Предыдущая    Начало    Следующая

Как некая система первообразов миф является чудесным миром. «Весь мир и все его составляющие моменты, и все живое и все неживое, одинаково суть миф и одинаково суть чудо» (28).
Мифотворчество непосредственно связано с тремя аспектами: историей, личностью и словом как обобщающим понятием.
Исторический аспект - это то, что делает идеальный первообраз «выраженной идеей» (29) (в отличие от отвлеченного смысла). При этом «миф не есть историческое событие как таковое, он всегда есть слово» (30). Здесь в качестве уточнения кажется логичным привести точку зрения Р. Барта, утверждающего, что «перед нами уже не теоретический способ представления, а именно этот образ, наделенный именно этим значением...», причем данное слово, видимо, за счет первообраза, лежащего в основе, способно оказывать непосредственное воздействие на каждого отдельно взятого индивидуума. «Миф обладает императивностью оклика: исходя из некоторого исторического понятия, а непосредственным образом возникая из текущих обстоятельств, он обращен ко мне...» (31).
Так, первообраз, трансформирующийся под влиянием определенных исторических событий, становится словом, с одной стороны, воздействующим на личность, а с другой - отражающим ее бытие. Причем здесь рассматривается уже не отдельно взятая личность, но составляющая определенной общности, будь то племя, социальный слой, возрастная или какая-либо другая группа. По мнению Ф.В. Шеллинга, «мифология не может быть созданием ни отдельного человека, ни рода (поскольку последний есть только собрание индивидуумов), но лишь рода, поскольку он сам есть индивидуум и подобен одному отдельному человеку. - Не отдельного человека, ибо мифология должна обладать абсолютной объективностью и быть вторым миром, который не может принадлежать отдельному человеку. Не некоторого рода, поскольку последний есть только собрание индивидуумов, ибо при таких обстоятельствах мифологии недоставало бы гармонического созвучия» (32).
Так через слово «ни намеренно, ни преднамеренно» бытие (т.е. определенная система первообразов) определенной личности как части той или иной группы под влиянием определенных исторических событий проявляется в качестве мифа. От исторического и личностного аспектов зависит, каким будет это слово, а значит, - каков будет миф. В книге «Мифологии» Р. Барт анализирует ряд современных мифов: бытовых (глава «Пеномоющие средства»), идеологических («Бедняк и пролетарий»), политических («Предвыборная фотогения») и прочие. Эти мифы резко отличаются от античных, языческих, средневековых и других мифов. Данные мифы характерны для XX века, для личности, порожденной этим веком и его историческими событиями. Это и есть тот самый «второй мир», о котором было сказано выше. Анализируя данные мифы, Р. Барт утверждает, что «миф прочитывается как фактическая система, будучи в действительности всего лишь системой семиотической»; по его мнению, функция мифа - деформация действительности (33). Но это противоречит утверждению, согласно которому миф достоверен; можно предположить, что несоответствие между мифом и повседневностью объясняется скорее расхождением между первообразом и результатом.
В этой книге миф как культурологический феномен будет рассматриваться на примере легенд о Круглом Столе короля Артура.
Легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола прошли в своей эволюции несколько этапов, отразив особенности и изменения исторической и социальной обстановки в древней Британии. Корни сказаний об Артуре уходят в «темную» эпоху V-VII веков и, как полагают многие исследователи, еще дальше - «в верования и сказания дохристианской и доримской Британии, в культуру древних кельтов» (34).
Принято рассматривать три этапа осмысления легенд об Артуре. Большинство историков, опираясь на «Хронику» Уильяма Малмсберийского, составленную около 1125 года, считают, что Артур был не королем, а предводителем отряда вольных стрелков, которые находились на службе у тогдашних бриттских королей и отражали нашествия древних германцев - саксов. После смерти Артура в V-VI веках бритты героизировали его, представив королем-защитником. Кстати, возможно, именно в связи с тем, что в реальности Артур королем не был, легенды уделяют такое пристальное внимание моментам его зачатия, появления на свет, воспитания в отдаленных владениях сэра Эктора.
Сомнения и недоверие двора побеждены не документальным подтверждением родословной Артура, а магическими указаниями на его королевское происхождение: только он может выдернуть меч Экскалибур, помещенный между камнями; волшебный камень Фал, находящийся под ступенькой к трону и убивающий любого самозванца, который собирается сесть на трон, радостно вскрикивает, когда Артур наступает на него.
Возникновение легенд о короле Артуре свидетельствует о генетической связи двух социокультурных уровней - родоплеменного и раннефеодального. Если на раннем этапе осмысления легенд о рыцарях Круглого Стола Артур и его двор защищают земли Британии в основном от саксов, то когда последние завоевали бриттов, врагами короля и рыцарей стали норманны. Легендарные владения Артура расширились; все настойчивее подчеркивалось, что он король Британии и Арморики (т.е. в сферу его влияния попадала и Северная Европа, откуда пришли саксы).
Особенно популярными легенды об Артуре стали в период завоевания Британских островов норманнами (древние северозападные германцы) в XI-XII веках. В них Артур сначала, опять-таки, выступает как защитник саксов, а после покорения Бретани и Уэльса становится королем вымышленного государства Логр, в котором царит справедливость. Он приобретает черты героя норманнов, ведь он и его королевство - образцы рыцарства, которое завоеватели принесли с собой.
