1.
Часто и помногу о многом про себя размышляя я наткнулся мыслью и на историю
королей Британии и подивился тому, что, помимо упоминания об их правлении
в давние времена, которое содержится в обстоятельных трудах Гильдаса и
Беды (1), я не нашел ничего о королях, живших
до воплощения Иисуса Христа, ничего об Артуре (2)
и многих других после воплощения Христова, хотя свершенные ими деяния
достойны славы вовеки и многие народы их помнят и о них повествуют (3),
как если бы они были тщательно и подробно описаны.
2. И вот когда я думал об этом и стремился доискаться причины этого, архидиакон
Оксенфордский Вальтер (4), муж отменно сведущий
в искусстве красноречия и в иноземной истории, предложил мне некую весьма
древнюю книгу на языке бриттов, в которой без каких-либо пробелов и по
порядку, в прекрасном изложении рассказывалось о правлении всех наших
властителей начиная с Брута, первого короля бриттов, и кончая Кадвалладром,
сыном Кадваллона. Поддавшись его увещеванию и не собирая в чужих садах
сладкозвучных слов, но довольствуясь деревенским слогом и собственным
пером, я постарался перевести сочинение это на латинский язык. Ведь, заполнив
страницы высокопарными выражениями, я нагнал бы на читающих скуку поскольку
им пришлось бы дольше задерживаться на раскрытии значения слов, чем на
понимании хода событий.
3. Итак Роберт, правитель Клавдиоцестрии (5),
прими благосклонно этот ничтожный мой труд, дабы при твоем просвещенном
содействии, под твоим присмотром он был исправлен и преобразован настолько,
чтобы все могли счесть его не проистекшим от Гальфрида Монмутского, но
творением тонкого вкуса твоей Минервы (6),
и о нем говорили, что он создан тем, кого породил преславный король англов
(7) Генрих (8),
кого философия обучила свободным наукам (9),
кого прирожденная доблесть в ратных деяниях поставила во главе воинов,
из-за чего остров Британия ныне, в наши дни, обретший в тебе как бы второго
Генриха, приветствует тебя от глубины души.
4. Приложи усилие и ты, Галеран, правитель Меллента (10),
вторая опора нашего королевства, чтобы это произведение, над которым потрудились
мы оба и которое ныне предается гласности, воссияло возможно ярче. Ведь
тебя, отпрыска знаменитейшего королевского рода Карла (11),
мать Философия, приняв в свое лоно, наставила в глубокомысленных науках
своих, а затем, дабы ты прославился в ратном деле, направила в стан королей,
где, превзойдя отвагой своих сотоварищей, ты под руководством отца постиг,
как внушать страх врагам и быть оплотом для своих. Итак, будучи для своих
надежным оплотом, возьми и меня, твоего почитателя, составившего эту книгу
для утехи твоей, под свое покровительство, дабы, покоясь под сенью столь
могучего древа, я мог пред завистниками и порицателями уверенно извлекать
сладостные звучания из свирели музы моей.
5. Британия, прекраснейший из островов, лежит в западном Океане, между
Галлией и Ибернией (12), простирается на
восемьсот миль в длину и на двести в ширину и с неубывающим плодородием
доставляет смертным все, в чем они испытывают нужду. Обильная всякого
рода металлами, она обладает широко раскинувшимися полями, а также холмами,
пригодными для богатого урожаями земледелия, на которых благодаря щедро
родящей почве в подобающее им время вызревают всевозможные земные плоды.
Обладает, она и полными самым различным зверем лесами, в которых на прогалинах
и перемежающихся с ними пастбищах для домашних животных произрастают травы
и цветы различной окраски наделяют медом прилетающих сюда пчел. Обладает
она и лугами, зеленеющими в прелестных местах на склонах вздымающихся
высоко в небо гор, и прозрачными родниками на них, которые сверкающими
потоками струятся с легким журчанием, навевая сладостную дремоту тем,
кто прилег на их берегах. Орошают остров также озера, богатые рыбою реки,
и от южных его побережий, откуда отплывают корабли в Галлию, протягиваются,
как три руки, три знаменитых реки, а именно Темза, Сабрина и Хумбер, по
которым из заморских стран тем же водным путем доставляют товары. Некогда
украшали остров двадцать, даже двадцать восемь значительных городов, из
коих иные лежат в развалинах в опустошенной местности, тогда как другие
и посейчас нерушимые, заключают в себе воздвигнутые различным святым прекрасные
храмы с башнями, взнесенными на огромную высоту, и в эти храмы стекаются
толпы верующих мужчин и женщин, смиренно, в согласии с христианским учением
взывающих к Господу. Наконец, обитает на острове пять народов, а именно:
норманны, бритты, саксы, пикты и скотты (13).
Исконные его обитатели бритты некогда занимали земли от моря до моря,
пока Бог не покарал их за надменность и им не пришлось отступить под натиском
пиктов и саксов (14). Нам остается еще разъяснить,
каким образом и откуда прибыли бритты, дабы впредь к этому не возвращаться.
6. По окончании Троянской войны Эней, спасаясь после падения Трои с сыном
Асканием, прибыл на корабле в Италию (15).
Радушно принятый там царем Латином, он возбудил против себя ненависть
Турна, царя рутулов (16), и с ним сразился.
В этом поединке Эней одержал верх над Турком.и, убив его, овладел царством
Италией и получил в жены Аавинию, дочь Латина. По кончине Энея облеченный
царскою властью Асканий основал Альбу (17)
на Тибре и породил сына, имя коему было Сильвий. Последний, поддавшись
соблазнам тайной любви, вступил в связь с племянницей своей бабки Лавинии
(18), и девушка от него зачала. Когда об этом узнал Асканий, его
отец, он повелел своим прорицателям установить, младенцем какого пола
беременна девушка. Дознавшись истины, прорицатели объявили, что в чреве
у нее мальчик, которому суждено умертвить своего отца и свою мать, и что;
обойдя изгнанником многие земли, он достигнет в конце концов вершины славы.
Это прорицание не обмануло их. Ибо когда наступил срок родов, женщина
произвела на свет мальчика и, рожая его, умерла. Его отдали на попечение
повивальной бабке и нарекли Брутом.
Впоследствии, по прошествии трех пятилетий, подросток сопровождал как-то
отца на охоте и убил его нечаянно выпущенной в него стрелой. Ибо когда
слуги погнали на них стадо оленей, Брут, стараясь поразить дичь, пронзил
своего родителя насмерть, попав ему в грудь.
7. По смерти отца Брут подвергся изгнанию из Италии, ибо все родичи были
возмущены столь непостижимым его злодеянием. Покинув родину, он достиг
областей Греции и набрел на потомков Гелена (19),
сына Приама, которые, пребывая во власти царя греков Пандраса, томились
у него в рабстве. Ведь после разрушения Трои Пирр, сын Ахилла, привел
с собою названного Гелена и с ним вместе многих других закованных в цепи
и, дабы отметить на них гибель отца, приказал держать их в заточении.
Установив древнее родство, Брут остался среди троянцев. Он настолько возблистал
своими воинскими деяниями и своей доблестью, что привлек к себе большую
любовь царей и властителей, чем кто-либо иной из юношества этой земли.
Был он между мудрыми мудр, между воинственными воинствен, и сколько бы
золота или других драгоценностей ни захватывал, отдавал все без остатка
воинам. И среди всех народов распространилась слава о нем, и троянцы начали
стекаться к нему, умоляя, чтобы он их возглавил в борьбе за избавление
от рабства. Они утверждали, что это легко достижимо, ибо численность их
в стране многократно выросла, так что их ныне насчитывается семь тысяч,
исключая малых детей и женщин. Кроме того, в Греции пребывает благороднейший
юноша по имени Ассарак (20), который сочувствует
им, ибо мать у него троянка, и возлагает на них величайшие надежды, считая,
что с их помощью он сможет противостоять утеснениям греков. Его собственный
брат оспаривал у него три крепости, которые подарил ему, умирая, отец.
Этот брат вознамерился отнять их у Ассарака на том основании, что тот
был рожден от наложницы; сам же он был грек и по отцу и по матери и по
этой причине привлек царя и остальных греков на свою сторону.
Убедившись, что у Ассарака изрядное число воинов, и обозрев его крепости,
открытые перед ним для осмотра, Брут увереннее уступил настояниям троянцев.
8. Итак, поставленный над ними вождем, он созывает отовсюду троянцев и
укрепляет города Ассарака. Затем он с Ассараком и со всем множеством последовавших
за ними мужчин и женщин занимает поросшие лесами горные склоны. Оттуда
он направил царю следующее послание:
"Пандраса, царя греков, приветствует Брут, вождь последних уцелевших
троянцев.
Так как было жестокой несправедливостью обращаться в царстве твоем с народом,
происходящим от преславного колена Дарданова (21),
по-иному, чем того требовала ничем не запятнанная знатность его, он укрылся
в лесной глуши. Он предпочел кормиться подобно зверям мясом и травами,
наслаждаясь свободой, чем, ублажая себя всевозможными яствами, оставаться
и впредь порабощенным тобою. Если сказанное оскорбляет величие твоей мощи,
то вину за это нельзя возлагать на нас, - напротив, нас должно понять
и простить, ибо всякому узнику свойственно стремление возвратить себе
былое достоинство. Итак, проникшись к нам милосердием, соблаговоли даровать
нам утраченную свободу и дозволь, чтобы мы обитали в лесах, которые заняли,
желая сбросить с себя ярмо рабства. В противном случае снизойди хотя бы
к тому, чтобы мы с твоего разрешения беспрепятственно удалились к чужеземным
народам".
9. Пандрас, однако, ознакомившись с этим посланием, чрезвычайно подивился
тому, что те, кого он почитал своими рабами, прониклись столь великой
дерзостью, что обращаются к нему с подобными требованиями. Созвав на совет
своих приближенных, он принял решение собрать войско, дабы покарать беглецов.
Но когда проходил через город Спаратин (22)
в глухие места, где, как он полагал, укрывались троянцы, с тремя тысячами
воинов выступил Брут и внезапно напал на ничего не опасавшегося Пандраса.
