ПРИМЕЧАНИЯ

(1) Ходовое для средневековой символики представление о св. Духе в образе огня ("огнезрачном") имеет для себя опору в тексте Деяний апостолов, 2, 3—4: "И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них; и исполнились все Духа Святаго". Св. Дух есть огонь, в частности потому, что огонь имеет свойство очищать: в Книге Исайи говорится об очищении "духом суда и духом огня" (4, 4). Вызываемое приходом Духа состояние экстаза символизируется праздничным шумом тимпанов и кифар, согласно тексту 150 псалма: "Хвалите Бога... с тимпаном и хорами, хвалите Его на струнах и органе". Со времен патристики толкователи Библии любили усматривать в тимпане и струнных инструментах аллегорию души, звучащей от прикосновения музыканта — св. Духа.

(2) Сравнение устрояемой души со строящимся домом обычно для языка христианской мистики: глагол, передаваемый в русском тексте Нового Завета как "назидать", и по-гречески, и по-латыни (aedificare) означает "строить дом". Ср. слова Христа в Евангелии от Луки: "Всякий, приходящий ко мне, и слушающий слова мои, и исполняющий их.... подобен человеку, строящему дом, который копал, углубился, и положил основание на камне" (6, 47—48).

(3) Имеется в виду, разумеется, не чувственный, а сверхчувственный "вкус" — вкус души к мистическому созерцанию. Средневековые мистики любили говорить о пяти чувствах души, противостоящих пяти чувствам тела. Библейская опора для фразеологии Хильдегарды — слова 33 псалма: "Вкусите и увидите, как благ Господь!" (ст. 9.).

(4) "Губительное яблоко", плод с древа познания добра и зла, означающий в символической системе Хильдегарды чувственные помехи к духовной свободе, "Человекоубийство" — угашение духовной жизни, которое есть дело дьявола, называемого "человекоубийцей от начала" еще в Евангелии от Иоанна, 8, 44.

(5) "Челюсть мерзости" — неожиданный и смелый образ, обусловленный, однако, теми контекстами, в которых в Библии появляется слово "челюсть" (напр., "челюсти преисподней", пс. 140, 7).

(6 ) "Опыт" (experientia), т. е. непосредственное мистическое переживание — одно из кардинальных понятий в мировоззрении Хильдегарды, как и других средневековых мистиков.

(7) "Первый отпавший ангел" — Люцифер. В средние века распространено было представление, согласно которому души праведных людей должны будут восполнить у престола бога число ангелов, отпавших вместе с Люцифером: ангелы через гордыню ниспадают с небес в ад, люди через смирение восходят с земли на небеса и удостаиваются занять место павших. Символ гордыни — башня (ср. рассказ Книги Бытия о Вавилонской башне или пророчество Исайи о том, что гнев божий "грядет на всякую башню"). Но одновременно созидание башни, как и созидание дома, означает духовное самоусовершенствование (ср. в Евангелии от Луки, 14, 27—28: "И кто не несет креста своего и не идет за мною, не может быть моим учеником: ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для окончания ее?"). Эта полисемия образа башни используется Хильдегардой для противопоставления двух "башен": ложного самопревознесения и истинного восхождения.

(8) Средневековые толкователи Библии любили представлять девственное зачатие Марии в образе росы, тихо и неприметно сходящей с небес на руно Гедеона (Книга Судей, гл. 6). В 109 псалме, истолковывавшемся как пророчество о Христе, говорится: "подобное росе рождение Твое" (ст. 3).

(9) Алый цвет — символ небесной любви и духовного горения, один из цветов Девы Марии.

(10) Речь идет о Небесном Иерусалиме, описанном в Апокалипсисе как символ высшей надмирной реальности (гл. 21). Об этом городе говорится, что он есть "чистое золото, подобен чистому стеклу", т. е. блеск золота совмещен в его облике с прозрачностью. В средневековом словаре символов золото означает славу, блаженство, царственность Христа, духовную драгоценность созерцания.

(11) Холм и гора — постоянные символы мистического восхождения (ср. образ Моисея, поднимающегося на Синай для предстояния богу). Но для Хильдегарды св. Руперт есть "холм" и по иной, более приватной причине: монастырь, в котором Хильдегарда была настоятельницей, расположился на "Рупертовом холме" (Рупертсберг). Образ св. Руперта незаметно перетекает в образ так хорошо знакомого Хильдегарде "холма среди долины" — того самого холма, ее холма,— чтобы немедленно, в то же мгновение обернуться мистическим знаком высоты и подъема.

(12) Топаз — символ благоразумия и добрых дел, сапфир — символ надежды и созерцания.

(13) Ср. образ "лилии долин" в Песни Песней (2, 1).

(14) Выражение из Деяний апостолов, 9, 15.

(15) Ср. Послание к римлянам. 13; 14; "Облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа". Одеяние со времен античных мистерий символизирует высшую сущность, образ которой сообщается человеческому "я" и последним воспринимается.

