41.
Внушив всем таким образом добрые чувства к себе, он принялся размышлять,
как бы ему отомстить своему брату Белину. Когда он поделился своими думами
с подданными, все как один заявили ему о своей готовности отправиться
с ним, на какое бы королевство он ни пожелал их повести. И вот, собрав
без промедления огромное войско, он заключил соглашение с галлами, чтобы
они пропустили его по своим землям и он мог спокойно пойти войной на Британию.
Затем, подготовив флот на побережье неустрийцев (109) и выйдя в море с
попутным ветром, он пристал к острову. Когда молва о прибытии Бренния
дошла до его брата Белина, тот, собрав молодежь со всего своего королевства,
поспешил навстречу ему, дабы вступить с ним в сражение. Но когда стоящие
друг против друга были уже почти готовы кинуться в бой, мать братьев,
которая пребывала еще в живых, торопливо устремилась вперед, пробираясь
через боевые порядки. Звали ее Конвенна, и она жаждала хотя бы взглянуть
на сына, которого так давно не видела. Когда же, пошатываясь и спотыкаясь,
добралась она до того места, где он стоял (110), она обвила руками его
шею и осыпала его поцелуями, о чем столь долго мечтала. Затем, обнажив
свою грудь, она сказала ему, прерывая свою речь рыданиями: "Вспомни,
сынок, вспомни эту самую грудь, которую ты сосал во младенчестве, вспомни
о чреве твоей матери, где творец всего сущего создал тебя человеком из
того, что не было человеком, и откуда благодаря ему ты появился на свет,
истерзав меня родовыми схватками. Памятуя о страданиях, которые я из-за
тебя претерпела, уступи моим мольбам, прости своему брату и смири свой
распалившийся гнев: ведь тебе не подобает гневаться на него, поскольку
он не нанес тебе никакого бесчестия. А если ты станешь ссылаться на то,
что он, и никто иной, изгнал тебя из пределов родины, то, рассмотрев как
должно, чем это все увенчалось, ты никоим образом не обнаружишь того,
что сочтешь несправедливостью. Ведь он прогнал тебя не для того, чтобы
ты был унижен, а для того, чтобы ты узрел лучшие времена. Подвластный
ему, ты владел только меньшею долею королевства, а, утратив ее и обретя
для себя королевство аллоброгов, стал равен ему могуществом. Итак, что
же он с тобой сделал, если не возвысил тебя, нищего и обездоленного князька,
до державного государя? Добавь к этому, что раздор между вами был вызван
не им и что начало ему положил ты сам, так как, опираясь на помощь короля
норвежцев, вознамерился восстать против брата". Тронутый тем, что
она, плача, высказала ему, он, смирившись душой, уступил мольбам матери
и, сняв с себя шлем, направился вместе с нею к Белину. А тот, увидев,
что Бренний идет к нему со спокойным и дружественным лицом, поспешил отбросить
оружие, стиснуть его в объятиях и облобызать. Тут же, забыв о вражде,
они стали друзьями и, разоружив свои войска, вошли в Триновант. В соответствии
с принятым ими решением они стали готовить войско, чтоб совместно повести
его в земли Галлии и взять под свою руку все ее области. 42. Итак, по
истечении года они переправились в Галлию и принялись опустошать ее земли
(111). Когда молва об этом распространилась среди населявших ее племен,
собрались все вожди франков и сразились с пришельцами. Но так как Белин
с Бреннием одержали над ними победу, отряды франков, рассыпавшись, бросились
в бегство. Бритты и аллоброги, взяв верх над врагами, не прекращали преследования
бегущих, пока не захватили в плен франкских вождей и не принудили галлов
сдаться. Укрепив затем пострадавшие от войны города, они в течение года
завоевали все галльские земли.
