щекам покатились слезы, на губах появилась блаженная улыбка, он поднял руку и
несколько раз взмахнул ладонью, давая прощальный знак всем близким людям. Его душа
покинула тело, а на лице застыла блаженная улыбка.

Этель положила свою ладонь на лоб брата и закрыла глаза.

— Господи, прими его душу в свои объятия, прости ему все прегрешения. Он был
хорошим человеком, может ошибался, может быть, когда-нибудь злил тебя, но он никогда
не держал на людей зла и если мог, то помогал им. Прости его, господи!

Филипп работал без устали целый день. Он выкопал глубокую яму под старым деревом.
Марселя завернули в его кожаный плащ и опустили в землю. Женщины плакали, а
Филипп держал себя в руках. Он принес из дому Библию, старую, с пожелтевшими
страницами, ту, по которой отец учил его читать, развернул и прочел отходную молитву.

Едва смолк его голос, как из конюшни послышалось тревожное, похожее на плач
ржание лошади. Филипп вздрогнул.

—    Это конь Марселя, — сказал он и зашагал через весь двор к конюшне.

Он выпустил лошадь и та сразу же бросилась к разверстой могиле. Она бегала вокруг
женщин, заглядывала в темную глубину, где лежал ее хозяин, и жалобно ржала. От этого
ржания слезы сами катились по щекам людей.

—    Уведи ее, Филипп, — сказала Этель, — ее ржание разрывает мое сердце.

Филипп хотел поймать лошадь, но та отбежала и стала носиться по двору.

Она далась в руки только Констанции. Девушка отвела ее в конюшню и вернулась
только тогда, когда закрыла ворота.Этель взяла горсть влажной красноватой земли и
бросила в яму. Ее движение повторили Констанция, Лилиан и Филипп.

—    Идите, идите в дом, я зарою могилу сам, — сказал Филипп ивзялся за лопату.

Он работал не останавливаясь, и вскоре под старым деревом появился холм свежей
земли. Филипп взял крест и поставил его уизголовья. А затем написал на желтой
струганой древесине имя своегородственника. Буквы краснели, как будто были написаны
свежей кровью, они буквально кровоточили на свежей древес они были похожи на рваные
раны.

Когда Филипп вернулся в дом, на столе стояли бутиль с вином и глиняные чашки.

—    Помянем Марселя, он был хорошим человеком сказала Этель, разливая вино. Все
выпили молча и стоя.

—    Как же, мама, мы теперь будем? — спросила Лилиан.

—    Они вернутся, — ответила Этель.

— Да, да, они придут, — в голосе Констанции было что-то странное, она чувствовала
себя виноватой за то, что удержала Филиппа, когда он был уже готов убить Виктора
Реньяра. — Они вернутся и начнется что-то страшное. Пощады не будет ни для кого.

— Я убью его во второй раз, — прошептал Филипп, сжимая кулаки. — Надо собрать
все оружие, мама, и будем готовиться к бою.

Женщины разошлись по дому, собирая разбросанные повсюду ружья и
пистолеты.Филипп осмотрел оружие.

—    Что ж, будем снова отливать пули. Ведь нам ничего больше неостается, нам никто
не поможет, если мы не поможем себе сами.

—    Да, сын, ты прав, — вскинула голову Этель, — мы можем рассчитывать только на
свои собственные силы да на то, что нас защитит бог.

Констанция прижала руку к груди и вдруг послышался далекий конский топот.

Филипп огляделся, схватил ружье и бросился к двери. Женщины замерли на своих
местах, понимая, что сейчас начнется что-то страшное.

Лилиан взбежала на второй этаж и оттуда раздался ее радостный крик.

— Мама! Констанция! Филипп! Это не Реньяры, это королевские солдаты! Я вижу их
яркие мундиры. Солдат много, большой отряд!Мама! Мама! Это солдаты! Все оживились
и бросились на улицу .Всадники ехали рысью, дорога проходила у самого дома, и Филипп,
сбежав с холма, застыл на обочине.