя ***Шанкха*** , но слово “шанкха” на санскрите означает “раковина”, в чем через вербальную ассимиляцию проявляется идея пробуждения ото сна новой манифестации “Короля Мира” и самой Примордиальной Традиции, которая, согласно той же индуистской доктрине, считается скрытой в промежуточные периоды кризиса именно внутри “раковины”. Аналогичная иранская традиция повествует о герое Керсаспа, который, будучи раненным стрелой во время “сна”(снова этот же символ !), пережил в летаргическом состоянии века в окружении ухаживающих за ним женщин-фраварти (подобно тому, как раненый Король Артур продолжает жить на острове женщин, владеющих врачебным искусством). Но Керсаспа проснется в эпоху Саошьянта и будет сражаться рядом с ним в его войске(53). Саошьянт— это Правитель будущего, триумфального царства “Бога Света”, и разрушитель темных ариманических сил . И здесь следует заметить, что еврейская концепция “Мессии” и христианская теория “Царства Божьего”, из которой собственно и развился непосредственно средневековый имперский миф, суть лишь отголоски этой древней арио-иранской дохристианской традиции.
Но самой важной формулировкой этого мотива является доктрина Калки-аватары, связанная с историей Парашу-Рамы, одного из наиболее типических образов героической линии Примордиальной олимпийско-гиперборейской традиции. Когда предки арийских колонизаторов Индии еще пребывали на их северной родине, Парашу-Рама своим топором уничтожил касту восставших воинов, и также свою согрешившую мать. Именно эти символы, как уже было сказано, характеризуют “героический” дух, -- преодоление как деградировавшей мужественности, так и духовности, поставленной под женственно-материнский знак вследствии противоположной разновидности инволюции и деградации, -- и это тем более важно, что деяния Парашу-Рамы относятся к периоду между серебрянным (то есть лунным) и бронзовым (то есть титаническим) веками, между Трета-югой и Двапара-югой. Парашу-рама не умер, он удалился в аскетическую обитель на вершине горы Махендра, где он и живет вечно(54). Когда наступят последние времена, в соответствии с циклическими законами произойдет его новое проявление в форме сакрального короля, который победит “темный век” и который будет носить имя “Калки -аватара”. Калки символически рождается в Шамбхане, чье имя в индуистской и тибетской традициях обозначает сакральный гиперборейский центр (55). Духовным учителем Калки является сам Парашу-Рама, и будучи посвящен в сакральную науку, Калки приобретает царственные достоинства. От Шивы он получает белого крылатого коня (чье значение во всей истории 1О-го аватары настолько важно, что иногда этот конь отождествляется с самим Калки), всезнающего попугая(56) и светящийся меч. Здесь следует вспомнить, что Король Артур также должен появиться на белом коне, и что этот символ играет важную роль в Апокалипсисе св. Иоанна Богослова. В связи с королем Артуром также говорится об исчезнувшем мече, который снова должен вернуться к королю Артуру и который время от времени появляется из воды, излучая свет(57). Ведомый птицей, Калки найдет себе “Даму”, жену, Падму, Падмавати, царскую дочь, которой никто не мог обладать, так как все мужчины, которые ее домогались, по закону божественной воли превращались в женщин. Этот символ имеет очень глубокий смысл. Потом Калки со своими воинами пересекает море, не замочив ног, так как море перед ним магически каменеет. Позже он снова возвращается в свой родной город, в Шамбхалу, который находит столь преображенным и сияющим, что он кажется ему городом Индры, Царя Богов и Бога Героев. Это -- символ нового проявления сил примордиального центра, и здесь опять появляются представители солнечной и лунной династий, Цари Мару и Дева, которые благодаря могуществу, полученному путем аскезы, смогли сохранить жизнь через все века мира, вплоть до самого “темного века”, пребывая в Гималаях, то есть в горах, считающихся местом “нескончаемого продолжения” золотого века. Наконец, происходит последняя битва, сражение Калки с “темным веком”, персонифицированном в богине Кали, а также в двух предводителях демонов—Коке и Викоке(58). Эта конечная битва будет особенно жестокой, так как поверженные демоны в ней будут постоянно оживать снова, едва коснувшись земли. Но в финале Калки все-таки одержит победу(59).