43. Впоследствии, окончательно покорив Галлию, они со всем своим многочисленным
войском двинулись на Рим и стали разорять по всей Италии как города, так
и крестьян. Были в Риме тогда два консула, Габий и Порсенна, которым была
вручена вся власть в стране. Увидев, что им не сдержать натиска Белина
и Бренния, они, с согласия сенаторов, прибыли к тем, предлагая союз и
дружбу. Привезли они с собою и множество различных даров из золота и серебра
и обещали выплачивать ежегодно дань, если их оставят в покое и предоставят
владеть своим. Итак, получив от римлян заложников, короли прекратили военные
действия и отвели свое войско в Германию. Так как они стали и там утеснять
народ, римляне устыдились своего упомянутого договора с королями и, снова
проникшись отвагой, выступили на помощь германцам. Когда об этом стало
известно Белину и Бреннию, те, придя в ярость, придумали, как им справиться
с тем и другим народом. Ведь в Германию хлынуло такое множество италийцев,
что это их устрашило. В соответствии с принятым ими решением Белин с бриттами
остался в Германии с намерением принудить врагов сразиться, тогда как
Бренний со своими войсками подступил к Риму, дабы покарать римлян за нарушение
договора. Когда это стало известно римлянам, те, покинув германцев и стремясь
воротиться в Рим, поторопились обойти Бренния стороной и оставить его
позади себя. Белин, как только узнал об этом, поднял свое расположившееся
на ночь войско и поспешно выступил с ним в поход; достигнув какой-то долины,
по которой врагам предстояло пройти, он укрылся в ней и стал дожидаться
их появления. На следующий день, на рассвете, подошли к этому месту, держась
избранного ими пути, также и италийцы и, заметив в долине сверкание вражеского
оружия, исполнились недоумения, сочтя, что там находится Бренний и галлы-сеноны
(112). Заметив противника, Белин внезапно обрушился на него и принялся
его истреблять. Застигнутые врасплох римляне, продвигавшиеся ко всему
без доспехов и беспорядочно, уклонились от битвы, сразу же обратились
в бегство и очистили поле сражения. Преследуя их, Белин не переставал
беспощадно истреблять беглецов, пока не опустилась ночная тьма и не прекратила
резню. Одержав эту победу, Белин двинулся на сближение с Бреннием, который
уже третий день осаждал Рим. Вслед за тем их войска объединились, и осаждающие
стали отовсюду бросаться на приступ, без устали разбивать таранами стены
и, чтобы внести в неприятельский стан еще больше смятения, поставили перед
городскими воротами несколько виселиц, пригрозив осажденным, что если
те не сдадутся, то будут повешены выданные ими заложники. Но римляне,
однако, продолжали упорствовать и, подавив в себе жалость к своим сыновьям
и родичам, по-прежнему мужественно оборонялись. Порою они разбивали осадные
орудия бриттов своими иного устройства или такими же, порою, применяя
все виды метательного оружия, отражали осаждающих от крепостных стен.
Обозленные этим братья, распалившись неистовым гневом, приказали повесить
на глазах у родных и близких двадцать четыре заложника из наиболее знатных.
А римляне, сопротивлявшиеся еще ожесточеннее прежнего, взбодрились из-за
прибытия к ним гонцов от консулов Габия и Порсенны, извещавших, что следующим
днем они придут им на выручку, и решили выйти из города и в открытом поле
сразиться с врагами. И пока они разумно и осмотрительно располагали свои
отряды, появляются вышеназванные консулы, успевшие собрать разбежавшихся
воинов и готовые к бою. Двигаясь плотными рядами, они внезапно напали
на бриттов с аллоброгами и, поддержанные своими согражданами, сразу же
причинили противнику немалый урон. Белин и Бренний, став свидетелями столь
внезапно нанесенного их сотоварищам поражения и чрезвычайно этим обеспокоенные,
принялись увещевать своих воинов и строить их в боевые порядки; неоднократно
кидаясь на римлян, они принудили тех отойти. Когда число павших с обеих
сторон достигло нескольких тысяч, победа досталась, наконец, братьям.
После гибели Габия и взятии в плен Порсенны они захватили город и роздали
своим соотечественникам припрятанные горожанами богатства.
44. После разгрома римлян Бренний остался в Италии, неслыханно утесняя
народ. Поскольку Римская история повествует о некоторых его поступках
и о том, чем все это кончилось, я счел излишним останавливаться на этом,
дабы не растягивать и не распространять мое сочинение, повествуя об уже
рассказанном до меня другими. Что касается Белина, то он возвратился в
Британию и до самой смерти спокойно правил своей страной. Он подновил
городские здания всюду, где они обветшали, и построил новые города. Среди
прочих он поставил город на реке Оске (113) близ Сабринского моря (114),
который, долгое время называвшийся Каеруском (115), стал столицей Деметии.
После прихода римлян это название, однако, забылось, и указанный город
стали именовать Городом Легионов, каковое наименование находит свое объяснение
в том, что тут обыкновенно зимовали римские легионы. Он также соорудил
в городе Тринованте на берегу Темзы ворота великолепной работы, которые
жителями этого города с той поры именуются Белинесгата. Еще он воздвиг
башню поразительной величины, а у ее подножия - гавань, удобную для пристающих
сюда кораблей. Он строго следил за соблюдением отцовских законов во всем
своем королевстве, неустанно заботясь о беспристрастном отправлении правосудия.
В дни своего правления он споспешествовал народу накопить такие богатства,
какими, насколько известно, тот в прошлом никогда не владел и не будет
владеть в последующем. Наконец, по миновании последнего дня, похитившего
у него жизнь, тело его сожгли, а пепел после сожжения поместили в золотую
погребальную урну, которую весьма искусно установили на вершине вышеупомянутой
башни в городе Тринованте.