Ибо, услышав о приближении царского войска, Брут вошел предыдущею ночью
в названный город, чтобы напасть врасплох на дурно вооруженных и беспорядочно
двигавшихся врагов. И вот, устремившись на них, троянцы яростно кидаются
в бой и стараются их одолеть. Греки, сразу смешавшись, разбегаются во
все стороны и во главе со своим царем торопятся переправиться через протекавшую
поблизости реку Акалон (23). Но, переправляясь
через нее, попадают в стремнину и терпят превеликое бедствие. Бегущих
врагов настигает Брут и истребляет настигнутых, частью в волнах, частью
на берегу, тесня их везде и радуясь их гибели и в воде, и на суше.
Заметив это, безмерно опечаленный Антигон, брат Пандраса, удержал своих
дрогнувших воинов и, собрав их в отряд, стремительно бросился на все более
ожесточающихся троянцев: он почитал за лучшее погибнуть, сопротивляясь,
чем, обратившись в позорное бегство, утонуть в илистых омутах. Итак, наступая
сомкнутым строем, он увещевает своих сотоварищей мужественно сопротивляться
и изо всех сил сражается смертоносным оружием. Но от этого ему было немного,
а то и вовсе никакой пользы, ибо троянцев защищали доспехи, тогда как
на его людях их не было. Итак, наиболее отважные из воинов Антигона упорно
дрались, нанося ничтожные потери врагам, но так и не смогли их сломить;
они были почти полностью перебиты, Антигон и его друг Анаклет захвачены
в плен.
10. Одержав решительную победу, Брут укрепил оборону города, оставив в
нем шестьсот воинов, и двинулся в глушь лесов, где троянский простой народ
был преисполнен надежды, что он его защитит. А Пандрас, удрученный своим
бегством и пленением брата, той же ночью постарался собрать своих разбежавшихся
кто куда воинов и на заре нового дня подошел с вновь собранным войском
к городу, дабы его осадить. Он считал, что здесь заперся Брут и тут же
находятся Антигон и остальные пленные. Итак, подступив к стенам крепости
и обследовав ее местоположение, он распределил свое войско на несколько
отрядов и расставил их повсюду вокруг города. Он также распорядился, чтобы
одни из них препятствовали осажденным выйти из города, другие занимались
отведением рек в новые русла, третьи - частыми ударами таранов и других
стенобитных орудий рушили кладку городских стен. Беспрекословно выполняя
царские повеления, осаждающие стремились нанести осажденным как можно
больший урон. С наступлением ночи были отобраны те, кто выдавался своею
отвагой, и им было приказано стеречь от внезапного нападения лагерь и
внутри него шатры воинов, пока те, истомленные дневными трудами, будут
покоиться в них, погруженные в сон.
11. Но осажденные, стоя на возвышении стен, стараются изо всех сил противопоставить
свои ухищрения ухищрениям неприятеля и, осыпая его то дротиками, то пылающими
серными факелами, сражаются, защищая себя в едином порыве. Однако когда
враги, построившись черепахой (24), стали
подрывать крепостную стену, а также принялись забрасывать осажденных греческим
огнем (25) и обливать их кипящей водой, тем
пришлось податься назад. Наконец, истощенные недостатком съестных припасов
и истомленные ежедневными схватками, они отправили к Бруту гонца, умоляя
его поспешить им на помощь. Ведь они опасались, как бы им, доведенным
до полного истощения, не пришлось оставить противнику город. Брут, всем
сердцем желая их выручить, мучился сомнениями, ибо не располагал таким
числом воинов, какое требовалось для сражения в поле. И вот он надумал,
применив хитрость, проникнуть глухою ночью в неприятельский лагерь и,
обманув часовых, перебить объятых сном вражеских воинов. Но так как он
понимал, что это невыполнимо без согласия и помощи кого-либо из греков,
он призвал к себе Аваклета, друга Антигона, и, обнажив меч, сказал ему
так: "Достославный юноша, и тебе и Антигону придет конец, если ты
не согласишься в точности выполнить мою волю в том, что я тебе предпишу.
Я хочу этой ночью проникнуть в греческий лагерь, дабы неожиданно учинить
в нем побоище. Но я опасаюсь, как бы несущие стражу, распознав нашу уловку,
не помешали осуществлению моего замысла. И так как при таком обороте дела
пришлось бы прежде сразиться с ними, я желал бы при твоем участии их обмануть,
чтобы увереннее напасть на всех остальных. Ты же, умело выполняя мое поручение,
отправившись во втором часу пополуночи в стан осаждающих и усыпив кого-либо
из них лживыми уверениями, скажешь ему, что извлек из моей темницы и привел
с собой Антигона и, укрыв "в кустах, оставил его в лощине возле лесной
опушки, ибо идти далее он не в силах, так как его движениям мешают ножные
кандалы. Затем ты поведешь обманутых тобою туда, где начинается лес, как
будто за тем, чтобы они помогли Антигону, а я прибуду туда же с вооруженными
воинами, готовый умертвить завлеченных тобою греков".
12. Видя перед собой меч, готовый его поразить, Анаклет, охваченный страхом,
пока произносились эти слова, клятвенно обещал исполнить приказание Брута,
если ему и Антигону будет дарована жизнь. Итак, по заключении этого договора,
Анаклет во втором часу ночи направился по указанному ему пути к стану
осаждающих. Приблизившись к лагерю, он наткнулся на затаившихся в укрытиях
часовых, которые стали его допрашивать, чего ради он здесь оказался и
не проник ли сюда как лазутчик. Он же, притворившись, что безмерно обрадован
встречей с ними, ответил им так: "Я пришел сюда отнюдь не как предатель
моего народа, но потому, что, ускользнув из темницы троянцев, пробрался
к вам умолять отправиться вместе со мною к вашему Антигону, вырванному
мной из заточения, в котором он томился у Брута. Но так как Антигон обессилел
от тяжелых ножных кандалов, я "ставил его, притаившегося в кустах,
на опушке леса невдалеке отсюда, а сам устремился на розыски кого-либо
из вас, чтобы привести к нему тех, кто бы его избавил от них". Часовых,
однако, одолевали сомнения, правдив ли его рассказ, но тут подошел один
человек, которому он был знаком и который; поздоровавшись с ним, сообщил
своим сотоварищам, кто он такой. И они, нисколько после этого не колеблясь,
поспешно призвали своих отсутствовавших товарищей и все вместе последовали
за ним до лесной опушки, где, как он утверждал, скрывается Антигон. И
пока они продвигались среди кустов, нежданно-негаданно появляется Брут
с толпой вооруженных и, кинувшись на пришедших с Анаклетом и сразу же
охваченных страхом греков, учиняет беспощадное их избиение. После этого
он продвинулся к лагерю осаждающих и тут разделил своих воинов на отряды,
чтобы каждый из них, остерегаясь выдать себя и не поднимая шума, проник
в назначенную ему часть лагеря и, оказавшись там, воздерживался от открытого
нападения, пока он сам со своими людьми не захватит царский шатер, о чем
оповестит их рожком.
13. Кроме того, он им дал наставление, как именно им следует действовать,
после этого воины стали потихоньку проникать во вражеский лагерь и, притаившись
в указанных им местах, начали ждать условного знака. И Брут не замедлил
его подать, очутившись перед шатром Пандраса, куда он жаждал ворваться.
Услышав рожок, все сразу же обнажают мечи, вбегают в палатки и кидаются
к ложам спящих (26). Троянцы без передышки
осыпают их несущими смерть ударами, не щадя никого, и обходят весь лагерь,
оставляя за собой груды трупов. От стонов умирающих пробуждаются все остальные
и, увидев возле себя забрызганных кровью убийц, цепенеют от ужаса, словно
овцы, захваченные врасплох волками. Никто из греков не надеялся на спасение,
так как у них не было ни времени, ни возможности взяться за оружие или
даже броситься в бегство. Безоружные среди вооруженных, они устремляются
туда, куда их гонит неприятельский натиск, но отовсюду на них кидаются
враги, беспощадно их уничтожая. Кому полуживому удавалось ускользнуть
от вражеского меча, тот из-за торопливости, порожденной безудержным стремлением
поскорее уйти от опасности, разбивался на скалах или находил себе гибель
в чаще кустарника, испуская дух вместе с вытекавшей из тела кровью. Иной,
прикрытый только щитом или каким-либо другим доспехом и подгоняемый страхом
смерти, натыкался на те же скалы и, торопясь найти для себя укрытие, падал
во мраке ночи и при падении ломал себе руки иль ноги. С кем не случилось
подобного, тот, не зная куда пуститься бежать, тонул в текущих поблизости
речках. Едва ли кто-либо выбрался отсюда совсем невредимым, не испытав
каких-нибудь бедствий. Горожане, узнав о прибытии своих соплеменников,
высыпали за крепостные стены и этим только усугубили происходившее кровопролитие.
14. А Брут, добравшись, как сказано выше, до царского шатра, сохранил
жизнь захваченному царю и не замедлил заковать его в цепи. Он полагал,
что, оставив царя в живых, достигнет большего, чем если его умертвит,
и добьется того, чего страстно желал. Между тем возглавляемый им отряд
не прекращал уничтожать врагов, так что ту часть лагеря, которая досталась
на его долю, он полностью истребил и опустошил. За этим делом его воины
провели целую ночь, а когда с первым светом зари открылось, сколько полегло
тут народу, Брут, исполненный величайшего ликования, дозволил своим сотоварищам
на поле битвы обирать трупы погибших, сколько им вздумается. Затем он
вместе с плененным царем вступает в город, намереваясь дождаться, когда
победители распределят между собой захваченную вражескую казну. После
того как с этим было покончено, он восстановил крепость и повелел предать
погребению мертвых. Вслед за чем, собрав вместе свои отряды, отвел их
в леса, торжествуя победу, которая наполнила души всех ликованием. Тут
преславный вождь созвал старших годами и обратился с вопросом к ним, что,
по их мнению, следует потребовать от Пандраса, ибо, пребывая в их власти,
тот уступит любому их требованию, лишь бы ему дали свободу. Но они, руководствуясь
различными побуждениями, выражали различные пожелания, причем иные советовали
потребовать от царя часть его царства, дабы в ней поселиться, тогда как
другие - дозволения уйти из его пределов, захватив с собою все, что может
понадобиться в пути. Так как они долгое время не могли преодолеть свои
разногласия, поднялся один из них по имени Мемприций и, испросив тишины,
сказал слушавшим его так: "Что же вы колеблетесь, достопочтенные
старцы, не решаясь выбрать то, чего, как я полагаю, требует ваше благо?
