—    Как хочешь, отец, — сказал Жак и поднялся с кровати.

Но старый Гильом его остановил.

—    Жак, не надо беспокоить Констанцию, завтра утром во всем разберемся, пусть спит.
Жак пожал плечами и застыл в двери.

—    Иди, иди, я хочу отдохнуть, — махнул рукой отец. И Жаку ничего не оставалось,
как покинуть комнату отца. Он спустился вниз, сопровождаемый слугой, и увидел Клода,
который тут же поднялся от стола и направился к брату.

—    Чего он тебя вызывал?

— Да ну его, — махнул рукой Жак, — спрашивал, что случилось, кого поймали.

—    И что ты ему сказал?

—    Я сказал все как было.

—    А он?

— Разозлился. Он не поверил ни единому моему слову, ведь он свято верит, что
Констанция честна и невинна.

—    А разве ты, Жак, в это не веришь? — Клод усмехнулся.

—    Я теперь ничего не понимаю. В нашем доме в последнее время творится такое. Я
разобраться во всем этом не в силах.

—    Да-да, — закивал головой Клод, — просто ужас!

—    Ладно, пошли спать, утром разберемся. И братья разошлись по своим комнатам. А
слуга еще долго стоял, держа в руках свечу. Воск медленно оплывал, а слуга
прислушивался к звукам, наполнявшим дом.

Хозяин уже перебил ему сон, и слуга понимал, что не сможет уже уснуть до рассвета.

Констанция была не в себе. Мысли путались. Она задавала себя вопросы, но не
находила ответов.

—    Что делать? Что делать? — шептала девушка, теребя подол платья. — Как помочь
Филиппу? Что сказать Виктору, чтобы он отменил свой страшный приказ? Ведь он такой
жестокий, что ему ничего не стоит убить Филиппа. Может, поговорить с Гильомом
начистоту, объяснить, что Филипп ни в чем не виноват, что это я по —

Звала его? И может быть, тогда братья отпустят возлюбленного?

Минута проходила за минутой, но Констанция продолжала неподвижно сидеть, не в
силах принять какое-либо решение. Ей хотелось броситься в комнату к Гильо-му, упасть
перед ним на коленях, выпросить прощение для своего Филиппа.

Но она чувствовала, что сейчас в доме власть постепенно переходит в руки Виктора, и
старый Гильом Реньяр уже бессилен что-либо изменить.

А еще ей хотелось броситься к окошку темницы, в которой томился Филипп, броситься
и признаться ему в любви, утешить, успокоить, сказать, что она помнит о нем. Но эти
желания были противоположными, и девушка была не в состоянии решить, куда же
бежать сразу. Поэтому она и сидела неподвижно, глядя на свою тень на шершавой белой
стене.

—    Как все плохо! Я даже не думала, что такое может случиться! А что если поговорить
с Клодом и Жаком, ведь они не такие бессердечные, как Виктор? Может быть, они меня
поймут, поддержат, уговорят Виктора не убивать Филиппа? Нет, они не пойдут наперекор
старшему брату и разговаривать с ними бесполезно. Они, конечно, посочувствуют мне, а
скорее всего, просто посмеются и будут рады

Расправиться со своим заклятым врагом Филиппом Абинье, хотя он-то сам ни в чем не
виноват. Ведь это же Реньяры убили его отца, а не Филипп Абинье убил кого-то из
Реньяров! Надо дождаться рассвета, может быть, придет какая-нибудь спа —

Сительная мысль, и я найду выход и избавлю Филиппа от заточения. Хотя выхода,
скорее всего, нет. Виктор жесток, и его сердце не знает пощады.

По щекам девушки потекли слезы. Но ее никто не видел, и она даже не обращала на
них внимания. Слезы капали ей на руки, и она неподвижно сидела, шепча имя своего
возлюбленного и произнося один и тот же вопрос: