Драконы

[Тимур]

Драконы высокого неба

ы ушли в световые просторы
И взираем с такой высоты,
Что нам точками кажутся горы
И лишь пятнами — их хребты.

Враг! Не ставь на пути препоны
И детенышей наших не тронь!
Мы высокого неба драконы
И дыхание наше — огонь.


_________________
© Тимур Лукьянов, 2008 — 2013

[Тимур]

Колдунья и дракон

ыцарей лучших любовь привлекла
Дева, что в замке высоком жила.
Ликом прекрасна, нежна и мила,
Она великой колдуньей была.
Только не ведали люди о том,
Пока беда не нагрянула в дом…
Вторгся захватчик в высокий предел:
Злобный дракон лютовать прилетел.
Замок высокий спалить захотел:
Плавилась сталь, даже камень горел.
Не было больше у стражников сил,
За облака их дракон уносил,
Сбрасывал сверху на замок родной:
В миг свой последний летели домой…
Дева, что в башне высокой жила,
Магии силу давно обрела,
Многие годы учась в тишине.
Силу черпала она при луне,
Силу от звезд и от чистой воды.
Всё пригодилось во время беды…
В замке стоял разрушения стон.
Вышла колдунья в тот час на балкон.
Но не боялся девицу дракон:
Дунул огнём убивающим он,
Дунул огнём и почувствовал боль:
Не оценил он той девушки роль.
Из глаз колдуньи взметнулись лучи
Ярче, чем солнце, острей, чем мечи.
Корчился долго злобный дракон,
Смерти своей перейдя рубикон.
Сила великая в деве была:
Злого дракона она прогнала.
Кости его между скал всё лежат,
Путники, глядя на кости, дрожат…
Очень обманчив облик девиц.
Грация тела и нежность их лиц
Часто скрывают такое внутри,
Что лучше, путник, на них не смотри…




_________________
© Тимур Лукьянов, 2008 — 2013

[Galina]

днажды в долгий летний день, когда жара мантильей
Накрыла травы и цветы, Дракон Златые Крылья
Над Замком плавно пролетал, ища воды студёной.
В саду колодец увидал, под пышноцветной кроной.

Он опустился у ворот, клематисом увытых,
Там, в жакарандовой тени я изучала свиток.
С минуту мы – глаза в глаза – глядели друг на друга.
Но не испытывала я ни капельки испуга.

Дракон, сверкнувши чешуёй, сказал «Простите, Леди.
Давно не видел я людей, и не привык к беседе.
Позвольте мне испить воды. Я, право, Вас не трону.
И затевать не буду бой по рыцарским законам».

Так подружились мы и вот, день ото дня, под вечер
Дракон мой к Замку прилетал, и я ждала с ним встречи.
Был образован он, умён, знал сказки, пел баллады.
И допоздна сидели мы в тени лиловой сада.

Как много лет с тех пор прошло! Но мы дружны доселе.
Теперь мы – не разлей вода – и вместе поумнели.
Не буду вас я утомлять, лишь пропою канцону
О том, что можно приручить в себе самой дракона.

19 апреля 2016



Summer Dragon by PerlaMarina

[Galina]

Райнер Мария Рильке

Победивший дракона



ыла когда-то земля — с лесами, полями, реками, дорогами и городами, земля прекрасная и плодородная. И был над нею поставлен Богом король, самый седовласый и самый гордый из всех королей, о которых когда-либо ходили по свету достоверные слухи. У короля была единственная дочь — сама юность, красота и порыв. Король был в родстве со всеми соседними тронами, а дочь его была еще ребенок и совсем одна, почти как сирота. И это, конечно, ее нежность, и доброта, и власть, заключенная в спокойном безмятежном взоре, были невольной причиной того, что, чем взрослее и краше становилась она, тем все ближе подкрадывался к ней дракон, пока живым воплощением ужаса не обосновался в лесу перед самым красивым городом королевства; ибо существует скрытая связь между ужасом и красотой, и где-то они дополняют друг друга, как ликующий смех жизни и затаившаяся близкая смерть.