45. Королевство Белина унаследовал его сын Гургуинт Барбтрук, муж разумный
и скромный. Во всем своем поведении подражая отцу, он чтил справедливость
и мир. Тем не менее если соседи все же его тревожили нападениями, то он
по примеру отца проникался отвагой, вступал с ними в жестокие битвы и
приводил врагов к должному повиновению. Среди всего прочего случилось
и так, что король данов, который при жизни отца Гургуинта платил тому
дань, стал уклоняться от подобающих ему взносов и отказывать в должном
повиновении; тогда, не стерпев этого, Гургуинт повел свои корабли на Данию
и, сокрушив в жесточайших битвах ее обитателей, умертвил короля и снова
водрузил на эту страну былое ярмо зависимости.
46. Возвращаясь после одержанной победы на родину, Гургуинт у Оркадских
островов (116) наткнулся на тридцать полных мужчинами и женщинами судов
(117), и когда он осведомился, по какой причине они прибыли в эти края,
к нему явился их вождь по имени Партолоим и, почтительно обратившись с
приветствием, испросил у него мира и благорасположения. Он рассказал,
что был изгнан из пределов Испании и в поисках пристанища скитается по
этим морям. Он умолял также предоставить ему для поселения хоть малую
частицу Британии и тем самым избавить его от необходимости слоняться по
неприютным морским просторам; ведь уже миновало полтора года, как, изгнанный
за пределы родины, он вместе со спутниками бороздит Океан. Когда Гургуинт
Барбтрук узнал, что они прибыли из Испании и прозываются басклензами,
а также в чем состоит их просьба, он отправил с ними своих людей на остров
Ибернию, который тогда был совершенно необитаем, и дозволил им поселиться
на нем. Впоследствии они там укоренились и размножились и поныне все еще
обитают на этом острове. А Гургуинт Барбтрук, окончив в мире дни своей
жизни, был погребен в Городе Легионов, который после кончины своего отца
он постарался украсить строениями и крепостными стенами.
47. После него корону бриттского королевства возложил на себя вителин,
который на протяжении всей своей жизни правил благожелательно и всегда
мягко. Была у него преславная жена по имени Марция, сведущая во всех науках.
Среди многого и неслыханного, открытого ею своим умом, она придумала также
закон, который бритты назвали Марциевым. Король Альфред среди прочего
перевел его на англосаксонский и нарек Меркенелаге (118). И когда век
Гвителина пришел к концу, он завещал королевство упомянутой выше королеве
и ее сыну, которого звали Сизилием.
Был Сизилий тогда семилетним мальчиком, и не подобало, чтобы королевством
правил столь несмышленый ребенок. По этой причине его проницательная и
высокоумная мать закрепила за собой власть над всем островом, а после
того, как сама покинула этот свет, обретший корону Сизилий взял бразды
правления в свои руки. После него королевская власть перешла к его сыну
Кимару, от которого ее унаследовал брат последнего Дании.
48. По кончине Дания королем Британии стал Морвид, его сын от наложницы
Тангустелы. Этот был бы славен своей исключительной доблестью, не запятнай
он ее невероятной жестокостью. Распаленный гневом, он никому не давал
пощады и убивал всякого, у кого обнаруживал чрезмерно много оружия. Он
был пригож собою и щедр на раздачи, и во всем королевстве не было столь
сильного человека, который мог бы, сойдясь с ним в борьбе, устоять против
него.
В его время некий король морианов с большой дружиной высадился в Нортанумбрии
и принялся разорять эту область. Собрав молодежь со всех подвластных ему
земель, Морвид устремился навстречу врагам и с ними сразился. Одержав
победу, он никому не дал пощады; ибо приказал провести перед ним всех
захваченных, дабы, убивая их друг за другом, насытить свою жестокость.
Когда же его одолела усталость и он прекратил эту бойню, им было тут же
отдано распоряжение содрать с остальных заживо кожу, а затем сжечь их
в огне. Посреди этих и подобных им свирепых деяний его постигла беда,
положившая конец его кровожадности. Со стороны омывающего Ибернию моря
выбрался на сушу дикий зверь неслыханной свирепости и прожорливости, который
непрестанно пожирал обитателей побережья. Молва об этом достигла ушей
Морвида, и он один вышел на зверя и вступил с ним в единоборство. Когда
он понапрасну извел все свои стрелы и копья, это чудовище накинулось на
него и, разверзши пасть во всю ширь, проглотило его, точно малую рыбку.
49. После Морвида осталось пятеро сыновей; унаследовал же отцовский трон
его первенец по имени Горбониан. В те времена не было никого, кто бы превосходил
его в любви к справедливости и правосудию, никого, кто бы так заботился
о своих подданных. Его неуклонным правилом было оказывать должный почет
богам и творить праведный суд над простым народом. Во всех городах британской
державы он обновлял храмы богов и возводил множество новых. Во все дни
его правления на остров стекались такие богатства, каких никогда не знали
соседние государства. Он побуждал крестьян к занятию сельским хозяйством,
защищая их от произвола господ. Молодых воинов он щедро одарял золотом
и серебром, так что ни у кого не было надобности чинить другому насилие.