Если вы хотите для себя и для ваших потомков вечного мира, нужно истребовать
от царя лишь одного, а именно дозволения покинуть его владения. Ибо, если
вы оставите жизнь Пандрасу, заключив с ним договор о предоставлении вам
части Греции и пожелав остаться среди данайцев, вы никоим образом не сможете
наслаждаться длительным миром, ибо братья, сыновья, племянники тех, кого
вы вчера облекли на гибель, будут жить вперемешку с вами или окажутся
соседями вашими. Неизменно памятуя о гибели своих родичей, они будут питать
к вам вечную ненависть и, раздраженные даже какой-либо безделицей, постоянно
стремиться вам отомстить, тогда как вы, располагая меньшим числом людей,
не будете обладать достаточной силой, чтобы противостоять стольким недругам.
А уж если дело дойдет до открытого столкновения, то тут их численность
с каждым днем станет возрастать, тогда как ваша - неминуемо уменьшаться.
Итак, я почитаю за лучшее, чтобы вы потребовали у царя его первородную
дочь, которую зовут Инногеной, предназначив ее нашему вождю в жены, а
вместе с нею золото и серебро, корабли и зерно, и все то, что будет необходимо
нам в нашем странствии. И если нам удастся добиться этого, мы с царского
дозволения отправимся искать пристанища среди других народов".
15. После того как этими и подобными им словами он закончил свою речь
к соплеменникам, все они выразили ему свое одобрение и стали настойчиво
домогаться, чтоб Пандраса поставили перед ними и, буде он не примет их
требований, предали самой мучительной смерти. Немедленно царя привели
и поставили на помост, возвышавшийся над всеми присутствовавшими, после
чего ему объявили, каким пыткам он будет подвергнут, если не выполнит
того, что ему прикажут. На это он ответил следующим образом: "Так
как враждебные боги предали в ваши руки и меня и брата моего Антигона,
мне надлежит подчиниться вашему требованию, дабы мы не лишились жизни,
если бы вам довелось выслушать наш отказ - ведь в вашей власти сохранить
ее нам или отнять. Но ведь нет, по-моему, ничего драгоценнее жизни, ничего
сладостнее, и неудивительно, что я готов отдать за нее все, что ее сохранит.
И хотя мне не по сердцу повиноваться вашим приказам, я нахожу для себя
утешение в том, что отдаю мою дочь в жены юноше столь великой доблести,
который, как указывает его несомненное, проявляющееся во всем благородство,
а также гласит известная молва, происходит из рода Приама (27)
и Анхиза (28). Ведь какой иной троянский
изгнанник мог бы вызволить из оков рабства столь многих и столь великих
мужей? Кто вместе с ними мог бы оказать сопротивление царю греков или
со столь малыми силами вступить в бой с таким множеством вооруженных и
в сражении одолеть и захватить в плен их царя? Итак, раз столь выдающийся
юноша смог столь доблестно противоборствовать мне, я отдаю ему мою дочь
Инногену, отдаю золото и серебро, корабли, зерно, вино и оливковое масло,
и все то, что, по вашему разумению, вам понадобится в пути. Но если, отказавшись
от первоначального замысла, вы пожелаете остаться с греками, я предоставлю
вам для заселения третью часть моего царства. Буде все же вы на это не
согласитесь, я на деле осуществлю мои обещания и, чтобы вы в этом не сомневались,
останусь у вас заложником, пока не исполню всего".
По заключении этого соглашения победители отправляют гонцов по всему побережью
Греции, дабы собрать корабли. После того как они были собраны в числе
трехсот четырнадцати, на них грузят всякого рода съестные припасы. Дочь
Пандраса выдают замуж за Брута. И как того требовало присущее ей высокое
положение, царь одаряет ее золотом и серебром. По завершении всех этих
дел царю возвращают свободу, а троянцы с попутным ветром отплывают из
его государства. Инногена, стоя на возвышающейся над всем кораблем корме,
не раз лишалась чувств на руках у Брута; она горько рыдала, проливая потоки
слез и скорбя, что покидает родных и родину, и не отводила от берега глаз,
пока он был виден. Брут старался ее успокоить, расточая ей ласки; то он
сжимал ее в горячих объятиях, то дарил ей горячие поцелуи и не отступался
от этого до тех пор, пока ее, истомленную долгим плачем, не одолел благодатный
сон.
16. Тем временем задули попутные ветры, и через два дня и одну ночь они
подошли к одному острову, носящему название Леогеция (29),
и пристали к нему. Этот остров в давние времена был разорен морскими разбойниками,
и с той поры никто не се лился на нем. Дабы разведать, нет ли там все
же каких-либо жителей, Брут направил туда триста воинов. Не найдя на острове
ни души, они убили в лесах и на горных склонах повстречавшихся им раз
личных диких зверей. Они набрели также на какой-то безлюдный город, где
обнаружили храм Дианы (30), в котором изваянье
богини снисходило к ответам, если кто решался его о чем-либо спросить.
Неся на себе добытую дичь, троянцы возвращаются к кораблям и сообщают
своим сотоварищам, каковы этот остров и город на нем. Они принялись убеждать
вождя посетить храм и, поднеся дары, вопросить божество этого места, какая
земля доставит им надежное пристанище. И так как это предложение было
одобрено всеми, Брут, взяв с собой прорицателя Гериона и двенадцать старейших
возрастом, отправился к храму со всем необходимым для жертвоприношения.
Прибыв туда, они, обернув вокруг головы повязки (31),
сложили по старинному обычаю перед входом в святилище три очага, предназначенные
для трех божеств (32), а именно для Юпитера,
Меркурия и Дианы, и каждое из них почтили подобающей ему жертвой. Стоя
у жертвенника богини и держа в правой руке священную чашу, полную вина
и крови белоснежной оленухи, сам Брут, подняв лицо к изваянию божества,
нарушил молчание следующими словами:
Дебрей богиня лесных, вепрей дубравных погибель,
Коей открыты пути в темных просторах небес,
В безднах подземных миров!
Открой нам судьбы изволение:
В землях каких обитать ныне ты нам повелишь?
Место такое назначь, где вечно чтить тебя буду,
Дев хороводы ходить будут вкруг храмов твоих.
Повторив это девять раз сряду, он четырежды обошел вокруг алтаря, вылив
вино из чаши в огонь, после этого он возлег на шкуре оленухи, разостлав
ее у подножия алтаря. Затем, уступив одолевшей его дремоте, он, наконец,
уснул. Шел тогда третий ночной час, когда смертных сковывает целительный
сон. И Бруту привиделось будто богиня стоит перед ним и вещает:
Там, где солнца закат, о Брут, за царствами галлов,
Средь Океана лежит остров, водой окружен.
Остров тот средь зыбей гигантами был обитаем,
Пуст он ныне и ждет, чтоб заселили его
Люди твои; поспеши - и незыблемой станет твердыней,
Трою вторую в нем дети твои обретут.
Здесь от потомков твоих народятся цари, и подвластен
Будет этим царям круг весь земной и морской.
Пробужденный этим видением, вождь усомнился, был ли то сон или живая богиня
указала страну, куда надлежит отплыть. Собрав своих сотоварищей он подробно
рассказал им обо всем, что приключилось с ним спящим.
17. Проникшись бесконечною радостью, все увещевают его вернуться на корабли
и, пока ветер благоприятствует, как можно поспешнее направиться под парусами
на запад, на поиски предуказанного богинею острова. И, нимало не мешкая,
они возвращаются к остальным своим сотоварищам и выходят в открытое море.
Пробороздив водную гладь, путники после тридцатидневного плавания достигли
берегов Африки, все еще не зная, куда обратить носы своих кораблей. Затем
они подошли к Алтарям Филистимлян и к Озеру Солеварен и проплыли мимо
областей Руссикады и гор Азары (33). Тут
странники подверглись величайшей, опасности, так как на них напали морские
разбойники. Одержав, однако, над ними победу, они обогатились их добычею
и награбленным ими. Переправившись затем через реку Мальва (34),
они пристали к берегам Мавритании (35). Побуждаемые
нехваткой продовольствия и питьевой воды, троянцы сошли с кораблей и,
разбившись на отряды, опустошили эту страну от края до края. Нагрузив
захваченным свои корабли, они направились к Геркулесовым столбам (36),
и здесь перед ними предстали морские чудища, именуемые сиренами (37),
которые, окружив корабли, едва их не утопили. Они все же ускользнули от
них и вошли в Тирренское море (38). Здесь
на самом побережье наткнулись они на четыре колена потомков троянских
изгнанников, бежавших вместе с Антенором (39)
из Трои. Их вождь, прозывавшийся Коринеем (40),
муж скромный, благоразумный и проницательный, отличался выдающейся доблестью
и такой же отвагой. И если ему случалось встретиться в единоборстве с
каким-либо гигантом, он одолевал его с такой легкостью, словно тот был
еще не окрепшим мальчиком. Установив общность происхождения и древность
своего родства с местными жителями, новоприбывшие объединились с Коринеем
и возглавляемым им народом, который по имени своего вождя впоследствии
стал называться корнубиями и во всех битвах и стычках Брута неизменно,
прежде других, оказывал ему помощь. Затем они все прибыли в Аквитанию
(41) и, войдя в устье Литера (42),
бросили там якоря. Здесь они провели неделю и разведали, как расположено
это королевство.
18. Правил тогда в Аквитании Гоффарий Пикт (43),
король этой страны. Когда до него дошла весть об иноземцах, которые на
множестве кораблей прибыли в пределы его государства, он послал к ним
гонцов, дабы те их спросили, привезли ли они с собой мир или войну. Королевские
гонцы, направляясь на розыски чужестранного флота, встретили Коринея,
который сошел на сушу с двумястами мужей, дабы поохотиться в чаще лесов.
Вступив с ним в разговор, гонцы обратились к нему с вопросом, с чьего
разрешения он проник в королевские рощи и убивает тут дичь. Ведь издавна
установлено, что никто не смеет ее поражать без особого повеления государя.
На это Кориней им ответил, что никому ничьего разрешения на охоту вовсе
не требуется, и один из королевских гонцов, по имени Имберт, раздраженный
услышанным, бросился на Коринея и из изогнутого своего лука выпустил,
метя в него, стрелу. Кориней от нее уклонился, стремительно подскочил
к Имберту и его же луком размозжил ему голову.
