— Нет-нет, ты не понимаешь,
— ты спасла мне жизнь и если в моем доме будет даже
один, последний кусок хлеба, то половина его будет твоя.
Девушка молчала. Ей приятны были слова
Филиппа, да и сам парень был хорош собой.
Его глаза светились добротой, хотя он и говорил о зле, о наневисти, а ведь его
вид внушал
спокойствие и доверие.
Констанция бросила взгляд на бесполезные
пистолеты.
— Это твое оружие? — вдруг
спросил Филипп.
— Да, я всегда беру их с
собой, когда покидаю дом.
— Зачем? Ты что, кого-то
боишься? Ты думаешь, что на тебя кто-то нападет?
— Но ведь нас окружают
враги, они ненавидят всех Реньяров.
— И конечно, самый страшный
ваш враг — это я, Филипп Абинье.
— Ты совсем не страшный,
хотя и хочешь меня напугать.
— Ты что, смогла бы
выстрелить в меня, Констанция?
Девушка застенчиво улыбнулась.
— Не знаю, может быть и
смогла бы, если бы ты вел себя по-другому.
— Это как? — Филипп
прикоснулся кончиками своих пальцев к ее руке.
Но Констанция не выдернула руку, а второй
ладонью накрыла пальцы Филиппа. Они
так и сидели несколько минут, пытливо глядя в глаза друг другу. Им показалось,
что они
знают друг друга уже тысячу лет, их сердца переполняло неизвестное до сих пор
чувство.
Парню и девушке казалось, что весь мир, все
великолепие, созданное
Богом, сотворено специально для них, для
этого дня, в который они не
Могли не встретиться.
— О чем ты думаешь? —
первой нарушила молчание Констанция.
— О том, что ты очень
красива. Мне еще никогда не приходилось видеть таких
красивых девушек.
— И ты красивый, — улыбнувшись уголками
ярко-красных губ ответила
Констанция. — Только ты очень мокрый и похож на мокрого нахохлившегося воробья.
Филипп Абинье рассмеялся и тряхнул густой
гривой волос.
— Да и ты вся мокрая.
Он посмотрел на маленькие ступни ног
Констанции. Та немного смущенно тут же
поджала ноги и накрыла мокрым подолом платья.
— Так о чем ты думал? —
вдруг переспросила девушка.
— Я думал, что ведь мы с
тобой могли и не встретиться. И если бы не моя рогатина,
которая сломалась, я не свалился бы в ручей, а ты не спасла бы меня.
— Нет, ты обязательно, Филипп, должен был
свалиться. Филипп, Филипп, Филипп.
— как бы запоминая, прошептала Констанция, —
какое красивое имя, такое простое и
теплое, как вот этот камень, — она прикоснулась ладонью к нагретому солнцем
серому
камню.
— Констанция. — как
завороженный произнес Филипп, — а твое имя — бурлящие
струи вот этого ручья. Оно холодное и в то же время манящее, как вода.
Старый Гильом Реньяр все еще сидел в кресле у
окна и смотрел на
Далекие холмы, за которыми скрылась его
любимица. Тень клена медленно ползла по
двору, пока не достигла, наконец, окна и не легла на дряблую руку старика.
Он посмотрел на небо.
— Да, скоро полдень, —
прошептал он, — где же Констанция? Может с ней что-то
случилось? — прошептал старик, с усилием, кряхтя поднялся с кресла и выглянул
из окна
во двор.
Он увидел своего среднего сына Жака, который
прилаживал подпругу.
— Жак! — крикнул Гильом.
Тот сразу же поднял голову и улыбнулся отцу.
— Я слушаю тебя, отец.