Венецианские дожи

[Galina]

Andrea Gritti, Doge of Venice

[Lucia]

Андреа Гритти, семьдесят седьмой дож Венеции, родился в Бардолина – замке в местечке Агро Веронезе, в апреле 1455 года. Отпрыск именитого венецианского семейства, он получил образование в области наук и военного дела. Высокая духовность и острота ума сочетались в Андреа с обходительностью и физической красотой. Он владел несколькими иностранными языками и, изучив мораль и математику, извлек из истории те уроки, что сделали из него глубокого политика и тщательного исследователя нравов своих соотечественников и обычаев своей родины. Он служил своей родине советом и рукою, поражая сильнейших врагов во времена великих несчастий, со стойкостью и постоянством, отличающими героя, который щедро приносит всего себя в жертву общественному благу. Были у него победы, триумфы, но эти улыбки Фортуны были омрачены и неблагополучными событиями. Во времена Лиги Камбраи он вернул себе Падую, осажденную войсками императора Максимилиана, прибегнув он к уловке: он отправил в город несколько крестьян с возами, наполненными зерном, под прикрытием которых прорвался и сам он со своими солдатами в доспехах, и установил Венецианское знамя на тех башнях. Случилось это 17 июля 1509 года. При защите Брешии наши не могли противостоять превосходящим силам противника, вынуждены они были сдаться и, он, наряду с прочими капитанами, был взят в плен, отправлен в Милан, а затем – в Париж, где ему удалось завоевать доверие короля Людовика XII, и с ним заключил он союз в пользу Республики; снова явился он на поле боя против имперцев в качестве инспектора: наконец-то, после стольких славных дел, пожелала родина вознаградить Гритти за его благодеяния, и в году 1523, 20 мая избрали его премником покойного дожа Антонио Гримани. И период власти его был сопровождаем значительными событиями. Отцы завещали нам объединиться: сначала – с имперцами, а затем – с французами; в дальнейшем – объединиться с первыми и снова порвать с ними, в зависимости от того – чего требовала политика. В этом отношении летописи вспоминают знаменитую битву при Павии, в которой Франциск I попал в плен к Карлу V, и был отправлен в Испанию. Войска этого императора заняли самый Рим. На помощь Папе пришли Венецианцы; обратили они свое оружие против испанцев, но не смогли захватить вражеские окопы, и именно тогда с крыши крепости-гробницы Адриана, над которой возвышается Крест, увидел Климент VII те же знамена, что три с половиной века назад вернули на трон Святого Петра Александра III. Наконец мир, подписанный в Болонье, положил конец всеобщим несчастьям. Взгляды обратились ко внутренним делам и, в то время, как великолепные здания возводились повсюду на украшение Венеции, среди коих была и церковь святого Иоанна Раздающего милостыню, приписываемая Скарпаньино (Scarpagnino), и так называемый дворец Камерленгов на Риальто, построенный по проекту Гульельмо Бергамаско (Guglielmo Bergamasco), могучий ум ученейшего венецианца Витторе Фаусто (Vittore Fausto) задумал воспроизвести древнюю куинкуэрему (древний военный корабль, использовавшийся в Средиземноморье с III по I вв. до н.э.), восславленную в те времена в поэзии и прозе кардиналом Бембо и другими современниками. Однако, недолго длилось наслаждение миром. Солиман II по наущению Франции в 1537 году двинулся на Руспублику, впрочем, не одержав ни одной победы, кроме того, венецианцы могли бы одержать множество блестящих побед на ним, не приди ему на помощь вероломный лигуриец Андреа Дориа (Andrea Doria) – командующий флотом Карла. Коль скоро знала Республика, что не стоит полагаться на помощь союзников, осталась она практически один на один против Оттоманских сил, продолжая разрабатывать свой план защиты, впрочем, с радостью пошла она и на перемирие, к которому склонялся уже и сам Солиман. Начались уже и переговоры, когда Дож, достигший к тому моменту 84-летнего возраста, скончался 29 декабря 1538 года. Был он погребен в храме Святого Франциска в Винограднике, напротив которого стоял огромный дворец, принадлежавший его семейству, коий находится там и ныне.

Storia di Dogi di Venezia

[Galina]

Лючия, спасибо за рассказ.