Все эти символические элементы, наличествующие в данном сюжете, и, быть может, еще не совсем ясные читателю, мы объясним в дальнейшем. Здесь же мы хотим обозначить те аспекты, которые в перспективе разных традиций составляют универсальный имперский миф о новой манифестации “царства”, Regnum. Кроме того, очень важно однозначно заявить о необходимости рассматривать все средневековые формы этого мифа в общем и универсальном контексте, далеко превосходящем узкие границы сугубо христианских представлений. Впрочем, уже в римскую эпоху, в ее имперско-языческий период, можно встретить определенные признаки пробуждения идеи золотого века, царь и правитель которого, Кронос, как мы уже видели, считался вечно живущим, но пребывающим в состоянии сна в гиперборейских регионах. При Августе пророчества сибилл возвещали о приходе “солнечного правителя”, rex a coelo или ex sole missus(6О) (“сшедшего с небес или посланного солнцем”), на которого ссылался и сам Гораций (61), когда он говорил о приходе гиперборейского бога золотого века, Аполлона. Вергилий (62) также провозглашал близость нового золотого века, века Аполлона и героев. Император Август именно в этом ключе осознавал свою символическую “генеалогию”, идущую от Аполлона, и феникс, часто появляющийся среди образов Адриана и Антония, также имел прямое отношение к идее воскресения примордиальной эпохи в Римской Империи(63). Именно связь Рима со сверх-историческим и метафизическим принципом Империи, Imperium, -- связь, основывавающаяся на уже упомянутой нами возможности перенесения самого этого принципа на те или иные его проявления в истории, -- лежит в основе самой теории непреходящести и вечности (aeternitas) Рима.
В византийский период имперский миф получил у Мефодия такую формулировку, которая, акцентируя так или иначе его связь с Александром Великим, снова обращается к вышеперечисленным темам. Здесь снова встречается мотив царя, которого посчитали мертвым, но который ожил и основал новый Рим. После его непродолжительного царствования появляются орды Гога и Магога, которым некогда Александр Македонский преградил путь, и начинается “последняя битва”(64). Именно эта форма и была воспринята и широко развита средневековыми гибеллинами.
Ожидаемый император, сокрытый, но не умерший, пребывающий в недоступном и невидимом центре, здесь превращается в того или иного правителя Священной Римской Империи: Карла Великого, Фридриха I, Фридриха II. И сопутствующая тема разоренного и бесплодного царства, ожидающего восстановления, находит свой эквивалент в теме ***Сухого Древа***. Сухое Древо, ассоциирующееся с местопребыванием “Короля Мира”, о котором мы будем говорить ниже, снова зазеленеет в момент новой имперской манифестации и победы над силами “темного века”, представляемом в соответствии с новой религией, в библейско-христианских терминах, то есть в образах орд Гога и Магога, врывающихся в мир в эпоху Антихриста(65). Это, однако, не мешает тому, что образы Фридриха II или короля Артура, пребывающих на горе, и рыцарей короля Артура, вырывающихся из горы в дикой охоте, несут в себе элементы, связанные с древними нордически-языческими концепциями: с Вальхаллой как с горным местопребыванием Одина, главы “божественных героев”(66), с отрядами духов героев (избранных “Дамами”, валькириями), которые, превратившись в свиту дикой охоты, становятся мистическим войском Одина, призванным вступить в последнюю битву с “существами стихий”.
