А графиня Аламбер тем временем отдавала
указания. Ей казалось, что во время ее
отсутствия никто не позаботится о парке, о дворце. Она в окружении слуг
расхаживала по
парку и указывала садовнику, где и что следует посадить. Самое большое внимание
старая графиня уделяла клумбе перед парадным входом. Здесь она чуть ли не
собственноручно принялась размечать места для посадки цветов. Садовник
добросовестно
выслушивал свою госпожу, в душе ужасаясь количеству работы, предстоявшей ему.
Графиня знала толк в цветах и подбирала их
так, чтобы лишь только отцветали одни,
тут же распускались другие.
Затем пришел черед оранжереи. В Мато она была
великолепной, даже зимой здесь
вовсю цвели розы и плодоносили цитрусовые.
Вся мебель в имении уже была аккуратно
зачехлена, ковры свернуты, а паркет натерт
воском и отполирован до блеска. Но графиня Аламбер неизменно находила
какой-нибудь
недостаток и начинала распекать нерадивых, как ей казалось, слуг. Те в душе
проклинали
свою старательность, ведь, судя по словам графини, в доме еще ничего не было
сделано.
Окончив утомительный обход своих владений и
отдав все необходимые указания,
графиня отыскала Констанцию в беседке у пруда. И тут же лицо старой женщины
преобразилось: из строгого и серьезного оно сделалось ласковым, задумчивым.
Девушка, глянув на графиню Эмилию, тоже
улыбнулась.
— Ты не скучаешь? —
осведомилась графиня.
— Нет, бабушка, я прощаюсь
с Мато.
— Я смотрю, ты уже выглядишь лучше,
Констанция. Сказав эти слова, графиня
Аламбер не покривила душой. Горе лишь сделало Констанцию еще более прекрасной,
предав ее лицу утонченность и еле уловимую грусть. Ведь всегда в лице женщины
должна
быть какая-нибудь тайна, недоступная другим. А такая тайна у Констанции была.
— Не знаю, — девушка пожала
плечами, — я как-то не думала об этом и мне кажется,
я осталась прежней.
— Да нет, девочка моя, ты
стала совсем другой.
— Неужели вы думаете,
бабушка, наряды могли изменить меня?
— Дело не в том. Просто ты
узнала жизнь и стала мудрее.
— Мудрее? — усмехнулась Констанция. — Это так
грустно звучит, как будто бы я
сделалась старой.
— А в старости нет ничего
плохого! — воскликнула графиня Аламбер. — В ней есть
своя прелесть. Чем старше становишься, тем люди откровеннее с тобой говорят о
самих
себе. В глазах молоденьких всем хочется показаться лучше, а перед старухой
никто
особенно не старается и только на склоне лет начинаешь видеть мир и людей
такими,
какие они есть.
— Вы говорите странные вещи, но, наверное,
правы. Только мне кажется, я никогда не
стану старой.
— Ты проживешь, Констанция,
долгую жизнь и думаю, счастливую. Нельзя же быть
такой красавицей и долго страдать, — графиня обняла свою внучку так, будто та
мерзла.
— Я уже никогда не буду
прежней, — сказала Констанция, глядя на то, как внезапный
порыв ветра сморщил поверхность пруда.
— Ты еще многого не
понимаешь, Констанция, мне тоже временами казалось, жизнь
моя прожита и незачем существовать дальше. Но это то же самое, что идти по
берегу моря:
видишь мыс и кажется, это конец света и за ним больше ничего нет. А обогнешь
его и
видишь следующий мыс и вновь бредешь к нему, и снова он кажется краем земли.
— А если обернуться? —
спросила девушка.
— Ты будешь видеть только
бухту, и разница лишь в том, что ты знаешь, что осталось
у тебя за спиной, но не знаешь, что впереди.
— Но ведь есть мыс, за
которым ничего нет, — сказала Констанция.
— Да, за ним смерть, —
сказала старая женщина, — но мир устроен так, что никогда не
знаешь, когда она наступит. Для одних это юные годы, для других настолько
отдаленные,