Среди этих и многих других деяний, внушенных ему врожденною его добротой,
он, отдав должное естеству человеческому, переселился из этого мира в
иной и был погребен в городе Тринованте.
50. После него королевский венец переходит к его брату Артгаллону, который
ни в чем не походил на своего предшественника. Всех знатных он норовил
принизить, а незнатных возвысить и, накапливая бесчисленные сокровища,
обездолить богатых.
Витязи государства, не пожелавшие сносить это дольше, восстали простив
него и свергли. Вслед за тем они возвысили его брата Элидура, прозванного
впоследствии Добрым за милосердие, которое он выказал брату. Ибо, обладая
королевскою властью уже на протяжении пяти лет, он повстречал, охотясь
в Калатерском лесу, того самого из своих братьев, который был низложен.
Тот побывал у нескольких иноземных правителей, от которых добивался, но
тщетно, поддержки, дабы вернуть себе утраченный трон. И так как терпеть
постигшую его бедность ему дольше было невмочь, он возвратился в Британию,
сопутствуемый всего десятью воинами. Направляясь к тем, кого с давних
пор числил своими друзьями, Артгаллон проходил упомянутым выше лесом,
когда с ним неожиданно для себя повстречался его брат Элидур. Увидев Артгаллона,
Элидур устремился к нему, обнял брата и многократно облобызал, и поскольку
его уже давно глубоко огорчало жалкое состояние, в котором находился Артгаллон,
он вместе с ним отправился в город Алклуд и укрыл его у себя во дворце.
После этого, притворившись больным, он разослал гонцов по всему своему
королевству, дабы те передали подвластным ему правителям его повеление
прибыть в Алклуд и предстать перед ним. Когда все вызванные прибыли в
город, где он лежал якобы на одре болезни, им было отдано распоряжение,
чтобы каждый из них входил к нему в спальный покой по отдельности и в
полном безмолвии. При этом он утверждал, что одновременная беседа со многими,
если они нагрянут целой толпой, повредит его голове. Поверив ему, всякий
последовал его приказанию, и они вошли во дворец не сразу, а один за другим.
Элидур повелел слугам, которые были тут наготове, хватать входивших к
нему по одному посетителей и рубить им головы, если они откажутся снова
признать Артгаллона своим королем. Так он поступал с каждым входившим
к нему и, внушив им таким образом страх, заставил всех смириться с восстановлением
Артгаллона на королевском престоле. Добившись своего, Элидур повез Артгаллона
в Эборак, где, сняв корону со своей головы, возложил ее на голову брата.
Отсюда и возникло его прозвище Добрый, ибо он проявил, как указано выше,
свою доброту, отдав брату престол. После этого Артгаллон правил десять
лет, переборов свойственные ему вначале пороки. Теперь в противоположность
тому, как поступал некогда, он стал принижать незнатных и возвеличивать
родовитых, так как считал, что каждому следует воздавать должное и всегда
и везде соблюдать справедливость. Наконец, изнуренный недугом, он умер
и был погребен в городе Каерлеире.
51. Элидура вторично возводят на королевский престол и восстанавливают
в прежнем достоинстве. Но если он сам в свое время относился к Горбониану,
своему старшему брату, с подобающими благожелательностью и почтительностью,
то двое его продолжавших здравствовать братьев, а именно Югений и Передур,
собрав отовсюду вооруженных сообщников, нападают на него и сражаются с
ним. Одержав победу, они схватили его и заперли в башне города Трмнованта,
приставив к ней стражу. После этого братья разделили надвое королевство,
причем ту его часть, которая простирается от реки Хумбера к западу, жребий
определил Югению, а вторую, со всей Альбанией, - Передуру. По прошествии
семи лет Югений скончался, и все королевство стало принадлежать Передуру.
Увенчанный королевской короной, он правил впоследствии милостиво и скромно,
так что правление его, по общему мнению, выгодно отличалось от правления
его братьев-предшественников, и никто не вспоминал больше об Элидуре.
Но так как смерть никого не щадит, она внезапно похитила и Передура. Перед
Эдидуром тотчас же открываются двери темницы, и его в третий раз сажают
на королевский трон. Процарствовав определенное ему время, творя благо
и праведный суд, он в конце концов покинул наш мир оставив своим преемникам
пример кротости и доброты.
52. После смерти Элидура королевская корона перешла к сыну Горбониана
- Регину, который был мудр и рассудителен, видя в дяде образец для себя.