Это сказание в эпоху золотого века западного рыцарства и гибеллинизма повторяется с бесчисленными вариациями, и отправляясь от пророчества относительно явления “третьего Фридриха”, оно находит свое окончательное выражение в западной формуле об Императоре, который “и жив, и не жив”: “Oculus eius morte claudet abscondita supervivetque, sonabit et in populis: vivit, non vivit, uno ex pullis pullisque pullorum superstite” (“Он смертным сном сомкнув глаза свои, все же выжил, он спит, и самые простонародные и дремучие суеверия утверждают, что он живет и не живет”)(67). “Живет и не живет” -- вот пророческая формула, средневековой цивилизации в период ее заката. Раненый король, король, пребывающий в летаргии, король, умерший и лишь кажущийся живым, или живой, но лишь кажущийся мертвым, и так далее -- таковы близкие и взаимозаменяющие темы, которые мы постоянно встречаем в цикле Грааля, вдохновенным особой жизненностью и силой последних высоких стремлений Запада восстановить свою сакральную структуру в согласии с законами великой, духовно-мужской и традиционно имперской цивилизации.

7 Фридрих—Пресвитер Иоанн—Имперское Древо

В древней итальянской новелле говорится о том, что “пресвитер Иоанн, благороднейший индусский повелитель”, отправил послов к императору Фридриху как к “подлинному зеркалу мира, чтобы узнать, насколько он мудр в словах и делах”. От “пресвитера Иоанна” “Фридриху” (скорее всего, речь идет о Фридрихе II) были переданы три камня, и вместе с тем ему был задан вопрос о том, что является самой лучшей вещью на свете. “Император взял камни, ***и не спросил об их достоинстве”. На поставленный вопрос он ответил, что самая лучшая вещь на свете—это “ме-ра”. Из всего этого пресвитер Иоанн заключил, что “император был мудрым в словах, но не в делах, поскольку он не спросил о достоинстве камней, каждый из которых являлся столь ценным”. Пресвитер Иоанн посчитал, что “эти камни, не будучи познанными Императором, со временем потеряют свою ценность”, и потребовал их назад. Особенно ценным был один из камней, который мог сде-лать невидимым, и о котором пресвитер Иоанн сказал, что “он стоит больше, чем вся ваша Империя”(68).
Согласно другой легенде, записанной Освальдом Шрайбером, Фридрих II получил от пресвитера Иоанна платье из несгораемой кожи саламандры, воду вечной молодости и кольцо с тремя камнями, дающее возможность жить под водой, становиться невидимым и неуязвимым. Камни пресвитера Иоанна чаще всего фигурируют в немецких текстах периода около 13ОО года, вместе с упоминаниями о силе, делающей невидимым(69).
Эти легенды являются очень важными, если вспомнить, что царство пресвитера Иоанна—это не что иное,как средневековое название “Высшего Сакрального Центра”(7О). Считалось, что это царство находится в центральной Азии—или в Монголии, или в Индии, или, наконец, в Эфиопии, а это последнее название в те времена обозначало не только страну, известную сегодня под этим именем, но и нечто иное. Атрибуты, приписываемые этому царству, не оставляют никаких сомнений в его символическом характере. “Дары пресвитера Иоанна” императору Фридриху являются как бы внешним “мандатом”, предложенным германскому правителю Священной Римской Империи с тем, чтобы он установил реальные контакты с принципом “Универсального Господина”. Вода вечной юности означает бессмертие. Несгораемое платье напоминает о Фениксе, обновляющемся посредством огня и могущем в нем пребывать безо всякого для себя вреда. Способность быть невидимым часто символизирует возможность иметь контакты с невидимым и сверхчувственным миром, переходить в него. Способность жить под водой, не утопать в ней, ходить по ней (это заставляет вспомнить хождение по водам Калки-аватара, поднимающийся над водой меч короля Артура и т.д.) означает реальное соединение с Принципом, стоящим высоко над течением мира, над потоком становления. В целом же здесь речь идет о квалификации чисто инициатического типа и о потенциях, связанных с высшей инициацией.