Ниже картинка с рисунком головного убора дожей.
Нет ли у Вас сведений о характерной форме этой "шапочки" и как она возникла?

[Galina]

Франческо Фоскари (1373 — 30 октября 1457) — 65-й венецианский дож.

[Lucia]

Это Вам спасибо, Галина!
О шапочке у меня кое-что есть (очень немного, к сожалению).

Шапочка дожа носит забавное название Corno Ducale - то есть «Рог Дожа». :P Она надевалась поверх белоснежной повязки (ежегодного подарка дожу монахинь из монастыря San Zaccaria), «ушки» который как раз и видны на портрете. Состояла она из круглой короны и собственно шапочки с «рогом» на задней ее части. Форма ее отсылает нас к фригийскому колпаку, который носили когда-то византийские солдаты и венецианский Dux (прототип дожа) в более древние времена. Точно такая же шапочка, но поменьше, украшала и голову догарессы – жены дожа – которая носила ее поверх золотого покрывала.
С течением времени «рога» стали украшаться вставками из дамаста, жемчуга и драгоценных камней. Эта шапочка перестала использоваться после падения Республики в 1797 году, и единственным воспоминанием о ней остался герб Венеции, на котором она (по собому разрешению президента) заняла место традиционных для гербов итальянских городов городских стен.

[Galina]

Венеция
Ф.И.Тютчев

Дож Венеции свободной
Средь лазоревых зыбей,
Как жених порфирородный,
Достославно, всенародно
Обручался ежегодно
С Адриатикой своей.

И недаром в эти воды
Он кольцо свое бросал:
Веки целые, не годы
(Дивовалися народы),
Чудный перстень воеводы
Их вязал и чаровал...

И чета в любви и мире
Много славы нажила —
Века три или четыре,
Все могучее и шире,
Разрасталась в целом мире
Тень от львиного крыла.

А теперь?
В волнах забвенья
Сколько брошенных колец!..
Миновались поколенья,—
Эти кольца обрученья,
Эти кольца стали звенья
Тяжкой цепи наконец!

[Lasombra]

Венчание дожа с Адриатикой (Festa della Sensa)



Из подвижных праздников Венеции едва ли не главный - Sensa, Вознесение, — своего рода вершина ритуального прославления вечной Венеции. Именно в этот день совершалась «Cвадьба с морем» — в память о победе венецианцев, стоявших за Папу Александра III, над восставшим против понтифика императором Фридрихом Барбароссой.
Происхождение этого праздника история относит к 1000-му году, когда дож Пьетро Орсеоло II завоевал Далмацию. После его победоносного возвращения решено было, что каждый год, в день Вознесения Пресвятой Девы Марии (день отплытия дожа в Далмацию) духовенство и народ должны принять участие в благословении Адриатики.
Первоначально церемония была довольно простой. Духовенство в праздничных ризах садилось в задрапированную малиновой тканью барку, взяв с собой для обряда очищения воду, соль, оливки. На пути к острову Лидо к их барке присоединялась парадная лодка дожа, и, плывя к острову, все участники церемонии пели псалом «Услыши нас, Господи». Епископ произносил торжественную молитву, прося Бога умиротворить людские сердца и простить народу все его грехи. Заканчивал он свою молитву такими словами: «Мы просим тебя, о Боже, даровать нам это море; просим нисполать всем, кто плавает по нему, мир и спокойствие.» Благословив воду и пропев псалом : «Окропи меня иссопом, и буду чист», прелат обрызгивал дожа и его свиту священной водой, остаток которой выплескивал в море. После этого в церкви Сан-Николо служили торжественную мессу, и дож возвращался домой.