Предав забвению насилие и своеволие, он не допускал, сострадая народу,
нарушения правосудия и ни разу не сошел со стези справедливости. После
него королем стал Марган, сын Артгаллона. И этот, следуя во всем примеру
отца, правил бриттами, соблюдая умеренность и спокойствие. За ним королем
был провозглашен его брат Энниаун, который, обращаясь с народом совсем
по-иному, на шестом году своего правления был низложен. Поправ правосудие,
он предпочел самоуправство, которое и явилось причиною его отрешения от
престола. Вслед за ним был поставлен королем родич его Идваллон, сын Югения.
Наученный происшедшим с Энниауном, он чтил право и справедливость. Ему
наследовал Руной, сын Передура, а Рунону - Геронций, сын Элидура. После
Геронция правил его сын Кателл. После Кателла - Коилл. После Коилла -
Поррекс. После Поррекеа - Херив. У последнего было три сына, а именно
Фульгенций, Элдад и Андрагий, каковые все правили один за другим. Затем
королем стал Уриан, сын Андрагия. Потом Элиуд. За коим последовал Элидаук.
Затем Клотен. Затем Гургунций. Затем Мериан. Затем Бледудон. Затем Кап.
Затем Оэн. Затем Сизилий. Затем Бледгабред. Этот превосходил всех когда-либо
живших на свете певцов как в сочинении музыки, так и в игре на всех инструментах,
вследствие чего был прозван богом жонглеров. Вслед за ним правил его брат
Артинаил. После Артинаила - Элдод, коему наследовал Редион, а тому - Редеркий.
Затем правил Самуил Пениссел. Затем Пир. Затем Капоир. Затем сын Капоира
Клигвеилл, муж во всех поступках своих благоразумный и скромный и пекшийся
превыше всего о строжайшем соблюдении правосудия.
53. Вслед за ним вступил на престол его сын Илий, правивший на протяжении
сорока лет. У него было три сына: Луд, Кассибеллан и Ненний. По кончине
отца королевский венец перешел к старшему из его сыновей, а именно к Луду.
Прославленный градостроитель, он восстановил крепостные стены Тринованта
и окружил его множеством башен. Он также повелел жителям этого города
возвести в нем такие дома и различные строения, чтобы ни в каком, даже
отдаленнейшем королевстве не было города, где можно было бы обнаружить
дворцы прекраснее этих. Был он человеком воинственным и обожавшим задавать
пиршества, и хотя владел весьма многими городами, больше всех любил Триновант
и преобладающую часть года предпочитал проводить именно в нем; вот почему
этот город был переименован впоследствии в Каерлуд (119), каковое название,
будучи искажено, превратилось в Каерлудейн, а в дальнейшем, из-за вытеснения
одним языком другого, в Аундене и, наконец, Лундрес, что случилось уже
по прибытии к нам иноземцев, покоривших нашу страну (120). После кончины
Луда тело его было предано погребению в вышеназванном городе, у тех самых
ворот, которые и посейчас в память его именуются на наречии бриттов Портлуд,
а по-англосаксонски - Лудесгата. У него было два сына Андрогей и Тенуанций,
и так как по причине своего малолетства они не могли управлять государством,
на трон вместо них возводится брат Луда Кассибеллан. После того как он
был увенчан короной, Кассибеллан выказал такую доблесть и щедрость, что
слава о нем проникла в самые отдаленные царства. В конце концов получилось
так, что единодержавную власть над всем государством он присвоил себе
и не отдал ее племянникам. Однако Кассибеллан, сострадая им, не захотел
вконец обездолить юношей, но предоставил им значительную часть острова.
Город Триновант с наместничеством Кантией (121) он пожаловал Андрогею,
а наместничество Корнубию - Тенуанцию. Сам же, обладая королевским венцом,
отдавал распоряжения им и всем другим правителям острова.
