Классическая Артуриана
Говоря о классической Артуриане, необходимо представить себе особенности менталитета средневекового человека, а также формировавшие его социокультурные процессы. Только тогда появляется возможность разобраться, почему же возникла необходимость именно в той мифологической реальности, в том втором идеализированном мире, которые представлены в произведениях Лайамона, Кретьена де Труа, Васа, Эшенбаха и др. Размышляя об истории предшествующих эпох, люди не могут не сопоставлять их со своим временем. Но, сравнивая свою эпоху или цивилизацию с другими, мы, как правило, применяем к ним свои собственные, современные мерки. Но если мы постараемся увидеть прошлое, каким оно было «на самом деле», по выражению Ранке, то неизбежно столкнемся с необходимостью оценить его объективно, попробовать понять, как воспринимал окружающий мир человек той или иной эпохи.
Итак, размышляя о культурологическом значении легенд о Круглом Столе короля Артура, надо, по возможности, учитывать своеобразие видения мира, присущее средневековому человеку. Очень многое в этой эпохе кажется иррациональным, противоречивым. Постоянное переплетение полярных противоположностей: мрачного и комичного, телесного и духовного, жизни и смерти - неотъемлемая черта средневекового миропонимания. Такие контрасты находили основу в социальной жизни эпохи - в непримиримых противоположностях господства и подчинения, богатства и бедности, привилегированности и приниженности.
Средневековое христианское мировоззрение как бы снимало реальные противоречия, переводя их в высший план всеобъемлющих надмировых категорий.
Нельзя не отметить и то обстоятельство, что «образ мира», сложившийся в сознании представителей разных общественных слоев и пассов феодального общества, не был одинаков: рыцари, горожане, крестьяне относились к действительности по-разному, что не могло не наложить определенного отпечатка на средневековую культуру.
Нельзя упускать из виду и то, что (поскольку грамотность являлась достоянием немногих) в этой культуре авторы в основном обращались к слушателям, а не к читателям, следовательно, в ней доминировали тексты произносимые, а не читаемые. Причем эти тексты, как правило, безоговорочно принимались на веру. Как замечал Н.И.Конрад, «"любовный напиток" в романе "Тристан и Изольда" - совсем не "мистика", а просто продукт фармакологии того времени, и не только для героев романа, но и для Готтфрида Страсбургского, не говоря уже о его предшественниках в обработке сюжета»55.
С одной стороны, средневековое миросозерцание отличалось цельностью - отсюда его специфическая недифференцированность, невычлененность отдельных его сфер; отсюда же проистекает и уверенность в единстве мироздания. Поэтому рассматривать культуру средневековья следует как единство разных сфер, каждая из которых отражает всю творческую практическую деятельность людей того времени. С этой точки зрения и следует, очевидно, рассматривать циклы о Круглом Столе короля Артура.
С другой стороны, все социальные процессы в Британии были тесно связаны с отношениями между разными этническими группировками, становлением этнического самосознания англосаксов и, позже, англичан. Как замечает Е.А.Шервуд: «Переход от племени к новой этнической общности был тесно связан у них (англосаксов - ОЛ.) с переходом от догосударственной формы организации общества к государственной»56. Все это теснейшим образом связано с изменением и воздействием на жизнь общества определенных социокультурных условий.
Противопоставление различных этнических группировок друг другу, влияние их друг на друга, а иногда слияние их и рождение уже нового восприятия мира образовавшейся этнической общностью -все это находится в непосредственной зависимости от осознания территориальных границ и от взаимоотношений между людьми как землевладельцами.
С расширением пространственного размещения нового этноса и с возникновением осознания территориального единства общество «внутри разграничивалось по социальному признаку, противопоставляя себя лишь внешним иноэтническим группам»57. Таким образом, одновременно с формированием и развитием территориального и этнического самосознания у англосаксов шло становление и усложнение социальной структуры общества. И далее, как замечает Е.А. Шервуд: «Несмотря на... завоевание Англии выходцами из Франции, несмотря на попытки ввести в Англии те же порядки, которые господствовали на континенте и затормозили из-за возникновения там классического феодализма формирование народов, в Англии... очень быстро возник английский народ. Раннее отмирание феодальной основы с сохранением лишь форм феодального строя, раннее привлечение основной массы свободного населения к общественной жизни привели к быстрому сложению условий для формирования английской нации...»58. Все эти аспекты, безусловно, оставили определенный отпечаток на дальнейшем развитии легенд о короле Артуре.
Размышляя о культурологическом значении артуровского цикла, нельзя не учитывать, что с самого начала существовало резкое различие между обработками этих преданий в Англии и во Франции.