Остальные же аквитанцы сразу же разбежались, едва ускользнув от руки Коринея,
и сообщили Гоффарию об убийстве его приближенного. Опечаленный вождь пиктавов
немедленно собрал огромное войско, дабы отмстить за смерть своего посла.
А Брут, узнав о подходе этого войска, укрепляет свои корабли и, повелев,
чтобы женщины и малые дети оставались на них, сам со всеми теми, кто полон
сил, выступает навстречу врагу.
Наконец, оба войска сошлись, и началась жестокая сеча. И когда уже большая
половица дня миновала во взаимном смертоубийстве, Кориней ощутил стыд,
что аквитанцы все еще продолжают отчаянно сопротивляться, а троянцы все
не могут их победить. И вот, преисполнившись доблести, он увлек своих
на правую сторону поля сражения и, составив отряд, учинил стремительный
натиск на неприятеля, и, ворвавшись в гущу врагов сомкнутым строем, не
переставал их разить, пока со своими проникшими в тыл неприятеля воинами
не принудил его обратиться в бегство. После потери меча в сумятице боя
Фортуна снабдила Коринея обоюдоострой секирой, которою всякого, до кого
мог дотянуться, он разрубал надвое, сверху донизу. Отваге и доблести этого
мужа дивился Брут, дивились подчиненные Коринея, дивились также враги.
А он, потрясая секирой, перед толпою бегущих, не меньший ужас сеял в них
такими словами: "Куда вы бежите, трусы? Куда, бежите, слабые духом?
Вернитесь, о вернитесь и сразитесь один на одни с Коринеем! О позор! Столь
многие тысячи бегут от меня одного! Впрочем, пусть оправданием вашего
бегства послужит то, что вас преследую я, Кориней, который столько раз
неизменно обращал в бегство тирренских гигантов, который множество раз
низвергал их в Тартар".
Услышав это, оборачивается некий военачальник врагов, по имени Сугард
и, ведя за собой триста воинов, бросается на Коринея, но тот, прикрывшись
щитом от его удара и не забыв о секире, которой был вооружен, но размахнувшись
ею, обрушил ее на верхушку шлема Сугарда и надвое разрубил оглушенного
противника сверху донизу. Устремившись вслед за тем и на других его воинов,
он принимается вращать своею секирой и, беспощадно их истребляя, неутомимо
носится между ними и, уклоняясь от направленных на него ударов, не перестает
поражать врагов: иному вместе с кистью отрубает он руку, иному отделяет
лопатки от туловища, иному одним ударом сносит голову с плеч, иному отсекает
голени со ступнями. Все бросаются на него одного, а он один на них всех.
Увидев происходящее, Брут, движимый любовью к этому доблестному мужу,
спешит с отрядом к нему на помощь. И тут начинают раздаваться крики на
разных наречиях, здесь наносятся частые удары мечами, здесь обе стороны
яростно истребляют друг друга. Вскоре, однако, троянцы одерживают решительную
победу и обращают в бегство короля Гоффария вместе с его пиктавами.
19. Едва уйдя от погони, тот посетил различные области Галлии, дабы обеспечить
себе поддержку родни и друзей, В то время в Галлии было двенадцать королей,
правивших независимо друг от друга. Благожелательно встретив Гоффария,
они единодушно обещают ему изгнать из пределов Аквитании вторгшихся в
нее чужеземцев. А Брут, обрадованный описанной выше победой, одаряет сотоварищей
доспехами павших и, одарив, снова объединяет их в отряды, после чего ведет
за собой по стране, чтобы, перебив ее обитателей, заполнить свои корабли
их богатствами. Горящими головнями Брут поджигает со всех сторон их города
и извлекает укрытые там в тайниках сокровища; он также опустошает поля,
безжалостно истребляет знатных и простой люд, стремясь уничтожить несчастный
народ до последнего человека. И вот, намереваясь подвергнуть подобному
разорению почти всю Аквитанию, он прибывает в то место, где теперь расположен
город Туронов (44), который, как свидетельствует
Гомер, он позднее выстроил. И так как местность показалась ему подходящей
для основания укрепления, он здесь разбивает для себя лагерь, чтобы в
случае нужды в нем можно было укрыться. Надо сказать, что его тревожили
опасения, как бы сюда не явился Гоффарий в сопровождении королей и галльских
военачальников с огромным числом вооруженных, дабы вступить с ним в сражение.
Покончив с разбивкой лагеря, он прождал тут Гоффария двое суток, уповая
на свою рассудительность и на отвагу бывшей у него в подчинении молодежи.
20. А Гоффарий, получая известия о пребывании на его землях троянцев,
не прекращал двигаться ни ночью ни днем, пока не увидел поблизости лагерь
Брута. Заметив над ним тревожное зарево, он, слегка усмехнувшись, разразился
такими словами: "О, горестная судьба! Безвестные беглецы расположились
лагерем в моем королевстве! Вооружайтесь, мужи, вооружайтесь и наступайте
на врага сомкнутыми рядами! Еще немного, и мы захватим евнухов этих, словно
овец, и распродадим схваченных по всему нашему королевству".
Итак, все, кого он с собою привел, облеклись в доспехи и вооружились и,
разделенные на двенадцать сильных отрядов, начали наступать на врагов.
Навстречу им, расставив своих в должном порядке, бесстрашно устремляется
Брут, заранее указав своим воинам, как им надлежит действовать, каким
образом нападать и обороняться. В разразившейся схватке сначала возобладали
троянцы, учинившие врагам жесточайшее избиение. Тех пало тогда около двух
тысяч. Остальные, как бы совсем обезумев от страха, ударились в бегство.
Но успех в конце концов обычно приходит к тому, у кого больше людей. И
вот галлы, располагая тройным превосходством в воинах, хотя вначале и
понесли поражение, придя в себя и собравшись с силами, отовсюду устремляются
на троянцев и, одолев их, заставляют укрыться в лагере. Одержав победу,
они обложили лагерь осадою, решив не уходить до тех пор, пока загнанные
в него не подставят свои шеи для рабских цепей, либо погибнут там в невыносимых
мучениях, изнуренные длительным голодом.
Между тем следующей ночью Кориней и Брут устроили совещание, причем первый
из них заявил, что хочет этой же ночью, отыскав какую-либо лазейку, выйти
из лагеря и притаиться до наступления дня в близлежащем лесу; когда же
Брут выступит на рассвете, чтобы сразиться с врагами, он, Кориней, со
своими воинами кинется на неприятеля с тылу и вступит с ним в схватку.
Этот замысел Коринея пришелся по душе Бруту. А тот, искусно выполняя свое
намерение, вышел из лагеря с тремя тысячами воинов и укрылся в чаще лесов.
Когда занялся следующий день, Брут распределил своих сотоварищей по отрядам
и, открыв лагерные ворота, выступает готовый к бою. Немедленно на него
кидаются галлы и затевают с ним битву. С обеих сторон погибают многие
тысячи мужей, нанося смертельные раны друг другу, ибо здесь никто не щадит
противника. Был среди дерущихся некий троянец, племянник Брута по имени
Турн, сильней и отважней которого, за исключением Коринея, не было никого.
Он один, действуя только мечом, истребил шестьсот вражеских воинов. Но
все же раньше, чем ему подобало, он погиб, убитый множеством навалившихся
на него галлов. Его именем будет назван впоследствии город Тур, ибо он
был именно тут погребен. И вот.когда оба стана особенно яростно бились,
нежданно-негаданно появился Кориней и ударил по врагу с тыла. Это воодушевило
выступивших из лагеря, и они теснят неприятеля с другой стороны и стараются
его уничтожить. А галлы, ошеломленные раздавшимися за их спинами кликами
людей Коринея и сочтя, что на них идет большее число воинов, чем их было
в действительности, торопятся покинуть поле сражения. Троянцы же неотступно
преследуют их и, преследуя, поражают насмерть; и не перестают поражать
до тех пор, пока не одержали победы. А Брута, хотя такое полное торжество
над врагом и доставило ему величайшую радость, удручает все же печальная
мысль, что численность его сотоварищей с каждым днем уменьшается, тогда
как численность галлов неуклонно растет. Одолеваемый по этой причине сомнениями,
должно ли продолжать биться с ними, он в конце концов предпочел, пока
большая часть его воинов все еще невредима и, окрыленные победой, они
преисполнены бодрости, отплыть на своих кораблях к тому острову, который
предуказало ему божество. И, не мешкая, он с согласия подчиненных прибыл
к своему флоту, погрузил на суда богатую добычу, которую успел захватить,
и взошел на них со всеми своими людьми. Плывя с попутными ветрами к обетованному
острову, он пристал, наконец, к Тотонскому побережью (45).
21. На острове, который назывался тогда Альбионом (46),
не жил никто, кроме немногих гигантов. Тем не менее его чарующие глаз
человеческий дивные земли, обилие рек, богатых рыбой, его нетронутые леса
внушили как самому Бруту, так и его спутникам страстное желание поселиться
на нем. Обойдя несколько областей, троянцы прогнали обнаруженных ими гигантов,
укрывшихся в горных пещерах, и распределили между собой всю страну, поставив
правителя над каждою ее частью. Они начинают возделывать пашни и строить
жилища, так что короткое время спустя ты мог бы счесть этот остров землею,
обитаемой испокон веков. Наконец, Брут по собственному имени нарекает
его Британией, а своих сотоварищей бриттами; ведь ему хотелось в этих
названиях запечатлеть навсегда свое имя. Отсюда и язык народа, который
прежде прозывался троянским или исковерканным греческим, впоследствии
стал именоваться бриттским. Что касается Коринея, то ту долю королевства,
которую ему даровал жребий, он назвал по собственному своему имени Коринеей
(47), последовав в этом примеру вождя, а
свой народ коринейским. Располагая возможностью выбрать по своему усмотрению
любую область на острове, он предпочел именно эту, которая либо потому,
что составляет как бы отросток корня Британии, либо из-за искажения имени
Коринея, именуется ныне Корнубией. Его больше всего прельщало, что тут
он сможет бороться с гигантами, которые здесь были в таком изобилии, как
ни в одной из распределенных между его сотоварищами областей. Среди этих
гигантов был один особенно отвратительный, которого звали Гоемагог (48).
