Филипп утвердительно кивнул головой. Лилиан
прижала палец к своим губам, а потом,
глядя прямо в зрачки Филиппа, словно буравя его насквозь, тихим, дрогнувшим
голосом
произнесла:
— У нее темно-каштановые волнистые волосы.
Филипп вздрогнул и отшатнулся от
сестры.
— Откуда ты знаешь? Лилиан
засмеялась.
— Это совсем несложно,
брат, ведь у нас в округе нет ни одной блондинки.
Пришло время засмеяться и Филиппу.
— Может быть, завтра я
тебе, Лилиан, и признаюсь во всем, а сегодня отстань от меня.
— Хорошо, тогда садись к
столу и будешь есть пирог. А я пока займусь рыбой.
Вдруг скрипнула дверь и послышались шаркающие
шаги.
— Мама, не вставай, лежи, я
подам тебе наверх, — сказала Лилиан.
— Нет, дочь, я хочу сама
приготовить рыбу, которую принес Филипп.
Этель подошла к своей дочери и, обняв ее,
прижала к себе.
— Не обижайся, Лилиан, но
ты не сможешь приготовить эту рыбу так, как мне хочется.
— Мама, конечно-конечно!
И Этель тут же принялась готовить рыбу. Ее
движения были уверенными и ловкими, а
на глазах стояли слезы. Ни Филипп, ни Лилиан не тревожили мать расспросами.
За окном шумел дождь, скрипели деревья, и к
стеклу то и дело прилипал какой-нибудь
лист, подхваченный ветром.
— Ну и погода разыгралась!
— прислушиваясь к шуму ветра, к вою в дымоходе,
произнесла Лилиан.
— Такое было хорошее утро!
— улыбнулся Филипп.
— Так ведь осень, — сказала
Этель, аккуратно укладывая рыбу в медный котелок. —
Надо удивляться тому, что с утра было солнце, а не тому, что к вечеру пошел
дождь.
— Обычно в такую погоду у
меня на душе неспокойно, — глядя в темное окно, сказала
Лилиан и прижала руку к груди.
— Да, это всегда так, —
ответила пожилая женщина своей дочери. — Когда льет дождь
и воет ветер, мою душу тоже охватывает тоска. Ведь такой-же поздней осенью
погиб наш
отец.
— Не надо, мама, — Лилиан
подбежала к матери и обняла ее.
Филипп отложил вилку и пряча лицо от женщин,
стал смотреть в огонь очага. Его
настроение менялось ежесекундно. То вдруг сердце заполняла радость, то вдруг
оно
начинало разрываться от тоски. То злость переполняла его, и кулаки сжимались
так
сильно, что белели суставы, то на губах появлялась улыбка, глаза начинали
сверкать. То
гнетущие предчувствия начинали давить ему на плечи, и Филипп
Втягивал голову. То, вдруг вспомнив звонкий
голос Констанции, он расправлял свои
плечи и блаженно потягивался.
Ни Филипп, занятый своими мыслями, ни Этель,
ни Лилиан даже не подозревали, что
готовит им грядущая ночь. Они находились в тепле за толстыми стенами дома,
пылал очаг,
весело потрескивали поленья, а в котелке готовилась еда. Им было невдомек, что
сейчас
творится в кромешной тьме, изредка рассекаемой вспышками молнии.
Наконец, Этель встала со своего кресла,
подошла к очагу и, подняв медную крышку
над котелком, заглянула внутрь.
— Вот уже и рыба готова.
Лилиан потянула носом.
— Какой ароматный запах!
Как давно мы не ели рыбы!
— Ты молодец, Филипп, —
сказала мать, — что выполнил мою просьбу, не поленился
и съездил к ручью.
— Мама, может быть, я поеду
туда и завтра и еще привезу рыбы?
Этель ничего на это не ответила. Но только
как-то странно посмотрела на сына, словно
почувствовав какую-то загадку в его словах, словно он сказал лишь первую часть
фразы,
оборвав ее на самом главном.
