Повсюду разлита светлая радость. И поэта побуждает она слагать звонкие, вдохновенные песни.
В то же время к "весеннему запеву" поэт обычно обращается лишь затем, чтобы оттенить грусть, овладевшую его сердцем. Ликует весенняя природа, а прекрасная дама холодна к влюбленному поэту. Томление по цели, едва достижимой, составляет один из характерных мотивов любовной лирики трубадуров. На разные лады у разных поэтов звучал этот мотив. Как часто жалуются поэты на суровость донны, на то, что она холодна как лед, что им не дана радость разделенной любви, что тоска щемит их сердце, что жизнь отринутого донной превращается в тяжкий сон, что благой бог любви склонен к жестокости и т.п.
Правда, порой поэт утешает себя мыслью, что совершенная любовь может быть только "высокой" любовью, а "высокая" любовь не ищет "бренной награды", что любить следует не ради чувственных услад, а самозабвенно. Так утверждал замечательный певец "высокой" любви Бернарт де Вентадорн ("Коль не от сердца песнь идет…"). По мнению Аймерика де Пегильяна, любовь сама по себе является великой наградой, мучения, приносимые ею, сладки, а тоска, порожденная ею, светла и чиста ("Зря - воевать против власти любви…"). В свой черед Джауфре Рюдель, прославленный певец "любви издалека", именно в этой призрачной любви находил высшую меру радости ("Мне в пору долгих майских дней…"). Чувственную любовь от любви куртуазной решительно отделял жизнелюбивый каноник Дауде де Прадас. По его мнению, тот нарушает закон любви, кто стремится овладеть прекрасной дамой и тем самым свести ее с куртуазных высот. Самое большее, на что следует надеяться поклоннику, - это поцелуй, а такие ее скромные подарки, как перстень или шнур, стоят величайших сокровищ. Другое дело - девица, с ней уже можно вести себя более свободно, а с разбитной простолюдинкой и вообще дозволено играть в любые любовные игры ("Сама любовь приказ дает…").
Но не следует все-таки преувеличивать платонизм куртуазной любви. В лучших песнях трубадуров горячее человеческое чувство одерживает верх над жестокой схемой. Тот же Бернарт де Вентадорн привлекает удивительной искренностью и силой переживаний. Его любовным излияниям веришь. Нет в них ничего мишурного, показного. Этот простолюдин, склоненный перед знатной дамой, обладал пылким сердцем. Не будучи, видимо, взыскан особыми милостями донны, он в то же время упрямо мечтал о взаимности. В мечтах он уже видел ее обнаженной на ложе сна, в мечтах покрывал ее тело жадными поцелуями. Надежда сопутствовала у него любовной тоске.
Следует заметить, что мечты, грезы, сны, видения играют немалую роль в поэзии трубадуров. Они как бы образуют второй мир, существующий наряду с миром повседневным, наполненным жалобами влюбленных. В этом "поэтическом" мире умолкают жалобы и песни и осуществляются самые заветные чаяния. Здесь даже Джауфре Рюдель, расставшись с "любовью издалека", ясно слышит нежный призыв прекрасной донны, близкой и ласковой. Характерно, что грезы и сны трубадуров обычно лишены серафических устремлений. в отличие от средневековых "Видений", герои которых блуждали по загробным царствам, видения и сны трубадуров не покидали земных пределов. В них "высокая" любовь обретала свои земные права. Так, знойной страстью напоен сон Арнаута де Марейля. Словами: "Длись без конца, мой сон - исправь // Неутоленной страсти явь!" - заканчивает он свое любовное "Послание".
Но не только в сновидениях и в грезах возникала у трубадуров тема разделенной любви. Ликованием и радостью наполнена, например, кансона "Полна я любви молодой…" талантливой поэтессы Беатрисы де Диа. Когда же любимый рыцарь покинул Беатрису, она, не страшась злой молвы, с удивительной откровенностью в песне напоминает ему о былых любовных восторгах ("Я горестной тоски полна…"). Земной, разделенной любви всецело посвящен жанр альбы, широко распространенной в старопровансальской поэзии. Влюбленные расстаются на заре, после тайного свидания. О приближении дня их предупреждает друг или слуга рыцаря, стоящий на страже. Влюбленный обычно сетует на то, что так быстро прошла ночь и приблизилось расставание. В известной альбе Гираут де Борнейль, предвосхищая Петрарку, даже мечтает о том, чтобы ночь любви продолжалась вечно.
Любовь нередко служила в провансальской поэзии предметом споров и рассуждений. Трубадурам вообще присуща склонность к размышлениям, дебатам, обмену мнений, поискам дефиниций. Мастера средневековой схоластической культуры могли им в этом подавать, а подчас, видимо, и подавали надежный пример. Понятно, что в кругу дебатируемых вопросов любви отводилось одно из первых мест. Вопрос этот рассматривался в разных аспектах. Но особенно занимало поэтов его, так сказать, "практическая сторона". Поэты, например, спорили о том, какую женщину следует предпочесть - доступную, но неверную или же верную, но суровую (Фолькет де Марселья: "Надежный друг, вот вы знаток…"). Можно ли считать счастливым в любви того, кто не делил ложа с дамой сердца? (Пейре Гильем и Сордель: "Сеньор Сордель! Так вы опять…"). или обсуждался весьма щекотливый вопрос о поведении кавалера на ложе любви (Аймерик де Пегильян и Эльяс д'Юссель: "Эльяс, ну как себя держать…"). Участники диалогов охотно давали "полезные" советы, - например, совет не быть чрезмерно робким в любви, не упускать благоприятного момента и т.д.
В идеальный мир куртуазии проникали таким образом бытовые, прозаические интонации. Иногда они как бы завуалированы шаловливой наивностью (Арнаут Каталан: "Я в Ломбардии, бывало…"), а иногда лишены всяких прикрас. Случалось даже так, что галантный поклонник утрачивал необходимую любезность, становился груб с прекрасной донной.