В Англии всегда сохранялся тот псевдоисторический фон, который привнес в предания об Артуре Гальфрид Монмутский , хотя этот фон постоянно видоизменялся и развивался под воздействием французских обработок тех же сюжетов. В то же время французские авторы стихотворных и прозаических рыцарских романов интересовались личностью героя, всячески расписывая его приключения, а также события его личной жизни и перипетии утонченной и искусственной разной любви. Кроме того, в английском варианте всегда чувствуется эпический размах, совершенно отсутствующий во французском. Эти различия выявляются очень рано - уже при сравнении про-цений Лайамона, который писал по-английски, и Васа, писавшего на нормандско-французском диалекте. Оба автора заимствуют сюжет непосредственно у Гальфрида Монмутского , но роман Васа отличает чеканность стиля по сравнению с простым народным и эпическим нем Лайамона.
Лайамон, например, постоянно помнит, что Артур был не французским, а бриттским королем, для Васа же это не имеет почти никакого рачения. Все связанное с Артуром в Англии способствовало укреплению растущего национального духа и питалось им, хотя, конечно, мы можем говорить о существовании бриттской или английской нации в период средневековья. f Хотя Круглый Стол впервые упоминается в «Истории бриттов» , интерес, скорее, представляет разработка сюжета об Артуре Лайлоном. Этот сюжет, в раннем варианте встречающийся уже в валлийских преданиях, своим развитием был во многом обязан рыцарским орденам, возникшим в XII веке. Но он же ассоциируется и с легендами о военных отрядах королей или предводителей феодального «героического века».
Во французских преданиях ведущим является рыцарское начало, которое было неотъемлемой частью утонченной атмосферы королевских дворов, в ту эпоху возникавших повсеместно, и служило мотивировкой всяких фантастических приключений. В противоположность эму Лайамоном акцентируются древние мотивы, звучавшие еще в валлийских преданиях. Как подлинно эпический поэт он связывает легенду с кровопролитными битвами за средства пропитания.
Стиль Лайамона весьма отличается от стиля Васа, что объясняется различием в замыслах авторов. Так, Лайамон в начальных стихах своего «Брута» заявлял, что хочет рассказать «о благородных деяниях англичан», и эта тема, действительно, является для него основой; он любит доблесть, энергию, могущество, храбрые речи и героические битвы; рыцарские куртуазные авантюры ему еще чужды, так же как и сентиментальная трактовка любви»59.
Немудрено, что Лайамон трактует образ Артура совсем иначе, чем Вас. Там же, где дело касается воинских потех и пиров, «если Лайамон и не скупится на изображение пышности и блеска легендарного британского королевского двора, то он делает это преимущественно из патриотических побуждений, для характеристики могущества, силы и славы Британии, а не только из живописно-декоративных, эстетических соображений, которые нередко руководили Васом»60.
Разница между этими двумя авторами проявляется и в том, насколько присутствуют в их произведениях религиозные мотивы. Если у Лайамона все герои - стойкие защитники христианства, а все злодеи - непременно язычники, то Вас старается, по возможности, не затрагивать тему веры и оставаться светским писателем.
Одним из наиболее ярких средневековых авторов, обращавшихся к артуровской теме, был французский романист Кретьен де Труа. Артуровский мир Кретьена де Труа возник давно, существует очень долго, по сути дела всегда, но существует вне соприкосновения с миром реальности, в ином измерении. Не случайно королевство Логр Артура не имеет у Кретьена де Труа четких границ, не локализовано географически: Артур царит там, где существует дух рыцарственности. И наоборот: последний возможен лишь благодаря Артуру, который является его воплощением и высшим гарантом. Королевство Артура становится у Кретьена де Труа поэтичной утопией, утопией не социальной, а прежде всего моральной.
В своих романах Кретьен де Труа отказывается от подробного изложения всей жизни героя. Он как бы выбирает из вечной экзистенции артуровского мира типичного героя и яркий эпизод, которому и посвящает роман. Поэтому в романе всегда один герой (его именем обычно и назван роман) и один конфликт, вокруг которого и концентрируется все действие. Можно, конечно, говорить не об одном герое, а об одной любовной паре, но женщины в романах занимают все-таки подчиненное место, хотя подчас они играют очень значительную роль. Сконцентрированность сюжета вокруг одного эпизода, в котором действует молодой герой, приводит к тому, что король Артур, олицетворение и защитник подлинной рыцарственности, практически не принимает участия в действии. Насколько герой молод, активен и способен на саморазвитие, настолько король бесконечно мудр, стар и, по существу, статичен.
