— Господа, мы отправляемся
на поединок. Подобная перспектива, конечно же, не
подействовала одобряюще на полупьяных мужчин.
Анри даже не подумал переодеться и приказал:
— Жак, закладывай лошадей,
— а сам принялся выбирать себе шпагу.
Виконт Лабрюйер не мог додумать ни одной
мысли до конца, его пошатывало, тошнота
подступала к горлу. Он взял в руки одну из шпаг, и она показалась ему втрое
тяжелее, чем
вчера.
«И какого черта, — подумал Анри, — мне
взбрело вчера в голову напиться? Неужели,
это трусость? Но ничего, — тут же успокоил себя виконт, — сегодня я проявлю
чудеса
смелости».
Он посмотрел на разбитую посуду, на
затоптанный ногами стол, на кости,
разбросанные по полу.
— Вот так всегда —
сделаешь, а уж потом думаешь, стоило ли так поступать, и каждый
раз с утра обещаешь себе: больше никогда не буду напиваться!
Дрожащими пальцами виконт застегивал перевязь
с ножнами.«Поспать бы еще пару
часов!»
В гостиную вернулся Жак.
— Хозяин, может не стоит ехать? Я поеду и
передам, что вы занемогли, ведь вы и в
самом деле больны!
— Твое дело, Жак, выполнять
мои приказания, а не рассуждать.
— Но ведь нельзя же в таком
виде идти на поединок!
— В каком виде? — обозлился
виконт. — Что ты в этом смыслишь? Я свеж и полон
сил! — Анри взмахнул шпагой, но еле удержался на ногах.
— Вот видите, хозяин.
Шарль и Поль, еле продравшие глаза, тоже
начали уговаривать виконта. Но если вчера
он был им запанибрата, то теперь презрение сквозило в его лице.
— Господа, мне неприятно
смотреть на ваши постные лица. Я пригласил вас быть
моими секундантами, а не могильщиками, а вы голосите так, словно меня уже ждет
могила.
Выпив еще по кружке вина, Жак, Шарль и Поль
спустились вслед за виконтом во двор.
Анри сел в седло, как вскарабкался на свою лошадь лишь с третьей попытки, а вот
Шарлю
и Полю довелось идти пешком.
Лишь только эта странная процессия выехала на
улицу, как виконт тут же прилег на
шею своего коня и задремал, накрывшись плащом.
— Жак, — сквозь сон
пробормотал он, — разбудишь, когда приедем на место.
Шарль и Поль едва поспевали за лошадьми, и
возможно, оба секунданта, дождавшись
удобного случая, улизнули бы, но Жак
пристально следил за ними.
Наконец, проехав пару кварталов, Жак
задумался или, вернее, проснулся окончательно.
«Моему хозяину грозит беда, — подумал
сердобольный слуга, — в таком виде драться
на дуэли — безумие. Но что я могу поделать? Чем я могу помочь ему? Никто не
позволит
мне взять вместо него шпагу и сразиться с противником. Да если бы кто и
позволил, я все
равно не умею фехтовать. Разве что, в самом деле, попросить Шарля, чтобы
набросился на
шевалье сзади и как следует поколотил его».
Выхода как будто бы не было. Но Жак был
уверен в том, что из каждого безвыходного
положения всегда существует способ выбраться, нужно только как следует
подумать.
Правда, вот беда, думать было чрезвычайно трудно, и Жак точно так же, как и его
хозяин,
пообещал себе, что никогда в жизни больше не будет
Напиваться. Правда, его заверения были не
столь выспренними, как у виконта
Лабрюйера, но главное, они шли от самого сердца. Чуть позже Жак сделал себе
уступку,
пообещав, что не будет никогда напиваться в один день со своим хозяином.
«Или он или я, — решил Жак, — кто-то же
должен думать за нас двоих, иначе
получается такая ерунда».