Мы не хотим этим сказать, что дракон питал к юной особе какие-то враждебные чувства, — как едва ли кто с чистой совестью решится утверждать, что смерть так уж глубоко враждебна жизни. Вполне возможно, что этот огромный огнедышащий зверь улегся бы, как собачонка. У ног красавицы, и только мерзость собственного языка не позволила бы ему в зверином самоуничижении лизнуть прекраснейшую в мире руку. Но до этого его, естественно, и не допускали, тем более что дракон безжалостно расправлялся со всеми, кто случайно оказывался поблизости, хватал и оставлял у себя всех, не делая исключений ни для детей, ни для отар.

Первое время король, надо думать, с глубоким удовлетворением отмечал про себя, что эта напасть сделала многих юношей его страны мужчинами. Молодые смельчаки всех сословий — рыцари, послушники и простые слуги — потянулись на битву, как в долгий поход в чужую страну, принимали жаркую славу и муку одного-единственного геройского часа, вкусив жизни и смерти, надежды и страха сразу, - как во сне. Уже через несколько недель люди перестали вести счет этим храбрецам и запечатлевать в своей памяти их имена — потому что в такие тревожные дни народ привыкает даже к героям, и они уже не кажутся чем-то неслыханным. Страх, голод, жажда тысяч людей взыскуют их, и они приходят как неизбежный рок, как хлеб наш насущный, повинуясь тем последним законам, которые не перестают действовать даже в годину всеобщего горя.

Но число тех, кто жертвовал собою в отчаянном этом бою, все росло и росло, уже почти в каждой семье пал лучший сын (и зачастую совсем еще мальчик) — и тогда король не без оснований начал опасаться, что погибнут все первенцы его королевства, и слишком многим дочерям будет уготовано вдовствующее девичество на долгие годы бездетной женской доли. И он запретил своим подданным продолжать борьбу. А чужеземным купцам, в безотчетном ужасе хлынувшим из зачумленной страны, он повелел возвестить то, что испокон веков возвещали короли в его положении: что если кому-то удастся избавить от этой погибели несчастную страну, он получит руку королевской дочери, будь он знатным дворянином или сыном презренного палача.

И оказалось, что и на чужбине не занимать стать героев и что соблазн высокой награды возымел свое действие. Но чужеземцам везло не больше, чем землякам королевны: они приходили только затем, чтобы умереть.

Между тем в королевне за эти дни произошла видимая перемена; если до сих пор ее сердце, подавленное печалью злосчастным роком своей страны, молило о гибели чудовища, то теперь, когда она была обещана какому-то могучему незнакомцу, ее неискушенная душа прониклась странным расположением к супостату, к дракону, и дело дошло до того, что в неподкупной искренности своих сновидений она вдруг стала находить слова, чтобы молиться за него и просить святых заступниц взять чудовище под свою защиту.

Когда она однажды утром, сгорая от стыда, очнулась от одного такого сна, до нее дошла весть, ее испугавшая и смутившая. Ей рассказали о юноше, который пришел на битву бог весть откуда и которому удалось — хоть он и не убил дракона — окровавленным и израненным вырваться из лап своего страшного соперника и спрятаться в лесной чаще. Там он лежал, бездыханный, холодный в холодных своих доспехах, пока его не нашли и не принесли в один из домов, где он метался в бреду, и жаркая кровь бешено билась под пылающими бинтами.

Когда королевна услышала эту весть, ее первым желанием было броситься на улицу в чем была — в белой рубашке из тонкого шелка, — разыскать тот дом и припасть к ложу умирающего. Но когда девушки одели ее и она увидела в бесчисленных зеркалах свое роскошное платье и свое печальное лицо, она не нашла в себе мужества совершить столь необычный поступок. Она даже не решилась послать в дом, где лежал больной чужеземец, какую-нибудь верную служанку, чтобы хоть чем-то облегчить его страдания — клочком тонкого полотна или мягкой мазью.