Со временем праздник приобретал все более пышный и торжественный характер, а потом был ознаменован церемонией «sposalizio» («обручение»). Она была установлена в память о решающем посредничестве Венеции в споре апостольского престола с Империей, окончившемся в 1177 году встречей римского папы Александра III и императора Фридриха I Бабароссы. По преданию, в соборе Сан-Марко папа вручил дожу Себастьяно Циани трубы, восемь разноцветных знамен с изображением льва Святого Марка и перстень (как залог владычества над морем). И тогда же он, будто бы, сказал: «Пусть знают потомки, что оно (море) – твое по праву завоевателя, и я закрепляю твою власть над ним, как право мужа на жену».
Этим актом часть Адриатического моря, севернее условной линии «Анкона-Задар» сделалась сферой безраздельного влияния Венеции, и стала называться Венецианским заливом. Тогда же был заключен выгодный для Венеции договор с империей, которым Фридрих I гарантировал венецианским купцам защиту от берегового права.
В день праздника – венчания с морем – украшенный город сверкал всеми цветами радуги, и все, кто только мог, стремились принять участие в торжественной церемонии, или хотя бы посмотреть на нее. Венецианцы, от мала до велика, надевали свои лучшие наряды, выходили на улицы города в шелках, бархате и золоте, чтобы от души попить, поесть и повеселиться. Отрешившись от скучных повседневных забот, они спешили насладиться жизнью под ярко-синим небом, у сверкающей под солнцем воды.
Кастильский рыцарь П. Тафур, бывший свидетелем этого торжества, описывает его так:
«В этот день выставляют они напоказ все свои сокровища – как казну Св. Марка, так и множество драгоценностей по всем улицам в воротах домов, а менялы – груды золотых и серебряных монет. Мужчины и женщины одеваются очень богато. В этот день дож выходит во всем своем великолепии… устраиваются шествия… И после мессы он выходит вместе со всем клиром и идет к морю, и все выходят в море… Говорят, что это древняя церемония обручать землю с морем, чтобы смягчить его буйство, ибо посреди моря утвердились они, и все, что только есть у них, возится по морю.»



Выйдя из дворца, дож в сопровождение пышной свиты направляется к набережной, где садится на парадный корабль – позолоченную ладью «Буцентавр», над которым гордо развевается флаг республики Святого Марка. На судне стоял высокий почетный трон, на котором восседал дож, гребли на корабле юноши из самых знатных венецианских семей, а за самим «Буцентавром» следовали тысячи лодок и гондол, украшенных знаменами и коврами. Вся эта нарядная и праздничная процессия с дожем-женихом, первыми лицами государства и иностранными послами направлялась к острову Лидо.
Здесь ее встречал епископ сестьере Кастелло, преподносивший дожу очищенные каштаны, красное вино и букет роз в серебряной вазе. Прочитав по требнику чиноположение венчания Венеции с морем, он благословлял уже приготовленный золотой перстень, и дож бросал его в воды Адриатики и произносил по-латыни знаменитое «desponsamus te, Mare, in signum veri perpetuique dominii» — «берем тебя в супружество, Море, в знак истинного и вечного господства». В тот же миг вся артиллерия всех венецианских фортов давала залп, вызывая рукоплескания и радостные клики тысяч венецианцев, следовавших за кортежем дожа в скромных тартанах и гондолах. По некой забавной традиции в этот день служащие Арсенала считались ответственными за погоду и готовились к смерти, если на море поднимется буря. Казакова не без иронии описывает этот странный обычай:
«На следующий день я рано надел маску, дабы следовать за „Буцентавром", явно намеренным плыть к Лидо, ибо погода была хорошая. Сия даже не редкостная, а единственная в своем роде должность возложена на начальника Арсенала, коему надлежит поклясться — под страхом пыток и смерти! — что непременно будет вёдро. Малейший ветерок мог бы перевернуть судно, разом утопив и дожа, и всех сенаторов Тишайшей, и всех послов, и самого папского нунция, коему вменено в обязанность поощрять и подтверждать сей необычный обряд, соблюдаемый венецианцами с основанным на суеверии благочестием. Случись из-за какой-нибудь неурядицы таковое несчастье, оно насмешило бы всю Европу: все говорили бы, что венецианский дож наконец-то нырнул, дабы спознаться с новобрачной».
На деле подобная опасность возникнуть не могла, потому что, если погода была неподходящая, дож просто откладывал церемонию на день-другой.
После мессы в монастыре св. Николая на Лидо дож возращался к себе во дворец, где устраивал великолепный пир, — гостями были послы и сенаторы из патрицианских семейств. Этот главный праздник Республики длился две недели, на протяжении всей Фъера — грандиозной ярмарки, ради которой на площади св. Марка и на ближайшей части Брольо всякий раз воздвигались деревянные киоски, где продавалось всё, чем славилась Венеция, от стекла и зеркал до кожаных изделий, тканей и всяческих инструментов. Sensa снова давала венецианцам повод носить маски и развлекаться театром марионеток, а также посещением гадалок и прочих шарлатанов — так в атмосфере беспечного веселья можно было провести две последние недели карнавального сезона, за которым следовали долгие летние месяцы.