С учетом всего вышесказанного, итальянская легенда, видимо, повествует о некоторой неадекватности Фридриха для получения такого мандата. Предел Фридриха—это достоинство светского рыцаря и чисто временного правителя, на что указывает его ответ : “мера”—лучшая вещь на свете (71). Фридрих ***не задал вопроса***, вопроса о символах могущества, предложенных ему пресвитером Иоанном. Из-за отсутствия осознания смысла высшего мандата, его действенность была отныне обречена на убывание, поэтому пресвитер Иоанн и взял этот мандат обратно. Особая форма бытия императора, который “живет и не живет”, чья жизнь—это только видимость, равно как и тема короля, пребывающего в летаргическом сне, тесно связаны с основополагающим мотивом историй о Граале: ***с виной, сущность которой заключается в отсутствии “постановки вопроса”*** , так как уже сам факт такой постановки означал бы начало реставрации. Добавим несколько деталей к описанию царства пресвитера Иоанна. “Tractatus pulcherrimus” называет его “царем царей— rex regum”. Он объединяет в себе духовную и светскую власть (72) и может сказать о себе: “Johannes presbyter, divina gracia Dominus dominacium omnium, quae sub coelo sunt ab ortu solis usque ad paradisum terrestrem” (“Пресвитер Иоанн, Божьей милостью Господин всех господ, которые только есть под небом от Восхода солнца до земного рая”). Но сущностно “пресвитер Иоанн” -- это титул, имя, обозначающее не индивидуума, а некоторую сакральную функцию. Так, у Вольфрама фон Эшенбаха и в “Титуреле” мы встречаемся с именем “пресвитер Иоанн”, взятым в качестве титула, и сам Грааль, как мы увидим в дальнейшем, будет указывать, кто и в какой последовательности должен становиться “пресвитером Иоанном”. В различных средневековых легендах “пресвитер Иоанн” сдерживает племена Гогов и Магогов и управляет видимым и невидимым мирами (и естественными, природными, и сверхъествественными, невидимыми существами), препятствует проникновению в свое царство “львов” и “гигантов”. В этом царстве находится также “источник вечной молодости”, и не случайно оно часто смешивается с местопребыванием “трех волхвов” или с городом Сеува (Seuva), воздвигнутого рядом с Холмом Победы—Vaus или Victorialis -- по приказу трех волхвов(73). Здесь снова обнаруживается “полярный” символизм “вращающегося замка”, имитирующего вращение небосвода, а также символизм места, где хранится камень света, или камень, “заставляющий слепых прозреть”, или камень, делающий невидимым(74). В частности, пресвитер Иоанн обладает камнем, который может воскресить Феникса или ***Орла***. Это указание особенно важно, так как Орел всегда, и особенно в эпоху, когда складывались эти легенды, был символом имперской функции, которая в своем “вечном” аспекте уже в Риме часто связывалась с Фениксом. Некоторые источники утверждают, что иранский царь Ксеркс, Александр Македонский, римские императоры и, наконец, Огьер, король Дании, и Геррино “посещали” царство “пресвитера Иоанна”(75). Речь идет о мифологизированных и смутных воспоминаниях относительно контактов, которые великие исторические правители и легендарные герои имели—в более или менее прямой форме, через невидимую санкцию, узаконившую их царственное достоинство—с Высшим Центром, где находится камень, могущий воскресить Орла.
Согласно одной из легенд, Александр Великий, дойдя до Индии по пути, который до него прошли Геракл и Дионис, как венец своих имперостроительских успехов попросил Божество даровать ему высший знак его победы. После этой просьбе он отыскал источник вечной юности, а также два дерева—мужское и женское— древо Солнца и древо Луны, которые объявили ему о его судьбе и о его Империи, Imperium(76). В контексте легенд этого цикла часто упоминается “Древо Центра”, “Солнечное Древо”, Древо, дающее победу и Империю, а также “Древо Сифа”.