Двенадцати локтей ростом, он был наделен такой силой, что в одно мгновение
вырывал из земли мощный дуб со всеми корнями, точно он был всего лишь
ореховый куст. Однажды, когда Брут устроил в гавани, где впервые высадился
на землю Британии, праздник в честь богов, Гоемагог с двадцатью гигантами
истребил в беспощадной схватке множество бриттов. Но бритты, сбежавшись,
наконец, отовсюду, взяли верх над гигантами и перебили их всех, кроме
Гоемагога. Брут повелел сохранить ему жизнь, желая посмотреть на борьбу
между этим гигантом и Коринеем, который неудержимо жаждал вступить в единоборство
с этим чудовищем.
Итак, Кориней, преисполненный величайшего ликования, препоясавшись для
борьбы и отложив оружие в сторону, вызывает Гоемагога на состязание в
силе и ловкости. В начале схватки одолевает то Кориней, то гигант, и,
сжимая друг друга в железных объятиях, они оглашают воздух своим учащенным
дыханием. Вскоре, однако, стиснув Коринея изо всей силы, Гоемагог сломал
ему три ребра, два справа и одно слева. Тогда Кориней, распалившись гневом,
собрал все свои силы, взвалил Гоемагога на плечи и как можно быстрее,
насколько ему позволял вес его ноши, устремился к берегу моря. Затем,
взобравшись на вершину скалы, он распрямился, напрягся и сбросил в море
вышеупомянутое, несущее гибель чудовище, которое держал на плечах. И гигант,
падая с одной крутой скалы на другую, растерзанный на тысячу кусков, рухнул
в воду, замутив ее своей кровью. Это место, названное в память падения
гиганта со скалы, и поныне именуется Прыжком Гоемагога (49).
22. Покончив с разделом королевства, Брут загорелся неудержимым желанием
выстроить город. Стремясь осуществить это намерение, он обошел вдоль и
поперек всю страну, чтобы найти подходящее для этого города место. Подойдя
к реке Темзе, он прошел вдоль ее берегов и обнаружил пригодное для воплощения
своего замысла место. Итак, он основал город и тут же назвал его Новою
Троей. И этим именем вновь основанный город назывался впоследствии долгие
годы, пока, наконец, по причине искажения этого наименования не стал Триновантом
(50). Однако позднее Луд, брат Кассибеллана
(51), который сражался с Юлием Цезарем, захватил
в свои руки кормило власти и окружил этот город мощными крепостными стенами,
а также башнями поразительно искусной постройки. И он повелел, чтобы город
отныне носил в его честь название Каерлуд, что означает город Луд. Из-за
этого позднее между ним и Неннием, его братом, возникла величайшая распря,
ибо Ненний не мог примириться с тем, что Луд хочет предать забвению самое
слово Троя. Поскольку историк Гильдас достаточно подробно поведал об этой
распре, то я предпочел не распространяться о ней, дабы никому не казалось,
что моим низменным слогом я осквернил так превосходно рассказанное столь
даровитым писателем. Итак, после того, как вышеназванный вождь основал
вышеназванный город, он по праву победителя предоставил его своим людям
для заселения и дал им законы, дабы между ними царили мир и согласие.
В Иудее правил тогда священник Илий, и захваченный филистимлянами кивот
Завета (52) пребывал в их руках. В Трое после
изгнания потомков Антенора правили сыновья Гектора (53).
В Италии правил Сильвий Эней, сын Энея (54),
дядя Брута, третий из рода Латина.
23. Брут познал Инногену, супругу свою, и она родила ему трех прославленных
сыновей, имена коих были Локрин, Альбанакт и Камбр. После того как отец
их на двадцать четвертом году по прибытии на остров Британию переселился
из этого мира в иной, они погребли его внутри основанного им города и,
разделив его королевство между собой, удалились каждый к себе. Локрин,
старший из них, владел серединой острова, которая позднее была названа
по его имени Лоегрией (55); Камбр - той частью
его, которая лежит за рекой Сабриной и ныне зовется Валлией (56),
а ранее долгое время прозывалась по его имени Камбрией, из-за чего народ
этой области на бриттском языке называет сам себя Камбро; наконец, младший
брат Альбанакт получил под свою руку страну, которая на нашем языке прозывается
ныне Скоттией и которой он по имени своему присвоил имя Альбании (57).
24. Они долгое время правили в нерушимом мире и таком же согласии, как
вдруг в Альбании высадился повелитель гуннов Хумбер и, вступив в сражение
с Альбанактом, его умертвил, а народ этой страны принудил бежать к Локрину.
Последний, когда до него дошла весть об этом, объединился со своим братом
Камбром и, собрав всю подвластную ему молодежь, выступил навстречу повелителю
гуннов и столкнулся с ним возле реки, ныне носящей название Хумбер (58).
Сойдясь с повелителем гуннов в битве, он обратил Хумбера в бегство, и
тот, достигнув реки, утонул в ее водах, оставив ей свое имя. А победитель
Локрин разделил доставшуюся от врагов добычу между своими воинами, не
удержав для себя ничего, кроме золота и серебра, обнаруженных на кораблях
пришельцев.
Но удержал он для себя и трех дев поразительной красоты. Прекраснейшая
из них была дочерью одного из германских королей; вышеупомянутый Хумбер
похитил ее вместе с двумя другими, опустошив королевство ее отца. Ее звали
Эстрильдой, и была она так хороша, что нелегко отыскалась бы какая иная,
способная идти в сравнение с нею; тело ее превосходило своей белизной
прославленную слоновую кость, свежевыпавший снег и любую лилию. И вот
Локрин, воспылав к ней любовью, возжаждал возлечь с нею на ложе и сочетаться
с ней браком. Когда Коринея известили об этом, он распалился безмерным
негодованием, ибо Локрин уговорился с ним ранее, что возьмет за себя его
дочь. Итак, потрясая секирой, Кориней предстал пред королем и сказал ему
так: "Вот как отплачиваешь ты мне, Локрин, за бессчетные раны, которые
я получил, служа твоему отцу, когда он затевал битвы с неведомыми народами!
Вот как отплачиваешь ты мне, отвергая мою дочь и вступая в супружество
с какою-то чужестранкой! Но не пройдет это тебе безнаказанно, и порукой
тому сила, которой наделена вот эта моя десница, на берегах Тирренского
моря лишившая радости жизни столь многих гигантов". Возглашая это
все снова и снова, он потрясал секирой, как бы собираясь поразить ею Локрина,
чего, однако, не допустили друзья их обоих. Уняв Коринея, они принудили
Локрина исполнить обещанное. Итак, Локрин взял в жены дочь Коринея по
имени Гвендолена (59), не забывая вместе
с тем и о своей страсти к Эстрильде (60);
соорудив подземелье под городом Триновантом, он поместил ее там, поручив
приближенным окружить затворницу должным почетом и преданно ей служить.
Он желал хотя бы втайне вкусить от нее любовные наслаждения. Ибо, страшась
Коринея, не смел открыто держать ее при себе, и, как сказано выше, скрыв
ото всех, посещал ее целых семь лет, причем никто об этом не был осведомлен,
кроме отмеченных особым его доверием приближенных. Ведь отправляясь к
ней, он всякий раз утверждал, будто хочет совершить в одиночестве жертвоприношение
своим личным богам. Таким образом, внушив некоторым ложное о себе представление,
он побудил их превозносить его за мнимое благочестие. Между тем Эстрильда
зачала от Локрина и родила девочку поразительной красоты, которую назвала
Хабрен. Зачала также и Гвендолена, которая родила мальчика, нареченного
именем Маддан. Отданный на попечение деда своего Коринея, он усердно усваивал
его наставления.
25. В дальнейшем, по смерти Коринея, Локрин покинул Гвендолену и провозгласил
Эстрильду королевой. А Гвендояена, распалившись негодованием, отбыла в
Корнубию и, созвав молодежь со всего королевства, начала тревожить Локрина
вооруженными нападениями. Наконец, войска обоих сошлись и вступили в сражение
близ реки Стуры (61), где Локрин, пронзенный
стрелой, распростился с радостью, которая дарует нам жизнь. После его
гибели королева Гвендолена, неистовая и яростная, как и ее отец, взяла
в свои руки кормило правления. Эстрильду и ее дочь Хабрен она приказала
бросить в реку, которая ныне зовется Сабриной (62),
и по всей Британии разослала указ, предписывавший называть эту реку по
имени девушки. Она хотела, очевидно, обеспечить ей таким образом вечную
память, ибо та родилась от ее супруга; вот почему эта река на языке бриттов
носит название Хабрен, но по причине искажения обычно зовется Сабриной.
После убийства Локрина Гвендолена царствовала пятнадцать лет, он же -
десять. Увидев, что ее сын Маддан достиг уже зрелого возраста, она вручила
ему бразды правления, пожизненно сохранив за собою лишь область Корнубию.
В Иудее правил тогда пророк Самуил (63);
был еще жив Сильвий Эней, а Гомер почитался прославленным ритором и поэтом.
26. Маддан взял жену, которая родила ему двух сыновей, Мемприция и Малима,
и в мире и тщании правил своим королевством в течение сорока лет. После
его кончины между вышеназванными его сыновьями возник спор о верховной
власти, ибо и тот и другой желали самолично владеть всем островом. И вот
Мемприций, страстно стремясь удовлетворить свои чаяния, вступил в переговоры
с Малимом, якобы намереваясь восстановить между, ними согласие, но, воспламененный
огнем предательства, убил его во время переговоров. Захватив затем власть
над всем островом, он стал творить такое насилие, что обрекал на смерть
почти каждого из знатнейших. Он возненавидел также всех своих кровных
родичей и, опасаясь, как бы кто из них не свергнул его и не увенчал себя
королевской короной, стремился или силой, или коварством их всех уничтожить.
Покинув свою жену, которая была матерью достославного юноши Эбраука, он
предался содомии, предпочитая естественному соитию противоестественный
блуд. Наконец, на двадцатом году своего царствования он отстал на охоте
от спутников и забрел в какую-то лощину среди холмов, где был окружен
и разорван в клочья собравшимися во множестве прожорливыми волками.
Тогда в Иудее царем был Саул (64), в Лакедемоннии
(65) - Эврисфей.