В новелле Э. Т. А. Гофмана “Дож и догаресса”, входящей составной частью в роман Гофмана “Серапионовы братья”, приводится история мистической связи Адриатики со своим нареченным супругом.
Его события относятся к 1354 году, когда блестящий полководец, честолюбивый политик Марино Фальери был избран правителем Венецианской республики. Одновременно с избранием 80-летний дож (в реальности — 76-летний) женился на 19-летней Аннунциате. Разница в возрасте, а также необыкновенная красота догарессы вызвали немало злых шуток со стороны склонных к насмешкам венецианцев. Аннунциату скоро окружило множество воздыхателей, чьи домогательства неизменно оставались безуспешными. Самым настойчивым преследователем молодой догарессы был красавец-патриций Микаэль Стено. Отвергнутый, как и все другие, Аннунциатой, Стено оклеветал ее, а потом оскорбил и самого дожа. Взбешенный Марино Фальери обратился к сенату с требованием покарать обидчика, но наказание оказалось ничтожным. Оскорбленный дож составил заговор против республики, чтобы низложить правление знати и стать самодержавным герцогом Венеции. Накануне восстания по доносу предателя Фальери и его сторонники были схвачены, главные заговорщики повешены, а Фальери два дня спустя обезглавлен, и седая голова его скатилась по ступеням “лестницы великанов” дворца дожей.
Как и в реальной истории, в новелле Гофмана семейная драма венецианского дожа переплетена с политикой. Но есть одна тайная любовная линия, создающая особое романтическое напряжение повествования. Есть еще один молодой герой — гондольер Антонио, известный венецианцам своим “веселым нравом и уменьем петь песни”. Он с детства любит Аннунциату, встреченную лишь однажды, когда она была еще маленькой девочкой. И она смутно помнит “хорошенького мальчика”, в разлуке с которым, как ей кажется, у нее потом “не было ни одной счастливой минуты”. Выросшие Антонио и Аннунциата узнают друг друга. Антонио узнаёт, что один из его товарищей, Пьетро, каждый день катает дожа и догарессу в своей гондоле.



Сговорившись с приятелем, юноша переодевается в бедное матросское платье, подкрашивает лицо, цепляет фальшивую бороду и, не узнанный, плывет как второй гребец в одной гондоле с любимой. В отличие от других поклонников, он робок, боготворит Аннунциату, его наполняет безмерным счастьем одно лишь присутствие возле нее. Для Аннунциаты же эта прогулка становится роковой, неожиданно несет ей новые, незнакомые впечатления. Вот как рассказано об этом у Гофмана:
“Старый Фальери был весел. Он шутил, смеялся, целовал маленькие ручки Аннунциаты, обнимал рукой ее гибкий стан. Гондола между тем выплыла в открытое море, откуда вся прекрасная Венеция с ее гордыми башнями и дворцами открылась перед путниками как на ладони. Фальери гордо поднял голову и сказал, самодовольно озираясь: “Ну, что, моя дорогая, не правда ли: весело плыть по морю с его властителем и супругом? <...> не правда ли, хорошо и приятно плыть по морю с его повелителем?” В ту минуту, как дож сказал эти слова, к ним донеслись издали звуки музыки. Тихий мужской голос, далеко разносимый по волнам, пел:
Ah! senza amare
Andare sul mare,
Col sposo del mare,
Non puo consolare!

(“Ах! не любя, / Плыть по морю / С супругом моря, — / Нет утешенья!”)
Раздались другие голоса и пропели песню еще несколько раз. Наконец звуки замерли, разнесенные ветром. Фальери не слыхал ничего и продолжал рассказывать Аннунциате историю происхождения торжества, когда дож с высоты Буцентавра бросает в море свой обручальный перстень. Он говорил о победах республики, о том, как ею были завоеваны Истрия и Далмация <...> и как с тех пор был введен обычай обручения с морем. Но если пропетая песня прошла не замеченной для ушей Марино Фальери, то так же не замеченным прошел для Аннунциаты его рассказ. Она была глубоко поражена унесшимися вдаль звуками и смотрела кругом блуждающим взглядом, как тот, кто, внезапно пробудясь, не может еще дать себе отчета в мыслях. — “Senza amare! senza amare! — Non puo consolare!” — шептали уста, и слезы, как перлы, блеснули в прекрасных глазах, между тем как глубокий вздох вырвался из взволнованной груди”.