На основании таинственных и чудесных историй, рассказанных различными путешественниками, в Средние Века далекая и могущественная империя ***Великого Хана***, императора татар, отождествилась с империей самого “Короля Мира”. Она часто смешивалась также с царством пресвитера Иоанна. Так, в связи с легендой о Великом Хане появились мотивы таинственного Древа, дающего тому, кто к нему приблизится или повесит на него щит, победу и универсальную Империю. Вот довольно характерный текст Иоханна фон Гильдесхейма:” Et in ipsa civitate in templi Tartarorum est arbora arida, de qua plurima narratur in universo mundo ... ab antiquo in omnibus partibus Orientis, fuit consuetudinis, et est, quod si quis rex vel dominus vel populus tam potens efficitur, quod scutum vel cliptum suun potentur in illam arborem pendet, tunc illi regi vel domino in omnibus et per omnia obediunt et intendunt” (“И в этой стране в храме татар есть сухое дерево, о котором многие рассказывают во всем мире... и издревле во всех уголках Востока, по обычаю, и если кто хочет быть царем над царством или народом, он должен повесить на это дерево щит, и тому королю будут все подчиняться и во всем его слушаться”)(77). Дерево, о котором здесь идет речь, стало точкой пересечения различных значений, подчас связанных с вербальными ассоциациями. Здесь имеется в виду не только символизм “Сухого Древа”. “Сухое Древо”—это лишь одна из интерпретаций выражения ***Arbre Solque***, которое можно понять и как “Солнечное Древо” -- Аrbor Solis, и как “Одинокое Древо” -- Arbre Seul, и как “Древо Сифа” • Arbor Seth. Марко Поло, рассказывая о стране Великого Хана, писал: “et il y a un grandisme plain ou est l’Arbre Solque, que nous appelons l’Arbre Sec” ( “Там есть огромная долина с “Arbre Solque”, которое мы называем “Сухое Древо” ). Слово ***”Solque”***, понятое как арабский корень, может означать “большой, высокий, долголетний”, а в одном английском манускрипте речь идет уже не о Сухом Древе, а о Древе Сифа, поскольку оно выросло из семени, которое Сиф взял от Древа Познания, то есть от Древа, растущего в центре Земного Рая(78). Тот факт, что это Древо дает приблизившемуся к нему могущество и универсальную власть, также отсылает нас к традиции, связанной с “примордиальным состоянием” (то есть с Земным Раем), а разделение этого Древа надвое, то есть на Древо Солнца и Древо Луны или на два аспекта Древа Познания, а также Древа Победы, указывает на синтез двух потенций, заключенных в этом райском состоянии: синтез, предшествующий последующему делению, “феминизации” духовного и материализации мужского. Связь Древа Империи с центральным Древом Рая, обнаруживающаяся в этих легендах, вполне естественна, если учесть очевидную связь между подлинной манифестацией “Империи” и примордиальным райским состоянием. Что же касается определения “сухое”, то о нем мы уже говорили: эта характеристика указывает на период имперского упадка, который необходимо преодолеть. Этот смысл очевидно проглядывает, к примеру, в легенде, утверждающей, что Древо “зазеленеет” при встрече пресвитера Иоанна с Фридрихом.
Что же до идеи “царства пресвитера Иоанна”, то она исторически послужила основой для концепции о необходимости интеграции рассеянных сил в символах рыцарства, Империи и крестовых походов. На основании более материальной версии данной теории, таинственный и могущественный князь Востока— не христианин, но друг христиан -- призывался на помощь в христианских крестовых походах, в наиболее трагические их периоды, для того, чтобы обеспечить священной войне победоносный исход(79). Когда эти надежды не оправдались, и наивно ожидаемой военной помощи не последовало, глубокое понимание символического смысла фигуры пресвитера Иоанна и инициатического значения его “помощи” также было утрачено, и от всего этого сохранилась только “легенда”, вошедшая составным элементом в самые различные предания.