27. После гибели Мемприция власть в Британии взял в свои руки его сын
Эбраук, муж могучего сложения и поразительной силы, и тридцать девять
лет стоял у кормила правления. После Брута он первым направил свои корабли
к границам Галлии и, затеяв войну, изнурил эти края убийством мужей и
насилиями, чинимыми в городах, после чего возвратился с победою, обогащенный
несметным количеством золота и серебра. Кроме того, за рекой Хумбер он
основал город, который по своему имени назвал Каерэбраук (66),
то есть город Эбраука.
В Иудее тогда царствовал царь Давид (67),
в Италии - Сильвий Латин, пророками в Израиле были Гад, Натан и Асаф.
Эбраук основал поблизости от Альбании город Алкдуд (68)
и укрепление на горе Агнед (69), которое
ныне называется Замком дев, а также Скорбной горой. Было у него двадцать
сыновей, родившихся от двадцати его жен, и тридцать дочерей. Вот имена
его сыновей: Брут Зеленый щит, Маргадуд, Сизилий, Регин, Морвид, Бладуд,
Ягон, Бодлоан, Кинкар, Спаден, Гауль, Дардан, Элдад, Ивор, Кангу, Гектор,
Керин, Руд, Ассарак, Буель; а вот имена его дочерей; Глойгин, Игногин,
Оудас, Гвен-лиан, Гаурдид, Ангарад, Гвенлодое, Тангустель, Горгон, Медлан,
Метаель, Оурар, Майлуре, Камбреда, Раган, Гаель, Экуб, Нест, Хейн, Стадуд,
Гладус, Эбрейн, Бланган, Абаллак, Ангаес, Галаес (тогда самая красивая
из всех девушек Британии и Галлии), Эдра, Анор, Стадиальд, Эгрон. Их всех
отец отправил в Италию к Сильвию Альбе, который царствовал после Сильвия
Латина. Там они были выданы замуж за знатных троянцев, разделять ложе
с которыми не желали латинянки и сабинянки (70).
Его сыновья под предводительством своего брата Асса-рака повели корабли
в Германию и, покорив с помощью Сильвия Альбы ее обитателей, захватили
все это царство.
28. Брут, прозванный Зеленым щитом, остался при отце и, овладев после
него властью, правил в течение двенадцати лет. Ему наследовал его сын
Леил, почитатель мира и справедливости. Воспользовавшись процветанием
своего королевства, он построил в северной части Британии город, назвав
его по своему имени Каерлеилом (71).
Тогда Соломон (72) начал в Иерусалиме возводить
храм Господень; тогда же туда прибыла, дабы вкусить от его премудрости,
царица Савская (73), и тогда занял престол
своего отца Альбы Сильвий Эпит.
Прожил Леил после того, как унаследовал королевство, двадцать пять лет,
но стал под конец править вяло и нерадиво. И так как его равнодушие к
делам государственным все усиливалось, в царстве бриттов внезапно разгорелась
междоусобная распря.
29. После него тридцать девять лет правил его сын Руд Гудибрас. Возвратив
народ из междоусобной розни к согласию, он основал Каеррейнт (74),
то есть Кантуарию. Основал он и Каергвейнт (75),
то есть Гвинтонию, а также укрепление на горе Паладур, которое ныне именуется
Сефтонией (76). Когда там возводилась стена,
заговорил, как рассказывают, орел (77), чьи
слова, если бы я считал достоверными, то не преминул бы среди всего прочего
сообщить их потомству.
Тогда царствовал Капис, сын Эпита, и пророчествовали Аггей, Амос, Иов,
Иоиль и Азария (78).
30. Наследовал Гудибрасу его сын Бладуд, который правил затем двадцать
лет. Он основал город Каербадум, который ныне называется Бад (79),
и устроил в нем горячие бани для общего пользования. Он препоручил их
покровительству богини Минервы, в чьем храме поместил неугасаемые головни,
которые никогда не превращались в золу, но, остывая, становились каменными
глыбами.
В те времена Илия (80) молился о том, чтобы
не проливался на землю дождь, и дождя не было три года и шесть месяцев.
Король Бладуд был человеком больших дарований. Он научил Британию колдовству
и был тароват на всевозможные выдумки, пока не попытался, изготовив для
себя крылья, воспарить высоко в небо (81),
но упал в Тринованте на храм Аполлона и разбился так, что от него ничего
не осталось.
31. После гибели Бладуда королем становится сын его Леир (82),
который шестьдесят лет достойно правил страной. Он основал город на реке
Соре (83), который на языке бриттов называется
Каерлеир (84), а на языке саксов Лерецестрией.
Провидение отказало ему в потомстве мужского пола и одарило его только
тремя дочерьми, каковые звались Гонорильей, Регау и Кордейлой. Отец питал
к ним, и в особенности к младшей Кордейле, редкостную любовь, и так как
к нему уже стала приближаться старость, решил отдать им свое королевство
и сочетать их браком с такими мужьями, которые, взяв их за себя, стали
бы вместе с тем и властителями его государства.
Однако чтобы определить, какая из них достойна получить лучшую часть его
королевства, он посетил каждую из них в отдельности, стараясь дознаться,
которая любит его больше других. Когда он задал свой вопрос Гонорилье,
та, призвав в свидетели богов-небожителей, заявила, что он ей намного
дороже души, обитающей в ее теле. На что отец обратил к ней такие слова:
"Раз ты чтишь мою старость превыше жизни своей, я выдам тебя, дражайшая
дочь, за юношу, какого бы ты для себя ни избрала, дав ему за тобою третью
часть королевства Британии". Регау, которую он вслед за тем посетил,
желая снискать отцовское благоволение, последовала примеру сестры и на
его вопрос, поклявшись, ответила, что она любит его, как никого на всем
свете и что сверх этого ей сказать нечего. Поверив и этой, отец обещал
наделить ее столь же высоким положением, как первородную дочь, и устроить
ее замужество, дав за нею другую треть своего королевства. Младшая дочь
Кордейла, понимая, что отца покорили льстивые уверения старших сестер,
пожелала его испытать и порешила ему ответить иначе, чем те: "Существует
ли где, отец мой, такая дочь, которая могла бы мнить о себе, будто она
любит отца более, чем отца? Не думаю, чтобы где-нибудь отыскалась такая,
которая посмела бы подобное утверждать, если только ее к этому не побуждает
намерение за лживыми словами скрыть правду. До сих пор я всегда любила
тебя как отца, да и теперь мое чувство сохраняется во мне неизменным.
А если ты домогаешься от меня чего-либо большего, то будь неколебимо уверен
в моей любви и привязанности и прекрати расспросы свои. Ведь ты стоишь
столько, сколько заключаешь в себе, и столько же любви я питаю к тебе".
Выслушав это, отец, сочтя, что она высказалась от всего сердца и с полною
искренностью, вознегодовал и не преминул высказать все, что накопилось
в его душе. "Так как ты выказала столько презрения к моей старости
и отказываешь мне в той любви, какою любят меня твои сестры, я также отвергну
тебя, и в отличие от них ты не получишь ни частички моего королевства.
Впрочем, я не хочу сказать, поскольку ты моя дочь, что не выдам тебя,
если представится случай, за чужестранца. Но я твердо говорю тебе, что
не стану стараться выдать тебя замуж с таким же почетом, как выдам твоих
сестер, ибо, хотя я до этого дня любил тебя больше, чем их, ты любишь
меня менее, чем они". И он, не мешкая, по совету своих приближенных
выдал двух вышеназванных дочерей за двух властителей, а именно Корнубии
и Альбании, предоставив им немедленно лишь половину острова и оставляя
после своей кончины все королевство Британию. Случилось в последующем
так, что король франков (85) Аганипп, прослышав
о редкостной красоте Кордейлы, немедленно отправил к королю Леиру послов,
прося отдать ее ему в жены. Отец, все еще упорствуя в гневе, о котором
упоминалось выше, ответил, что охотно отдаст дочь за него, однако без
земли и без денег, ибо все свое королевство со всем золотом и серебром
он уже подарил Гонорилье и Регау, сестрам девушки, которую сватает Аганипп.
Когда Аганиппа известили об этом, распаленный любовью к девушке, он снова
отправил к королю Леиру гонцов, заявив, что золота и серебра, а также
другого добра у него у самого предостаточно, ибо ему принадлежит одна
треть Галлии, и что он берет за себя Кордейлу, дабы иметь от нее наследников.
Наконец, по заключении должного соглашения, Кордейла отсылается в Галлию
и становится женой Аганиппа.
Спустя много времени, когда Леира стала одолевать старость, восстали против
него те властители, коим он вместе с дочерьми отдал Британию. Они отняли
у него королевство и королевскую власть, которую вплоть до этого он мужественно
и со славою удерживал за собой. После того как между ним и детьми произошло
примирение, один из них по имени Маглаун, властитель Адьбанский, принял
его к себе и вместе с ним сорок воинов, дабы, живя у него, Леир не претерпевал
унижения. Однако после двухлетнего пребывания Леира у зятя его дочь Гонорилья
возмутилась многочисленностью находившихся при нем воинов, которые затевали
ссоры с ее управителями, домогаясь от тех более щедрой выдачи им месячины.
Посему по уговору со своим мужем она повелела отцу довольствоваться отныне
двадцатью подчиненными ему воинами, отослав прочь всех остальных.
Разгневанный этим Леир, покинув Маглауна, отправился к Хенвину, властителю
Корнубии, за которого в свое время выдал вторую дочь Регау. И хотя тот
принял его с почетом, не миновало и года, как между его челядью и королевскими
воинами возникли раздоры. Распалившись по этой причине негодованием, Регау
велела отцу отослать всех сотоварищей за исключением пятерых, которые
по-прежнему оставались бы в его подчинении.
Впоследствии ее вконец раздосадованный этим отец возвратился к своей первородной
дочери, рассчитывая, что сможет склонить ее к снисходительности и она
предоставит приют и ему, и всем его воинам. Но она отнюдь не стала терпимее
и поклялась небожителями, что примет его только в том случае, если, расставшись
с прочими, он удовольствуется одним-единственным воином. При этом она
упрекала его за то, что, будучи стариком и ничего за душой не имея, он
хочет пребывать у нее с такой многочисленной свитой. И так как она ни
в чем не уступила его настояниям, он в конце концов ей подчинился и, позабыв
о своих двухстах в былое время телохранителях, остался у нее только с
одним. Однако постоянно предаваясь воспоминаниям о своем былом величии
и проклиная бедственное положение, в котором он оказался, король Леир
стал помышлять о своей младшей дочери за морем и о том, чтобы к ней обратиться.
