— Господин офицер! Солдаты! Заезжайте к нам в дом, мы приглашаем вас, у нас есть
хорошее вино! Есть еда, мы накормим васи ваших лошадей, вы сможете отдохнуть.

Но ни офицер, ни солдаты не обращали никакого внимания на Филиппа Абинье. Они
ехали по своим делам и им не было никакого дела до банды Реньяра, которая могла в
любой момент напасть на дом Абинье.

—    Господин офицер! Господин офицер! — закричал Филипп, пытаясь схватить лошадь
под уздцы.

— Ну, что тебе? — офицер придержал лошадь, которая стригла ушами и нервно
стучала копытом о землю.

—    Господин офицер, — просящим голосом воскликнул Филипп, — в нашем доме
останавливался даже судья Молербо. Ему очень понравилось. Мы вас радушно встретим,
хорошо угостим. Остановитесь хотя бы на несколько часов, хотя бы до вечера.

—    Нет, парень, — бросил офицер, — у нас есть приказ, мы на службе, а к вечеру мы
должны быть далеко отсюда. Так что останавливаться и задерживаться в пути мы не
можем. Вперед! — прикрикнул офицер на своих солдат и резко дернул поводья.

Отряд перешел на рысь и вскоре скрылся за ближайшим холмом.

—    Дьявол! — воскликнул Филипп, продолжая стоять посреди дороги.

Он не обращал внимания на мелкий моросящий дождь, на завывания ветра, он не
обращал внимания на ссадины на руках и лице. Он чувствовал себя беспомощным против
Виктора Реньяра и егоголоворезов. Но ему ничего не оставалось делать, как принять бой,
ведь он ответственен за Констанцию, за мать, за Лилиан. Филипппонял, что он отдаст не
задумываясь свою жизнь за этих дорогих емулюдей, ведь в его жилах все же текла горячая
кровь Абинье, и в роду Абинье никогда не было предателей и трусов.

Филипп Абинье вернулся на крыльцо своего полуразрушенного дома.

Констанция посмотрела сначала на своего возлюбленного, потом на Лилиан, а потом на
Этель. Она сняла с шеи свой дорогой медальон, зажала его в кулаке, подошла к Этель и
сказала ей, разжав пальцы:

—    Это все, что у меня есть. Марсель говорил, что он очень дорогой, что за этот
медальон можно купить новый дом и много земли. Это все, что у меня есть, и я отдаю это
вам, — она протянула руку к Этель.

Женщина встрепенулась и посмотрела прямо в глаза Констанции.

—    Наверное, он очень дорогой и его стоит продать, — повторила девушка.

—    Нет, никогда, никогда мы этого не сделаем. У меня появилась другая мысль, —
Этель прижала к груди Констанцию, — а тебе спасибо, дочка, ты сделала все, что было в
твоих силах, и ты абсолютно не виновата в том, что все сложилось именно так.
Констанция заплакала.

Виктор Реньяр был вне себя от ярости. Он напоминал бешеного пса, которому удалось
сорваться с цепи. Он носился по своему дому, изрыгая проклятья направо и налево. Он
пинал своих людей, плевал им в лица.

—    Вы жалкие трусы, жалкие мерзавцы, вы не умеете драться, вы трусливые свиньи!

Он побежал наверх и вернулся с большим кожаным кошельком. Он даже не стал его

развязывать, а разрезал кинжалом и высыпал на стол кучу монет.

—    Вот золото, надо собрать еще две дюжины людей, к тому же у меня еще есть золото.
Две дюжины, а может быть, три. Мы уничтожим всех, но в первую очередь, мы
уничтожим Филиппа Абинье и весь их проклятый род! Мы вырежем их как баранов! Мы
перестреляем их!

Сын Виктора Анри прятался на втором этаже. Иногда он подходил к двери, открывал
ее и слушал, что творится внизу. А к дому подтягивались люди. Это было самое настоящее
отребье, отъявленные мерзавцы, участники многих грабежей, пьяницы и насильники. Их
замутненные вином глаза сверкали, когда они видели россыпь монет на столе.