Здесь можно упомянуть также цикл повествований об Огьере. В датской традиции Огьер или Хольгер -- копия гибеллинского императора, избежавшего смерти: этот национальный герой пребывает в пещере горы или в подземных лабиринтах замка Кронбург и должен снова появиться, когда его стране и его народу будет грозить величайшая опасность(8О). Сюжет об Огьере имеет наиболее интересное для нас развитие в цикле легенд о Карле Великом, так как здесь он сводит воедино различные мотивы, разрозненные в других местах. Огьер Датский предстает здесь одним из паладинов императора Карла Великого. После конфликта с императором он постепенно начинает приобретать черты спасителя христианства в самый опасный для него период, а также черты универсального завоевателя. Он распространяет свое господство на весь Восток и достигает, как и Александр Великий, царства пресвитера Иоанна с двумя растущими там деревьями—лунным и солнечным, которые тождественны Древу Универсального Могущества из легенд о Великом Хане(81) и Древу Центра, связанному с примордиальным (“райским”) состоянием. Крайне интересно заметить, что царство пресвитера Иоанна ***в конечном итоге отождествилось с самим Аваллоном***, то есть с центром гиперборейской традиции(82), а кроме того, была установлена строгая символическая связь между “бальзамом”, получаемым из этих двух деревьев и переходом Огьера в особую форму существования. Он теперь “живет вечно” и “однажды вернется”. В этом отношении в немецком переводе рассказов о путешествиях Джона Мандевилля, сделанном Отто фон Димерингеном, мы читаем: “Man saget auch in den selben Landen das Oggier by den selben boumen were und sich spyset mit dem balsam und do vo lebt er so lang, und meinen er lebe noch und solle har wider zu inen komen” (“Говорят, что в этих странах Огьер находится у тех самых деревьев, и питается их бальзамом, и живет он долго, и считает, что будет жить еще и еще, и снова однажды вернется к нам”). После своего завоевания Востока Огьер Датский прибыл на остров Аваллон, где стал возлюбленным сверхъестественной женщины, феи Морганы, сестры Короля Артура. Там он живет вдали от мира, наслаждаясь вечной молодостью. Но христианский мир, находясь в страшной опасности, снова нуждается в его помощи. Архангел Михаил отправляется к фее Моргане и, следуя божественному распоряжению, Огьер снова появляется в мире и завоевывает победу. Здесь обнаруживается другая весьма характерная тема, сопряженная с циклом Грааля, и особенно в связи с “сыном” короля Грааля, Лоэнгрином.—Герой, посланный высшим сакральным центром в мир, ***недолжен открывать ни своего имени, ни места, откуда пришел***. Миссия, которую он выполняет и та сила, которая действует сквозь него, должны оставаться тайными и не смешиваться с его личностью, не отождествляться с ней. Огьер нарушает этот закон и открывает место, где он “пребывает вечно”. В тот же самый миг время обрушивается на него, он мгновенно стареет и готовится испустить дух. Но в последний момент появляется фея Моргана и уносит его снова на остров Аваллон, где он должен будет оставаться, пока христианский мир в ***седьмой*** раз ни будет испытывать в нем нужду(83).
В связи со всеми этими символическими концепциями особенно важен тот факт, что у Вольфрама фон Эшенбаха пресвитер Иоанн предстает потомком династии Грааля, а в “Титуреле” сам Парсифаль берет на себя функцию “пресвитера Иоанна”. Именно в его царство, в конце концов, был переправлен Грааль. Так, он и до сих пор указывает, кому надлежит стать в очередной раз тайным “пресвитером Иоанном”(84). В немецкой редакции легенды об Огьере, пресвитер Иоанн и Великий Хан предстают двумя спутниками Огьера, основавшими две могущественные династии(85). Как бы то ни было, здесь речь идет о различных вариациях единой темы, выраженной по разному в тех или иных сюжетах, связанных с конкретными символическими персонажами.

1  2  3