Песня гондольера открывает Аннунциате неведомые ранее чувства — любовного блаженства и любовной муки. Не проходит и двух дней, как в Венеции раскрыт заговор против республики, заговорщики преданы казни. Аннунциата, “терзаемая и горем, и блаженством”, наконец-то может быть неразлучна со своим Антонио: “Среди поцелуев и слез поклялись они в вечной верности, забыв прошедшие ужасы. Глаза их, обращенные к небесному блаженству, уже не видели земной скорби, просветленные раем любви”. В сопровождении старой няньки Маргариты они бегут из Венеции и выходят в лодке в открытое море, “но тут море поднялось, как ревнивая вдова обезглавленного Фальери, охватило, наконец, лодку исполинскими пенящимися волнами и погребло всех троих в своей холодной, шумящей бездне!”
В 1850 году Федор Тютчев посвятил этой церемонии очень красивое стихотворение

ВЕНЕЦИЯ

Дож Венеции свободной
Средь лазоревых зыбей,
Как жених порфирородный,
Достославно, всенародно
Обручался ежегодно
С Адриатикой своей.
И недаром в эти воды
Он кольцо свое бросал:
Веки целые, не годы
(Дивовалися народы),
Чудный перстень воеводы
Их вязал и чаровал...
И чета в любви и мире
Много славы нажила —
Века три или четыре,
Все могучее и шире,
Разрасталась в целом мире
Тень от львиного крыла.
А теперь?
В волнах забвенья
Сколько брошенных колец!...
Миновались поколенья,—
Эти кольца обрученья,
Эти кольца стали звенья
Тяжкой цепи наконец!..
_________________
Und da warst Du -
Nicht am Licht das Dich umgab
Nein - am Schatten den ich warf
Habe ich Dich erkannt...
"Sanctus", T. Wolff

[Lasombra]

Тинторетто. "Догаресса"


Эти находившиеся в тени дамы, догарессы, не имели авторитета и официального положения. Все, что от них требовалось, это появление с мужем на официальных приемах. При этом они обязаны были хорошо и нарядно выглядеть. На голове им предписано было иметь миниатюрную корно. Королевы часто заменяли мужей и даже командовали армиями, но не было ни единого случая в длинной истории Венеции, чтобы догаресса выполняла роль дожа.
Хотя роль ее сводилась к минимуму, говорят, что первым вопросом избирательной комиссии после того, как выдвигался кандидат на должность дожа, был: «Как выглядит его жена?» К ней предъявлялось главное требование: догалина — парадная одежда догарессы — должна хорошо на ней сидеть. Единственной догарессой, оказавшей влияние на историю, была византийская принцесса Теодора Дукас, дочь императора Константина X. Она привезла в Венецию новые экзотические духи и лосьоны, а также золотой инструмент с двумя зубцами, которым — к великому интересу присутствовавших — она деликатно разделяла еду, которую предварительно для нее нарезали. Так, по слухам, впервые на европейском столе появилась вилка.
(Генри Мортон, «Прогулки по Северной Италии»)
_________________
Und da warst Du -
Nicht am Licht das Dich umgab
Nein - am Schatten den ich warf
Habe ich Dich erkannt...
"Sanctus", T. Wolff

[Galina]

Догаресса
Album Amicorum of a German Soldier 1595

[Lasombra]

На днях рисовала эскизы венецианских карнавальных костюмов и как-то мысль ненавязчиво сама направилась в тему Древнего Египта... И вот что подумалось и показалось любопытным: корону дожа возводят к фригийскому колпаку



но - это пока только личные ассоциации - есть в нем нечто от короны фараонов Древнего Египта (красная корона Нижнего Египта).



Интересно, нет ли доказательств неслучайности этого совпадения или это действительно только личное наблюдение?
_________________
Und da warst Du -
Nicht am Licht das Dich umgab
Nein - am Schatten den ich warf
Habe ich Dich erkannt...
"Sanctus", T. Wolff