Важной особенностью романов Кретьена де Труа является наполняющая их атмосфера счастливой любви, возвышенного представления о подвиге. Осмысленная любовь и осмысленный подвиг идут рука об руку, они возвеличивают человека, утверждают его право на глубоко индивидуальный, неповторимый внутренний мир.
Герой кретьеновских романов однотипен. Он - рыцарь, но не это главное; он всегда молод. Молод Эрек («Эрек и Энида»), впервые приезжающий ко двору короля Артура; Ивейн («Ивейн, или Рыцарь Льва»), хотя и получил уже признание как член артуровского рыцарского братства, тоже молод, и основные авантюры ему еще предстоят; не представляет исключения и Ланселот («Ланселот, или Рыцарь Телеги»), его характер тоже во внутреннем становлении, в движении, хотя и не претерпевает таких сильных изменений, как характеры Ивейна и Эрека. Магистральный сюжет романов Кретьена де Труа можно сформулировать так: «...молодой герой-рыцарь в поисках нравственной гармонии». Таковы основные особенности артуровского романа Кретьена де Труа Вот как формулирует суть романов Кретьена де Труа Дж. Бреретон в книге «Краткая история французской литературы»: «...бесконечные приключения и подвиги с оружием в руках, любовные истории, обольщения, пленения. Одинокая башня, темный лес, девица на лошади, злой гном - все возникает в любопытно детализированных описаниях и с трудом может быть названо символикой»61. Эти романы строятся не на аллегорическом или символическом повествовании; они ориентированы на мифологическое мировосприятие, что и обусловливает их особую композицию и особую мотивировку сюжета. «...Кретьен де Труа может описывать идеальный порядок в "бескрайнем" королевстве Логр, где все подчинено воле справедливого короля Артура, а затем спокойно заявить, что рыцарь, выехавший из королевского замка Камелот, сразу же оказался в заколдованном лесу, кишащем противниками Артура»62.
Для автора в таком переходе вообще нет противоречия: ведь он описывает две разные реальности, мифологически сосуществующие, но не взаимосвязанные, и переход героя из одной в другую мгновенен и им самим не осознается. Дж. Бреретон выделяет две темы, которые интересуют Кретьена де Труа больше всего: «обязанность рыцаря по призванию - честь и престиж воина - и обязанность по отношению к его даме»63.
Вероятно, именно эти два мотива и вызывают наибольший протест у Пайена де Мезиера «автора» романа «Мул без узды» (если Кретьен де Труа переводится как «Христианин из Труа», то Пайен де Мезиер -«Язычник из Мезиера», городка расположенного недалеко от Труа; кто скрывался за этим псевдонимом - один или несколько авторов - мы не знаем). В «Муле без узды» Говену - главному герою - нет никакой необходимости отстаивать свою честь и престиж сильнейшего бойца -никто и, в первую очередь, сама героиня, по собственной инициативе одаривающая его поцелуем до выполнения им задачи, не сомневается в успехе рыцаря (чего нельзя сказать, например, о сэре Кэе, присутствующем здесь же). Мало того, в «Муле без узды» достойным всякого уважения оказывается виллан - человек далеко не благородного происхождения; в романах Кретьена де Труа вилланы обычно противопоставлялись рыцарям грубостью и трусостью, здесь же виллан отменно вежлив и отважен.
Взаимоотношения рыцаря с дамами также весьма далеки от идеалов Кретьена де Труа. Пообещавшая стать женой тому, кто вернет ей узду, девушка благополучно уезжает из замка Артура, видимо, забыв о данном обещании, а рыцарь и не думает ее удерживать. Мало того, перед тем, как получить узду, Говен ужинает в обществе некоей прекрасной дамы, оказывающейся сестрой героини. Последняя столь радушно угощает рыцаря, видимо, вполне оценившего ее гостеприимство, что рассказчик вынужден замолчать и отказаться от описания ужина.
Безусловно, и ситуации далеки от идеалов Кретьена де Труа, все персонажи которого в той или иной мере борются за супружеское счастье (исключение - «Ланселот, или Рыцарь Телеги», этот роман автор писал по заказу Марии Шампанской). Подобная полемика является очень интересным примером того, как легенды об Артуре выражали и формировали идеалы средневековья, особенно если учесть, что Пайен де Мезиер оставил неизменной мифологическую основу рыцарского романа.
В середине XIV века появляется анонимный английский роман «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь». Б.Гребаниер характеризует его следующим образом: «Из всех стихотворных романов ни один не сравнится по красоте с романом безымянного автора середины XIV века #Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь», одним из самых изысканных произведений среди дошедших до нас из средневековой литературы. Это также и аллегория, целью которой* является привести пример целомудрия, отваги и чести - присущих совершенному рыцарю качеств»64. Как достаточно позднее произведение, роман насквозь аллегоричен, 'Од «в сложных иносказаниях прославляет христианские добродетели и в этом смыкается с типичным жанром эпохи - дидактической аллегорической поэмой, возникшей уже целиком на городской почве»65.