(16) Образ "камней из потока", символизирующий души, изъятые из волн житейских и положенные в основу духовного здания (ср. выше примечание 2), соотносится сразу с двумя ветхозаветными текстами: с рассказом о том, как Иисус Навин приказал взять из середины Иордана двенадцать камней в память о том, как вода Иордана разделилась перед Ковчегом Завета (Иис. Навин, 4, 1—9), и с упоминанием "пяти гладких камней из ручья" которыми вооружился Давид перед боем с Голиафом (I Царств, 17, 40).

(17) Ср. новозаветный текст: "И сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом. Ибо сказано в Писании: "...вот, я полагаю в Сионе камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующий в него не постыдится" (Исайя, 28, 16). "Итак, он для вас, верующих, драгоценность, а для неверующих камень, который отвергли строители, но который сделался главою угла" (I Петра, 2, 5—7). Сходным языком говорит Послание к эфесянам: "Вы уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу, быв утверждены на основании апостолов и пророков, имея самого Иисуса Христа краеугольным камнем, на котором все здание, слагаясь стройно, возрастает в святой храм в Господе" (2, 19—21).

(18) Одиннадцать тысяч дев — легендарные спутницы св. Урсулы, якобы блуждавшие с песнями и плясками в поисках случая к мученичеству. Урсула, дочь британского короля, убитая на обратном пути из паломничества гуннами в середине V в., обрела в легенде явственные черты кельтской водной богини. Яркий, фантастический, почти "дионисийский" колорит этой легенды очень чутко воспринят Хильдегардой.

(19) Эти непривычные метафоры вдохновлены поэтикой Песни Песней. Ср. такой пассаж: "Шея твоя —как столп из слоновой кости; глаза твои — озерки Есевонские, что у ворот Батраббима; нос твой — башня Ливанская, обращенная к Дамаску" (7, 5). Сравнение гласа божьего с "шумом вод многих" есть у Иезекииля, 43, 2 (вот откуда пушкинское: "И голос, шуму вод подобный").

(20) Имеются в виду гунны, перебившие девическую рать Урсулы.

(21) Стилизован характерный тон Апокалипсиса (ср., напр.: "И я видел, и слышал голоса многих ангелов вокруг престола, и животных, и старцев... которые говорили громким голосом: достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь, и славу, и благословение", 5, 11—12). Для понимания всего места нелишне иметь в виду, что Урсула — невеста, и пока совершается ее гибель, ее мать вышивает для нее свадебный наряд. Ее смерть — бракосочетание. В Ветхом Завете бог однажды назван "жених крови" (Исход, 4, 25).

(22) "Чрез оконные створы" показывается жених в Песни Песней (2, 9): он "мелькает", он и видим, и невидим. Средневековые мистики видели в этом описание поведения "жениха души" — бога. Человеческая душа — перед йогом всегда невеста, и поэтому Максимину в этой секвенции отводится роль Суламифи из Песни Песней.

(23) См. выше примечание 2.

(24) Снова реминисценция из Песни Песней: "Кровли домов наших — кедры, потолки наши — кипарисы" (1, 16). Так описывается брачный терем, символизирующий душу созерцателя, в которую входит жених — бог.

(25) Гиацинт и сардоникс фигурируют в описании Небесного Иерусалима (21, 20). Обычно гиацинт означал мудрость, сардоникс — любовь.

(26) См. выше примечание 17. Камень — Иисус Христос: он есть "источник воды живой", как называет себя бог у Иеремии (2, 13). Жаждущий олень — символ духовной жажды, согласно словам псалма: "Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!" (41, 2).

(27) Слон — символ целомудрия; единорог, зверь недоступный, но склоняющийся в лоно непорочной девы — символ воплощающегося Христа. Для нас слон реален, а единорог нереален; для Хильдегарды оба были одинаково реальны и одинаково непредставимы.

(28) Эту молитву "невест Христовых" необходимо понимать двояко: в буквальном и символическом планах. "Невесты Христовы" в узком смысле — монахини. Хильдегарда сама была монахиней и была окружена монахинями, и борьба с искушениями за добросовестное исполнение монашеского обета была для нее повседневной жизненной реальностью. Но мы только что видели, что всякая душа — девическая, женская или мужская — есть в широком смысле слова невеста Христова, и под ее "девством" следует разуметь духовную отрешенность. Те души, которые потеряли эту отрешенность в корыстной привязанности к земным благам, не достойны тайны соединения с небесным Женихом.

(29) Имеется в виду плод с Древа познания.

(30) Жемчужина — древний символ избранной души.

(31) Кровь, пролитая Христом на кресте,— брачный дар невесте — Церкви и обручающимся с Христом душам.

(32) К Христу был применен ветхозаветный мессианский символ Льва из колена Иуды (Бытие, 49, 9) уже в Апокалипсисе: "Вот лев от колена Иудина, корень Давидов, победил" (5, 5). Девственное чрево Марии у средневековых авторов часто уподобляется "запертому саду" Песни Песней (4, 12). Но Христос, зачатый однажды, вновь и вновь зачинается каждой "девственной" (т. е. чистой и отрешенной) душой, а потому "ограда Девы" есть также и эта душа.

Перевод С.С.Аверинцева