54. Между тем, как упоминается в римской истории (122), Юлию Цезарю после
покорения Галлии довелось оказаться на побережье рутенов. Разглядев оттуда
остров Британию (123), он осведомился у окружающих, какая это страна и
какое племя ее населяет. Смотря на океан и услышав название этого королевства
и как зовется обитающий на нем народ, Цезарь воскликнул: "У нас,
римлян, клянусь Геркулесом, и у бриттов течет в жилах та же самая кровь,
ибо свое начало мы ведем от общего корня. После разрушения Трои Эней стал
нашим родоначальником, родоначальником бриттов - Брут, сын Сильвия, происходившего
от Аскания, сына Энея. Но если не заблуждаюсь, они очень отстали от нас
- ведь им неведомо военное дело, так как они обитают посреди океана, вне
нашего мира; их будет нетрудно принудить платить нам дань и оказывать
безоговорочное повиновение римской державе. Поэтому нужно прежде всего,
пока мы не переправились к ним и на них не напали, предложить им изъявить,
подобно другим народам, покорность сенату и готовность вносить нам надлежащие
подати, дабы мы не оказались в необходимости проливать кровь наших сородичей,
что было бы кощунственным оскорблением, наносимым нами Приаму, общему
нашему пращуру". Изложив все это в своем послании к Кассибеллану,
Цезарь отправил его королю бриттов, а тот, исполнившись негодования, ответил
на него следующими словами:
55. "Кассибеллан, король бриттов Гаю Юлию Цезарю. Поразительна, Цезарь,
алчность народа римского, который жаждет присвоить все золото и серебро,
какое только ни есть на свете, и которому никак не стерпеть, что, обитая
за пределами мира, посреди грозных опасностей океана, мы до этой поры
спокойно владели достоянием нашим. Но золотом и серебром он отнюдь не
довольствуется; он домогается, чтобы, позабыв о свободе, мы беспрекословно
подчинились ему и навеки стали его рабами. Ты навлек на себя, Цезарь,
позор, ибо черты благородства, общие у бриттов и римлян, идут от Энея,
и оба народа связывают несомненные узы родства, которым подобало бы обеспечить
между ними крепкую дружбу. И для нас желанна она, а не рабство, ибо мы
приучены скорее одаривать ею других, чем возлагать на них ярмо рабства.
Мы настолько привыкли располагать свободой, что для нас совершенно непостижимо,
как это возможно выносить рабство. Если бы сами боги вознамерились лишить
нас свободы, то и тогда мы бы приложили все силы, чтобы ее отстоять. Итак,
да будет тебе, Цезарь, ведомо, что мы станем отчаянно биться за нее и
за наше королевство, если ты, как пригрозил, вторгнешься на остров Британию".
56. Ознакомившись с этим посланием, Гай Юлий Цезарь готовит свой флот
и ожидает попутных ветров, дабы добиться того, чего он потребовал от Кассибеллана.
И вот, когда подул нужный ветер, он поднял на своих судах паруса и вместе
со своим войском достиг устья Темзы. Челны с его воинами уже причалили
к берегу, и Кассибеллан со всеми своими полчищами двинулся им навстречу
и, подойдя к укреплению Доробелл (124), держит там с военачальниками и
знатью королевства совет, как бы отбросить с побережья врагов. Был с ним
Беллин, командовавший его войсками и настолько влиятельный, что все королевство
управлялось, в сущности, по его указке; были тут и два племянника Кассибеллана
- Андрогей, правитель триновантов, и Тенуанций, правитель Корнубии, а
также три зависимых от Кассибеллана короля - Кридиок, король Альбании,
Гвейтает - Венедотии (125) и Бритаель - Деметии. Все они, стремясь поднять
в остальных боевой дух, настойчиво убеждали Кассибеллана напасть немедля
на лагерь Цезаря и выбить его оттуда, пока он не успел захватить какой-нибудь
город или укрепление. Ибо если он завладеет крепостями их королевства,
говорили они, изгнать его окажется делом куда более трудным; ведь у него
будет тогда, где отсиживаться со своими воинами. И так как все согласились
с этим, бритты устремляются к тому берегу Темзы, на котором Цезарь разбил
свой лагерь и поставил палатки. Там, как только противники построились
в боевой порядок, бритты вступили в рукопашную схватку с римлянами, отвечая
на дротики дротиками и на удары ударами. Тотчас же здесь и там стали валиться
раненые, пораженные оружием в те места, что всего важнее для жизни. Кровь
умирающих заливает землю, как если бы внезапно поднявшийся южный ветер
изрыгнул на нее поглощенные им океанские воды. И вот когда воины обеих
сторон стремительно неслись друг на друга, случай столкнул Ненния и Андрогея,
возглавлявших кантийцев и граждан города Тринованта, с римским отрядом,
при котором находился неприятельский полководец. Когда они сошлись, когорта
полководца была почти полностью рассеяна, а бритты сомкнутым строем продвигались
вперед. И когда между ними и римлянами закипела жаркая сеча, случай свел
Ненния с Юлием. Бросаясь на него, Ненний безмерно радовался, что на его
долю выпало счастье нанести хотя бы один удар такому знаменитому мужу.
Заметив над своей головой меч Ненния, Цезарь, накрывшись щитом, отвел
от себя удар и, обнажив свой меч, изо всей силы обрушил его на шлем Ненния.
Подняв свой меч, он собрался повторить удар, дабы поразить насмерть бритта,
но тот в предвидении этого заслонился щитом, в котором и застрял меч Юлия,
соскользнувший с большою силой со шлема Ненния. И так как набежавшие отовсюду
воины помешали противникам в сумятице общего боя продолжить единоборство,
римскому полководцу так и не довелось извлечь свой меч из щита Ненния.