Но он сомневался, пожелает ли она хоть в чем-нибудь его поддержать, поскольку
он выдал ее столь бесславно, как рассказано выше. Все же, не желая пребывать
и дальше в столь тягостном унижении, он переправился в Галлию. Но, переправляясь
на корабле, он увидел, что его знатные спутники относятся к нему с явным
пренебрежением, и, проливая слезы и горько рыдая, разразился такими словами:
"О неумолимая череда судеб, шествующих привычною поступью по предуказанному
пути! Зачем вы некогда пожелали даровать мне шаткое счастье, если, утратив
его, мысленно возвращаться к нему много мучительнее, чем подвергаться
преследующим тебя бедствиям? Ведь воспоминание о тех временах, когда,
окруженный многими тысячами воинов, я то и дело низвергал городские стены
и разорял земли врагов, удручает меня много больше, чем нынешнее мое убожество,
которое позволило тем, кто валялся в моих ногах, покинуть меня в беспомощности
и немощи. О, преследующий меня рок! Придет ли когда-нибудь день, в который
я смогу полной мерою воздать тем, кто бежал от меня, бросив среди моих
злосчастий и в нищете? О дочь Кордейла, до чего справедливы слова, которыми
ты ответила, когда я спросил, какую любовь ты питаешь ко мне. Ведь ты
сказала тогда: "Ты стоишь столько, сколько заключаешь в себе, и столько
же любви я питаю к тебе". Стало быть, пока у меня было то, что я
мог раздавать тем, кто был друзьями не мне, а моим дарам, я казался чего-то
стоющим. И они любили не меня, а более щедроты мои. Ибо не стало этих
щедрот, и их тоже не стало. Но с каким лицом, дражайшая дочь, посмею я
обратиться к тебе с просьбою о поддержке, если, раздраженный приведенными
выше твоими словами, я вознамерился выдать тебя замуж хуже, чем старших
твоих сестер, которые после всех благодеяний, что я им оказал, допускают,
чтобы я был бесприютен и нищ?" Неотрывно думая обо всем этом и твердя
про себя подобное, он прибыл в Карицию (86),
где жила его дочь. Решив выждать за городом, он послал к Кордейле гонца,
дабы тот сообщил ей о бедственном положении, в котором он оказался, о
том, что ему нечего есть и нечем прикрыть свою наготу, и что он взывает
к ее милосердию. После того как гонец поведал ей обо всем, растроганная
Кордейла горько заплакала и спросила, сколько воинов состоит при ее отце.
Посланный на это ответил, что при нем нет никого, кроме единственного
оруженосца, который вместе с ним дожидается за пределами города. Тогда
она собрала все бывшее под руками золото и серебро и, вручив их вестнику,
наказала ему проводить отца в другой город, устроить его там, больного
и немощного, омыть, одеть как подобает и всячески холить. Она повелела
также, чтобы при отце находилось сорок отлично одетых и снаряженных воинов
и чтобы он сообщил о своем прибытии королю Аганиппу и дочери лишь после
того, как все ее распоряжения будут исполнены. Вестник, вернувшись к царю
Леиру, проводил его в другой город и укрывал его там, пока не выполнил
всего приказанного Кордейлой.
Вскоре, как только Леир облачился в пышное царское одеяние и обзавелся
свитой, он сообщил Аганиппу и своей дочери, что изгнан зятьями из королевства
Британии и прибыл к ним с тем, чтобы при их поддержке собраться с силами
и вернуть себе свое государство. И они, выйдя к нему навстречу со своими
советниками и приближенными, приняли его с должным почетом и вручили ему
власть над всей Галлией, пока не восстановят его в прежнем достоинстве.
Между тем Аганипп разослал гонцов по всей Галлии, распорядившись собрать
вооруженных надлежащим образом воинов, дабы, предоставив своему тестю
Леиру потребную помощь, добиться возвращения ему его королевства Британии.
По исполнении этого, взяв с собой дочь, Леир переправил в Британию множество
собранных в Галлии воинов и, сразившись с зятьями, одержал верх над ними.
Затем, восстановив свою власть над всеми своими былыми подданными, он
на третий год умер. Умер и Аганипп, король франков. А Кордейла, дочь Леира,
взяв в свои руки бразды правления, погребла отца в подземелье, которое
приказала соорудить под рекой Сорой, в городе Легецестрии (87).
Это подземелье было посвящено двуликому Янусу (88).
Все городские ремесленники приступили к работам над этим сооружением,
которое было завершено лишь по прошествии года, накануне торжеств в честь
упомянутого божества.
32. После того как Кордейла в течение пяти лет в мире правила государством,
ее принялись беспокоить племянники, сыновья ее старших сестер, состоявших
в супружестве с Маглауном и Хенвином, а именно Марган и Кунедагий. Оба
юноши славились своей выдающейся доблестью, причем первый, то есть Марган,
был рожден от Маглауна, тогда как Кунедагий - от Хенвина. После смерти
своих отцов они унаследовали принадлежавшие им владения, досадуя, что
власть над всею Британией принадлежит женщине. Итак, собрав отряды, они
восстали против королевы и упорствовали в своей жестокости, а, разорив
несколько областей, начали затевать битвы с самой государыней и, захватив
ее в плен в последней из них, заключили в темницу, где, удрученная потерею
королевства, она наложила на себя руки. Засим юноши поделили между собою
остров, причем та часть, что лежит за Хумбером и расстилается по направлению
к Катанезии (89), отошла к Маргану, а ту,
что на другой стороне реки простирается к солнечному заходу, получил Кунедагий.
Спустя два года к Маргану явились такие люди, которым смута в государстве
была по душе, и, подстрекая его, стали ему нашептывать, что для него,
старшего возрастом, стыд и позор не быть единодержавным властителем всего
острова. Распаленный этими их словами и многим другим, он вторгся со своим
войском в земли, принадлежавшие Кунедагию, и начал опустошать их огнем
и мечом. Итак, разгорелась война, и Кунедагий, напав на Маргана со всем
своим многочисленным войском, учинил немалое кровопролитие и обратил его
в бегство, после чего стал гнаться за ним по пятам, переходя из области
в область, наконец, настиг его и расправился с ним на земле Камбрии, в
месте, которое после убийства Маргана вплоть до наших дней называется
среди местных жителей по его имени, то есть Марганом. Одержав победу,
Кунедагий сосредоточил в своих руках единоличную власть над всем островом
и тридцать три года со славою удерживал ее за собой. Тогда пророчествовали
Исайя и Осия (90) и в одиннадцатый день от
Майских календ братьями-близнецами Ремом и Ромулом основан был Рим (91).
33. В дальнейшем после кончины Кунедагия ему наследовал его сын Риваллон,
юноша удачливый и миролюбивый, который старательно управлял своим королевством.
Это в его времена три дня сряду падал кровавый дождь и люди мерли от налетевших
во множестве мух (92).
После него на престол вступил его сын Гургустий, за ним Сизилий; после
этого Яго, племянник Гургустия; за ним Кинмарк, сын Сизилия, а после него
Горбодугон. У последнего было два сына, одного из коих звали Ферреукс,
другого Поррекс. Когда их отец начал стареть, между ними возникла распря,
кому из них унаследовать отцовское королевство. Поррекс, превосходя брата
в алчности, вознамерился убить Ферреукса, подстроив ему западню. Тому
это стало известно, и, спасаясь от Поррекса, он переправился в Галлию.
Воспользовавшись поддержкою короля франков Суарда, он возвратился, однако,
в Британию и сразился с братом. В этом бою были убиты Ферреукс и все многочисленные
его подчиненные. Вскоре их мать, которую звали Юдон, получив достоверное
известие о гибели сына, впала в безутешное горе и прониклась ненавистью
к его убийце. Ведь она любила убитого больше, чем оставшегося в живых.
Смерть этого сына до того распалила в ней гнев, что ее охватило безудержное
желание отметить его брату. Итак, выждав время, когда тот погрузился в
сон, она вместе со своими служанками на него нападает и разрывает на куски.
По этой причине народ долгое время страдал от междоусобных распрей, и
королевство побывало в руках у пятерых королей, которые чинили друг другу
неисчислимые бедствия.
34. В наступившее вслед за тем время выдвинулся отличавшийся доблестью
юноша, которого звали Дунваллон Молмуций. Был он сыном Клотена, короля
Корнубии, и своей красотою и смелостью превосходил всех британских властителей.
Унаследовав после кончины отца власть над своею землей, он восстал против
Пинерра, короля Лоегрии, и в состоявшейся между ними битве его убил. Затем
вступили в соглашение между собой Рудаук, король Камбрии, и Статерий,
король Альбании, которые, заключив договор, повели свои войска в земли
Дунваллона, с тем чтобы подвергнуть разграблению дома и пашни. Выступив
навстречу им с тридцатью тысячами мужей, Дунваллон завязал с пришельцами
бой. И когда бились уже большую часть дня, Дунваллон, которому не удавалось
одолеть неприятеля, выделил шестьсот отважнейших юношей и приказал им
подобрать доспехи погибших врагов и надеть их на себя (93).
Да и сам он, сбросив те, что были на нем, поступил точно так же, после
чего вклинился во главе своих в ряды наступавших вражеских воинов, ведя
себя так, точно его люди принадлежат к их числу. Подобравшись, наконец,
к тому месту, где пребывали Рудаук и Статерий, он повелел своим подчиненным
учинить на них нападение. Это было исполнено, и тут погибли оба упомянутых
выше короля и многие вместе с ними. Опасаясь, однако, как бы не пасть
от рук своих, обманутых вражескими доспехами, в которые он был облачен,
Дунваллон возвращается к своим воинам и сбрасывает с себя чужое. Затем
снова берется за оружие, увещевает своих кинуться на врагов и яростно
нападает на них. Одержав над ними решительную победу, он их рассеивает
и обращает в бегство, вслед за чем вторгается во владения вышеназванных
погибших королей, захватывает их города и крепости и подчиняет своей власти
народ. Покорив весь остров, он велит изготовить для себя золотой королевский
венец и восстанавливает на острове былое единодержавие. Он дал бриттам
законы, которые прозвали Молмутовы и которые до сих пор блюдутся у англов
(94). Среди прочих издал он и тот, о котором
писал много позже блаженный Гильдас, а именно, что городам и храмам богов
предоставляется право убежища, что всякий укрывшийся в них беглец или
преступник становится недосягаемым для своего преследователя. Он распространил
этот закон также на дороги, ведущие к вышеупомянутым храмам и городам,
и на достояние проживающих вдоль них земледельцев.