До сих пор мы рассматривали некоторые характерные особенности трудов английских и французских авторов, писавших о Круглом Столе короля Артура. Но данную тему не обходят вниманием и немецкие романисты. Так, Гартман фон Ауэ (XII в.) переложил на немецкий язык два стихотворных романа Кретьена де Труа - «Эрек и Энида» и «Ивейн, или Рыцарь Льва», сделав их более «благообразными» и доступными немецкой публике. Вот как характеризует этот труд Вильгельм Шерер: «...француз естественен; немец держится на приличиях. Француз показывает нам пестрый мир, немец делает его монотонным. Француз предполагает вперед, что требования изящных нравов подразумеваются сами собой и при случае позволяет их нарушать, где бывает к тому достаточный повод; немец считает себя обязанным повсюду проповедовать изящные нравы. Фигуры француза должны быть занимательны; фигуры немца должны были все служить жизненными образцами»66. Для немецкой традиции характерна эпическая манера изложения с ярко выраженным дидактическим воспитательным элементом, что было чуждо для французских и английских авторов.
Примерно в то же время, что и Гартман фон Ауэ, творил выдающийся миннезингер Вольфрам фон Эшенбах. В романе «Парцифаль» совершенно по-новому разворачивается тема Грааля, лишь намеченная в одноименном романе Кретьена де Труа. У Эшенбаха это лучезарный драгоценный камень, наделенный рядом чудесных свойств. Он становится моральным символом и центром священной общины, членом которой может стать лишь духовно чистый человек. «История Парсиваля рассказывает нам вину и очищение героя. Мы видим, как из мрака и беспорядочности он доходит до высшего совершенства»67. Вольфрам фон Эшенбах, по-видимому, опирается на традиции Гартмана фон Ауэ и «развивает в своем романе мотивы рыцарского воспитательного жанра»68. Очень интересна его концепция рыцарства и благородства: «Оно - не только в мужестве на поле боя и не только в защите слабых и сирых от сильных и злых: высшая рыцарская доблесть в том, чтобы не зазнаваться своей рыцарственностью, в том, чтобы не бояться показаться смешным и преступить, если понадобится, законы куртуазности во имя законов человечности»69.
В начале XVIII века появляется роман Готтфрида Страсбургского «Тристан и Изольда». Это глубоко психологическое произведение, описывающее уже не столько внешние события, сколько внутренние переживания и духовный рост героев. Готтфрид Страсбургский активно пользуется мифологическими средствами для создания особой атмосферы произведения, вызывающей глубокое сочувствие читателя, в чем В. Шерер упрекает его: «Непреодолимая сила любви символизируется в саге сказочными средствами. Между тем, как немецкая героическая песня в двенадцатом веке сколько возможно освобождалась от сказочных черт, кельтские сюжеты, пришедшие в немецкую литературу из Франции, снова ввели целый мир чудес, Просвещение прежнего времени уступило место романтическому вкусу к привидениям и невероятностям»70.
Интересно заметить, что в «Тристане и Изольде» довольно подробно описываются нормы светской жизни, при этом автор пытается ответить на вопрос: стоит ли рассматривать человеческие отношения исключительно через призму норм куртуазности? Некоторые исследователи (например, Р.М.Самарин и А.Д.Михайлов) видят в этом признак надвигающегося кризиса куртуазной культуры, находящейся на тот момент в самом расцвете.
Как мы видим, различия в интерпретации артуровских легенд авторами разных национальностей или просто придерживающихся разных точек зрения несомненны. При этом рыцарские романы, формирующие классическую Артуриану, имеют общую особенность: они строятся на одной и той же мифологической основе. Поднимая различные проблемы или дискутируя о приоритете тех или иных ценностей, они создают единый идеальный мир, вторую реальность, к которой относятся нормы поведения, качества, приписываемые рыцарям, особенности их окружения и проч.
Норманнизированный Артур и его двор являлись образцом рыцарства. Посмотрим, какие черты связывались с идеалом рыцаря.
Рыцарь должен был происходить из хорошего рода. Правда, иногда в рыцари посвящали за исключительные военные подвиги, но практически все рыцари Круглого Стола щеголяют родовитостью, среди них немало королевских сыновей, почти каждый имеет роскошное генеалогическое древо.
Рыцарь должен отличаться красотой и привлекательностью. В большинстве артуровских циклов дается подробнейшее описание героев, а также их одеяний, подчеркивающих внешние достоинства рыцарей.
|