А тот, завладев описанным образом мечом Цезаря, отбросил в сторону тот,
которым был вооружен и, вытащив из своего щита застрявший в нем меч, спешит
кинуться с ним на врагов. На кого бы он с ним ни обрушивался, тому он
либо отсекал голову, либо наносил рану такого рода, что у него не оставалось
ни малейшей надежды выжить. И вот ему, рассвирепевшему и неистовому, попадается
под руку трибун Лабиен (126), которого он убивает в первом же столкновении.
Наконец, по миновании большей части светлого времени, после стремительных
бросков бриттов, отважно кидавшихся на пришельцев, победа, по Божьему
изволению, досталась им, и Цезарь, потерпев поражение, укрывается со своими
в лагере и на судах. Той же ночью, собрав всех своих, он полностью перешел
с ними на корабли, радуясь, что отныне его лагерь - владения бога Нептуна.
И так как его приближенные отсоветовали ему упорствовать и продолжать
военные действия, он, поддавшись их увещаниям, возвратился в Галлию.
57. Возликовав из-за нанесенного неприятелю поражения и совершив благодарственные
молебствия Богу, Кассибеллан созвал соучастников одержанной им победы
и щедрой рукой, сообразно заслугам и доблести каждого, их одарил. Но вместе
с тем его не покидали печаль и тревога, потому что жизнь его брата Ненния
держалась на волоске. Поразил же его Юлий в описанной выше схватке, нанеся
ему неисцелимую рану. На пятнадцатый день после битвы он был похищен неумолимою
смертью и переселился из нашего мира в иной; погребли его в Тринованте
у северных городских ворот. Устроители его по-королевски пышного погребения
положили вместе с ним в каменный саркофаг меч Цезаря, который тот, сражаясь
с Неннием, вонзил в его щит. Этот меч прозывался Желтою Смертью (127),
ибо никто из пораженных им не выжил.
58. Итак, Юлий отбыл и пристал к галльскому побережью, а галлы между тем,
желая избавиться от его владычества, замышляют поднять восстание. Они
считали Юлия настолько ослабленным, что перестали его страшиться. Повсюду
упорно держался слух, что все море кишит судами Кассибеллана, пустившимися
в погоню за беглецами. Проникшись по этой причине небывалой до того дерзостью,
галлы стали помышлять об изгнании Цезаря из своих пределов. Поняв это,
Юлий не пожелал затевать войну с неизвестным исходом против мужественного
народа, но открыл доступ к своей казне некоторым из знати, чтобы, осыпав
кое-кого дарами, задобрить их и укротить. Он сулит простому народу свободу,
потерявшим имущество - возвратить утраченное, рабам - также свободу. Кто,
приводя в ужас своей львиной свирепостью, отнимал до этого у них все до
последнего, тот, став теперь кротким ягненком и смиренно блея, радуется,
что может возместить все ранее отнятое. И он не переставал расточать лесть
и ласки, пока не усмирил всех и не восстановил утраченное могущество.
Но не проходило ни одного дня без того, чтобы Цезарь не вспоминал о своем
бесчестье и о победе бриттов.
59. По истечении двухлетия Юлий снова готовится выйти в море и, переправившись
через пролив, отметить Кассибеллану. Узнав об этом, тот повсюду укрепил
свои города, восстановив их разрушенные стены, и разместил вооруженных
воинов в некоторых гаванях. Особое внимание уделил он руслу Темзы у города
Тринованта, к которому Цезарь намеревался приплыть, и вбил в дно реки
железные, покрытые свинцом колья толщиной в бедро человека, с тем чтобы
причинить повреждения напоровшимся на них кораблям Юлия. Собрав также
всю молодежь острова, он разместил ее в ожидании прибытия неприятеля в
укрепленных станах на морском побережье.