В дни его правления не стало нападений разбойников, прекратились беспощадные
грабежи, исчезли насильники. По миновании сорока лет после возложения
на себя королевской короны Дунваллон скончался и был погребен в городе
Тринованте, поблизости от храма Согласия, возведенного им самим в закрепление
тех законов, которые он издал.
35. После смерти Дунваллона два его сына, а именно Белин и Бренний, стремясь
занять отцовский престол, прониклись величайшей враждой друг к другу.
Ведь каждый из них добивался возложения на себя королевской короны. После
длительных препирательств, которыми они были распалены, в их спор вмешались
друзья того и другого и помирили братьев. Было решено поделить между ними
королевство с тем, чтобы к Белину вместе с верховной властью над островом
отошли Лоегрия и Камбрия, а также Корнубия; будучи старшим братом, он
требовал на основании принятого у троянцев обычая предоставления ему по
наследству королевского сана. И Бренний как младший, уступив брату, удовольствовался
Нортанумбрией (95) от Хумбера до Катанезии.
Заключив на этих условиях договор, они в течение пяти лет управляли страной
в мире и заботясь о поддержании справедливости. Но так как к благополучному
течению дел неизменно норовит приметаться раздор, появились некие сочинители
вздорных выдумок, которые, придя к Бреннию, сказали ему: "Неужто
ты настолько погряз в бездействии, что терпишь главенство над собой Белина,
хотя отец и мать у вас общие и знатностью вы нисколько не различаетесь?
К тому же ты выказал редкостную доблесть во многих боевых схватках, ведь
это тебе столько раз удавалось оказывать стойкое сопротивление вождю морианов
Хеульфу (96), приходившему на своих кораблях
к нашей земле и изгнанному тобой из твоих пределов. Расторгни договор,
который только позорит тебя, и возьми себе в жены дочь норвежского короля
Эльсингия (97), дабы обеспечить себе с его
помощью упущенный тобой сан". Совратив этим и многим иным душу юноши,
они подчинили его своей воле; и, приплыв в Норвегию (98),
он женился на королевской дочери, как его научили вышеупомянутые льстецы.
36. Между тем когда обо всем происшедшем стало известно брату, он воспылал
негодованием, ибо Бренний действовал, не испросив предварительно его разрешения
и против него. По этой причине Белин вторгся в Нортанумбрию, захватил
города этой области и поставил в них свои воинские отряды. А Бренний,
узнав, из слухов, как поступил его брат, собрал большую силу норвежцев
и, посадив их на суда, отплыл в Британию. Когда он благополучно и с попутным
ветром бороздил водную гладь, на него напал преследовавший его по пятам
король данов Гуитлак (99), пылавший любовью
к девушке, увезенной Бреннием; безмерно опечаленный этим, он снарядил
корабли и войско и стремительно понесся на парусах вдогонку за Бреннием.
Между ними произошло морское сражение, и Гуитлаку удалось захватить корабль,
на котором находилась упомянутая девушка, набросив на него крючья и притянув
к своим кораблям. После этого, когда они сражались, сходясь здесь и там
посреди моря, внезапно обрушились встречные ветры и разражается свирепая
буря, которая рассеивает суда противников и, рассеяв их, относит к различным
местам побережья. И вот король данов, гонимый силою ветров, после пятидневного
плаванья, не зная, в какую страну он занесен своенравной случайностью
и одолеваемый из-за этого опасениями, пристает вместе с девушкой к Нортанумбрии.
Когда об этом проведали местные жители, они задержали обоих и доставили
к Белину, поджидавшему на берегу прибытия брата. Вместе с кораблем Гуитлака
туда же прибило три других корабля, один из которых принадлежал к флотилии
Бренния. Установив, чьи это суда, Белин чрезвычайно обрадовался, сочтя
происшедшее большою удачею для себя, ибо горел желанием отомстить брату.
37. По прошествии нескольких дней, собрав свои разбредшиеся корабли, Бренний
прибыл в Альбанию. Когда до него дошла весть о пленении Гуитлаком его
невесты и прочих, а также о том, что брат в его отсутствие захватил Нортанумбрию,
он отправил к нему гонцов и потребовал возвращения упомянутой области
и его нареченной. В противном случае, заявлял он клятвенно, он опустошит
остров от моря до моря и убьет брата, буде ему доведется сойтись с ним
в единоборстве. Когда Белина оповестили об этом, он наотрез отказал Бреннию
в том, чего тот домогался и, собрав всех воинов, какие только были на
острове, вступил в Альбанию, намереваясь сразиться с Бреннием. А тот,
узнав, что его требования отвергнуты и что родной брат со всем своим войском
идет на него, устремился навстречу ему, продвигаясь по лесу, который называется
Калатерий (100), чтобы затеять с ним бой.
Расположившись друг против друга на поле, каждый из них распределил своих
людей по отрядам, и, сойдясь в рукопашной схватке, они начали битву. В
этот день они сражались упорно и долго, ибо с обеих сторон бились воины
несравненной доблести. Много крови пролилось в станах противников, так
как оружие в могучих руках дерущихся поражало насмерть. В рядах нападающих
раненые валились, точно хлеба под серпами жнецов. Наконец, бритты одолевают,
норвежцы бегут беспорядочной толпой к кораблям, и Белин, преследуя их,
истребляет бегущих, никому не давая пощады. В этом сражении пало пятнадцать
тысяч человек и вышло из него невредимыми не более тысячи. А Бренний,
едва добравшись до судна, на которое его привела судьба, устремился к
берегам Галлии. Остальные, приплывшие с ним вместе в Британию, искали
убежища там, куда забросил их случай.
38. Поскольку победа досталась Белину, он созвал в Эборак (101)
всех выдающихся мужей своего королевства, дабы принять сообща решение,
как надлежит поступить с данским королем. Тот сообщил из темницы, что
готов отдать ему данское королевство и ежегодно выплачивать дань, буде
он дозволит ему живым и невредимым выйти со своей подругой на волю. Сообщил
он и о том, что эти свои слова закрепит договором, обеспеченным клятвою
и заложниками. Когда же Белин созвал знатных и объявил им об этом, все
единодушно посоветовали ему согласиться на условия Гуитлака. Итак, он
эти условия принял, и Гуитлак, освобожденный из темницы со своею подругой,
возвратился в Данию. 39. В дальнейшем, убедившись в том, что никто в Британии
ему ни в чем не оказывает сопротивления, и укрепив свою власть от моря
до моря, Белин подтвердил изданные отцом законы. Больше всего он старался,
чтобы города и ведущие к городам дороги пребывали в таком же мире, какой
установил Дунваллон. Впрочем, касательно дорог обнаружились разногласия,
потому что было неясно, за какими именно из дорог должно особенно наблюдать.
И король, желая устранить из своего закона даже незначительную неясность,
созвал ремесленников со всего острова и приказал им проложить дорогу из
щебня и камня, которая протянулась бы во всю длину острова от Корнубского
моря до Катанезского побережья и, прямая как стрела, вела бы к лежащим
вдоль нее городам. Он приказал также проложить и другую дорогу, которая
протянулась бы поперек его королевства от города Меневии (102),
раскинувшегося у Деметского моря (103), до
гавани Гамона (104), ведя ко всем расположенным
вдоль нее городам, и сверх того еще две боковые дороги, ведущие к некоторым
другим городам. Затем он объявил, что ответственность за благочиние и
порядок на них он берет на себя (105), и
приказал докладывать ему о любом совершенном на этих дорогах насилии,
так как дела подобного рода подлежат его личному разбирательству. Если
кто пожелает узнать подробнее указы этого рода, пусть обратится к Молмутовым
законам, переведенным историком Гильдасом с бриттского на латинский язык,
а королем Альфредом - с латинского на англосаксонский (106).
40. В то время как Белин в мире и спокойствии правил своим государством,
его брат Бренний, высадившись, как сказано выше, на побережье Галлии,
терзался душевной тревогой. Он тяжко переживал свое изгнание из пределов
родины и невозможность вернуться туда, дабы возвратить себе утраченное
достоинство. Не зная, что предпринять, он посетил, сопровождаемый лишь
двенадцатью воинами, всех галльских властителей. Повествуя о своем несчастии
каждому из них по отдельности, он, не добившись ни от кого помощи, прибыл,
наконец, к Сегину, вождю аллоброгов (107),
и был им с почетом принят. Задержавшись у названного вождя, он до того
пришелся ему по душе, что из числа его приближенных не было ни одного,
кого он почитал бы больше, чем Бренния, ибо во всех делах, как во время
мира, так и в боевых действиях, тот неизменно обнаруживал прямоту и честность,
из-за чего вождь и проникся к нему отеческою любовью. Ведь он был пригож
собою, строен, высокого роста, искусен, как должно, в охоте и обучен обращению
с ловчими птицами. И поскольку вождя связала с ним столь крепкая дружба,
он порешил соединить его брачными узами со своей единственной дочерью
и, буде у него самого не родится потомок мужского пола, завещать после
своей кончины государство аллоброгов ему и своей дочери для совместного
владения им. В случае если у него все же родится сын, он обещал предоставить
Бреннию помощь, дабы тот мог двинуться на бриттское королевство, и в этом
заверял его не только сам вождь, но и все подвластные ему витязи, так
как и они прониклись к нему великою дружбой. И вот девушку без промедления
отдают в жены Бреннию, первые люди страны становятся его подданными, и
ему передается королевский престол. После всего этого меньше чем через
год пришел последний день жизни вождя, и он покинул наш мир. Тогда Бренний
не преминул подчинить своей воле первых людей страны, которых прежде влекла
к нему дружба, щедро одаряя их из сокровищницы вождя, неприкосновенной
со времен предков, и, что в глазах аллоброгов было еще важнее, обильно
угощая их отменными яствами (108), ибо двери
его были всегда открыты для всех.
|