В течение примерно пятидесяти лет в конце X - начале XI веков норманны захватывали земли Уэльса и Бретани. В этот период создаются основные версии древних сказаний, послужившие базой, на которой позже выросли литературные обработки легенд об Артуре, как английские, так и французские. С одной стороны, предания о рыцарях Круглого Стола распространялись все шире среди побежденных, так как они пробуждали у валлийцев патриотические чувства, напоминая им о героическом прошлом. С другой стороны, покорение Уэльса и Бретани познакомило норманнскую знать Франции со сказаниями об Артуре, которые после определенной переработки могли быть использованы в интересах завоевателей.
Англией, большей частью Франции и всеми землями Уэльса правила нормандская династия (заметим, что Вильгельм Завоеватель был всего только герцогом, к тому же внебрачным сыном дочери бочара). Ей нужен был миф, привлекающий симпатии общества, Артур же, кроме всего прочего, был хорош тем, что изначально являлся героем досаксонской эпохи и во многих легендах изображался как борец против саксонских завоеваний. Подвергшийся определенной обработке образ короля Артура был вполне пригоден для популяризации.
Аналогичная ситуация возникла и в Бретани. В X веке эта область подверглась вторжению норманнов, однако ей удалось сохранить независимость, а ее герцогу - власть вплоть до 1148 года, когда Плантагенет Жоффруа Анжуйский начал новый приступ. Следующий Жоффруа, сын английского короля Генриха II, женился на Констанции Бретанской, и ему пришлось долго бороться, прежде чем он сумел утвердить свои права на герцогство Бретань. Именно в это время с необычайной быстротой распространяется легенда о том, что Артур не умер, как простые смертные.
В 1187 году у Жоффруа и Констанции родился сын, которого крестили Артуром с явным намерением растрогать бретонцев (точно так же поступил позже Эдуард I, провозгласив своего новорожденного сына принцем Уэльским). Буквально через два года после рождения Артура Бретонского была «обнаружена» могила Артура в Гластонберийском монастыре. Это была очередная попытка правящего класса из Нормандии подорвать веру народа в чудесное спасение Артура, сохранив в то же время определенные черты его культа, которые отвечали интересам Плантагенетов; впрочем, подобные попытки никогда не удавались.
Нормандское завоевание Англии стимулировало социальное разграничение, происходившее повсеместно. К XII столетию завершилась эпоха переселений и завоеваний, и жизнь, по крайней мере правящего слоя, стала более спокойной, безопасной и изысканной. Этот новый правящий слой нуждался в новой этике, новом кодексе манер и норм поведения, а также в новой идее, которая подчеркнула бы его резкий отход от народных масс, чья жизнь изменилась в значительно меньшей степени. Идеи рыцарства становились как бы цементом, скрепляющим среду правящей элиты.
Воин превращался в рыцаря; войну, которой не требовалось никаких оправданий в «героический век», теперь стало нужно объяснять какими-то нравственными соображениями. Таким образом, военный отряд, объединенный ранее родственными началами, отныне держался на личной преданности военачальнику. И сам этот отряд можно рассматривать как переходную форму; он был связующим звеном между родовой группой и феодалом с его вассалами. По мере развития феодального общества война утрачивала свое значение как источник наживы. Основным ее двигателем стала постоянная эксплуатация крестьян.
Можно проследить и соответствующую перемену в отношении к самой войне. Раньше воин сражался за добычу, и ему не приходилось оправдываться. Рыцарь же должен, хотя бы для вида, прикрывать свою воинственность христианолюбием. Он не просто сражается, но бьется за справедливость, за честь, за свою возлюбленную или за христианский мир. Именно в эти столетия артуровский цикл претерпевает многочисленные переработки и изменения, отражая трансформирующееся соотношение старых и новых сил. Ведь, хотя феодализм и был новой эрой, он вел свое происхождение от предшествующей ему исторической эпохи и в течение длительного времени сохранял ее черты.
Расцвет артуровского цикла пришелся на период, последовавший сразу же после окончания «героического века». Прежние темы, древние представления устарели, но полностью забыты не были. И образ Артура сохраняет отдельные свои черты и в новое время, хотя и трансформируется в духе идей XII века.
Говоря о причинах, повлиявших на формирование и эволюцию мифов об Артуре, нельзя упускать из виду и то, что в V веке, примерно в одно время с возникновением этих сказаний, на Британских островах утверждается христианство. Причем кельты принимают его вполне безболезненно. Как пишет С.В.Шкунаев: «В Ирландии имел место не разрыв, а сращивание, правда, очень своеобразное, двух традиций, наследие древнейшей из которых вписалось в систему новоявившейся, было урезано и преображено, но не отвержено и проклято» (35). В частности, Бригита - одна из наиболее почитаемых языческих богинь - с приходом христианства становится святой, не меняя при этом ни имени, ни своих древних функций, и занимает свое место в христианском культе не менее прочно, чем в языческом пантеоне. И это не единственный случай.
Есть основания полагать, что христианская церковь у кельтских народов во многом наследовала модель системы друидов. Так, «большинство ирландских монастырей располагались на племенных границах, то есть там же, где находились священные места и центры друидов, как хорошо известно, имевшие общенациональный надплеменной характер. Система связей ирландских монастырей между собой также напоминает организацию касты друидов» (36).
Таким образом, мы видим, что в дошедших до нас мифах об Артуре нашли свое отражение различные социокультурные пласты, анализ которых поможет понять особенности рассматриваемой эпохи.
Попробуем проследить в хронологической последовательности, как же формировалась Артуриана.

Предыдущая    Начало    Следующая