Но какая-то тревога осталась в ее душе, и она почти захворала. С наступлением ночи она садилась у окна и все пыталась угадать, в котором из домов умирал незнакомец. Что он умирал, ей было совершенно ясно. Ведь только она, она одна могла его спасти, но ей не хватало смелости навестить его. Отныне мысль, что в ее руках жизнь раненого героя, не покидала ее. В конце концов на третьи сутки, проведенные в такой же муке и самобичевании- эта мысль погнала ее на улицу, в дождь, в непроглядную, тревожную весеннюю ночь, и она блуждала в ней как в темной комнате. Она не представляла себе, как она опознает тот дом; но она сразу узнала его по одинокому распахнутому окну, освещенному изнутри странным медленным светом, при котором ни спать, ни читать невозможно. И она, опустив голову, сникшая и несчастная, прошла мимо дома, подавленная первым в ее жизни горем. Так она шла и шла; дождь перестал; над разорванными полосами облаков засверкали редкие крупные звезды, и где-то в саду запел соловей и никак не мог закончить начало куплета. Он растерянно начинал снова и снова, и голос его могуче и властно разрастался в тиши, как голос гигантской птицы, свившей себе гнездо на вершинах девяти дубов. Когда королевна оторвала наконец полные слез глаза от бесконечной своей дороги, она увидела перед собой лес и над ним розовую полосу утра. И на этой полосе выделялось что-то черное, двигавшееся прямо на нее. То был всадник. Она невольно отпрянула назад и спряталась за темными влажными кустами. Всадник медленно проехал мимо нее; лошадь его была черна от пота и дрожала. И он сам как будто дрожал: все кольца на чешуе его железного панциря тихо позванивали. На голове у него не было шлема, не было рукавиц на руках, и меч свисал тяжело и устало. Она разглядела его лицо в профиль; оно все пылало, и волосы развевались по ветру.

Она смотрела вслед ему, долго. Она поняла: он убил дракона. И ее печали вдруг как не бывало. Она уже не была одинокой заблудившейся девочкой в ночи. Она принадлежала ему, этому незнакомому дрожащему герою, она была его достоянием — будто родной сестрою его меча.

И она заторопилась домой, чтобы там ожидать его. Никем не замеченная, проскользнула она в свои покои и, как только подошло время, разбудила всех горничных и велела принесть свои самые красивые наряды. Пока ее одевали, город проснулся, охваченный всеобщим ликованием. Люди радостно выбегали на улицу, на башнях взахлеб били колокола, И тогда королевна, слушая всю эту суматоху. вдруг поняла, что он не придет. Она пыталась представить его себе в громовом прибое людской благодарности — и не смогла. С каким-то боязливым чувством она пыталась удержать в памяти образ одинокого дрожащего героя — такого, каким она его видела, — как будто важнее всего на свете было не забыть этот образ. И при этом так празднично было у нее на душе, что, хоть она и была уверена, что никто не придет, она не прерывала девушек, ее наряжавших. А те вплетали ей в косы смарагды и жемчуг и удивлялись, что такими влажными были эти косы на ощупь.

Наконец королевна была готова. Она улыбнулась девушкам и, побледнев, пошла вдоль зеркальных стен, и белый шлейф ее платья шумел далеко за нею.

А престарелый король сидел, серьезный и величественный, в высокой тронной зале. Вокруг него стояли во всем блеске старейшие паладины королевства. Он ждал чужеземного героя, ждал избавителя.

Но тот был уже далеко-далеко, и над ним было небо полное жаворонков. Если бы кто-нибудь напомнил ему о награде за подвиг, он, может быть, рассмеялся бы и повернул назад: он просто об этом забыл.

[Ritter]

СНЕЖНЫЙ ДРАКОН

... Открытая дверь, но за нею - преграда!
И внутренний голос мне шепчет: " Не надо!
Не трогай его, пусть он дремлет, храня
Сокровища Замка. Сильнее огня
Морозный трескучий его ветродуй.
Нет! Только не трогай! Прошу не рискуй!"

Но тянутся руки к хрустальному чуду
И музыка льётся, не знаю откуда?!
Продрогшие пальцы не жжёт и не колет,
Вот только громадина бедная стонет:
"Как хочется в небо подняться, и - в горы,
Смотреть, как снега покрывают просторы;
Лавины обрушить на зла батальон...
Скучает без дела здесь Снежный Дракон..."

Так, что же мешает? Вот небо - лети!
Навстречу ветрам, к ярким отблескам льдин!

"Ты, видишь мой хвост? - Он застрял под мостом,
Когда бегал я за трёхглавым котом.
Кот так же, как я белокрыл и чешуйчат,
Но только зубаст и забавно мяучит."

Полдня я промаялся с этим мостом,
Дракон, в благодарность за это, потом
Отдал все сокровища чудного Замка
/Алмазная роза и зеркало в рамке/.

Богатства я сдал казначею, под роспись.
Дракон же хороший, его вы не бойтесь!
Он словно ребёнок и любит играться!
Кто, братцы, со мною, с Дракона кататься?

© Предвестник Счастья