60. А Юлий между тем, приготовив все, что находил нужным, вышел в море
с неисчислимым множеством воинов, горя давним желанием разгромить победивший
его народ. И он несомненно нанес бы ему поражение, если бы смог подойти
к суше, сохранив свой флот целым и невредимым. А вышло так, что, когда
он направлялся к названному городу, его корабли, внезапно напоровшись
на колья, о которых было упомянуто выше, претерпели великое бедствие,
из-за чего утонуло до тысячи человек, а поднявшаяся с приливом река поглотила
суда с пробитыми днищами. Когда об этом оповестили Цезаря, он, свернув
как можно поспешнее паруса, поторопился повернуть к берегу. Едва спасшиеся
от столь страшной опасности выбрались на сушу одновременно с ним. Наблюдая
за происходящим с берега, на котором стоял, Кассибеллан радуется большому
числу утонувших, но печалится, что прочие уцелели. Подав знак своим воинам,
он нападает на римлян. Но римляне, хоть и подверглись тяжким испытаниям
в реке, оказавшись на твердой земле, мужественно сопротивлялись натиску
бриттов. Огражденные, словно крепостною стеной, своей доблестью, они уничтожили
немало врагов, однако сами понесли при этом более чувствительные потери,
чем те. Ибо римляне истощили свои силы в воде, и лишь немногие могли биться
с противником. Что касается бриттов, то, становясь с каждым часом сильнее
из-за притока воинов, они обладали теперь тройным численным превосходством
над римлянами. Поэтому когда изнуренные римляне ослабели, бритты взяли
над ними верх. Убедившись, что его одолели, Цезарь вместе с немногими
устремляется на корабли и, принеся обеты богам, обретает для себя убежище
в море. Дождавшись попутного ветра, он поднял на своих судах паруса и
достиг берега морианов. Здесь он заперся в башне, которую воздвиг в месте,
прозывавшемся Однея (128), перед своим последним походом в Британию; ведь
он не был убежден в верности и постоянстве галлов и опасался, как бы они
и на этот раз не задумали восстать против него, что однажды уже случилось,
когда бритты принудили его к поспешному отступлению, о чем было рассказано
выше. Вот почему Цезарь и возвел эту башню как надежный оплот для себя,
в котором он сможет обороняться от возмутившегося народа, если бы тот
снова попытался против него восстать.
61. А Кассибеллан, вторично разгромив римлян и по этой причине преисполнившись
ликования, повелел особым указом, чтобы все родовитые бритты острова собрались
с женами в городе Тринованте, дабы должным образом вознести благодарственные
молитвы отчим богам, даровавшим им победу над столь прославленным полководцем.
И когда все поторопились туда прибыть, они, совершая жертвоприношения
разного рода, принялись предавать закланию домашних животных. Там было
принесено в жертву сорок тысяч коров (129) и сто тысяч овец, а также огромное
количество всяческой птицы, подсчитать которое невозможно, и, кроме того,
тридцать тысяч отловленных в лесах различных диких зверей. Воздав богам
должный почет, собравшиеся стали услаждать себя, как это принято, оставшимися
после жертвоприношений яствами. Наконец, в свободное от пиршеств дневное
или ночное время они развлекались различными играми. И вот в разгар этих
игр случилось, что два знатных юноши, один племянник короля, другой -
военачальника Андрогея, заспорили между собой, за кем из них осталась
победа в борьбе. Королевского племянника звали Иреглас, его соперника
- Квелин. После многочисленных оскорблений, которыми они успели осыпать
друг друга, Квелин схватился за меч и отсек королевскому племяннику голову.
Это убийство взбудоражило двор, и молва о случившемся достигла Кассибеллана.
Взволнованный гибелью своего родича, Кассибеллан повелел Андрогею доставить
убийцу Квелина ко двору, дабы тот предстал перед ним и держал ответ за
содеянное: тотчас же будет приведен в исполнение приговор, вынесенный
сановниками Квелину, дабы Иргелас не остался неотомщенным, если был убит
беспричинно. Не зная в точности, что у короля на уме, Андрогей ответил,
что у него самого есть собственный двор и что там подобает рассматривать
обвинения, выдвинутые кем бы то ни было против его людей; посему, если
он решит воздать Квелину по делам его, то в соответствии с древними установлениями
выполнит это у себя в городе Тринованте. Не Добившись своего, Кассибеллан
пригрозил Андрогею, поклявшись железом и пламенем разорить его земли,
если тот не подчинится его приказанию. Разгневанный Андрогей решительно
отклонил это требование. Тогда разгневанный в свою очередь Кассибеллан
не замедлил вторгнуться во владения Андрогея. Тот через своих родичей
и друзей ежедневно обращался к королю и настойчиво домогался, чтобы он
обуздал свой гнев, но, поскольку никак и ничем не мог укротить его ярость,
стал размышлять над тем, как бы оказать ему подобающее сопротивление.
Наконец, лишившись всякой надежды, он решил обратиться за помощью к Цезарю
и направил ему следующее послание: "Андрогей, властелин триновантов,
приветствует Гая Юлия Цезаря, которому в прошлом желал погибели, а ныне
желает благополучия. Я сожалею, что сражался против тебя, когда ты бился
с моим королем. Если бы я воздержался от военных действий против тебя,
ты одолел бы Кассибеллана, проникшегося после своей победы такой надменностью,
что настойчиво стремится изгнать меня, благодаря которому он победил,
- изгнать из моих владений. Так ли полагается вознаграждать за заслуги?
Я сделал его всесильным, а он намеревается лишить меня силы. Я его вторично
возвел на престол, а он жаждет меня низложить. Так как мы с тобою были
врагами, я, не задумываясь, даровал ему все это. Призываю в свидетели
небожителей; я ничем не заслужил его гнева; разве что кто нибудь скажет,
будто он мною и вправду заслужен, так как я отказался выдать моего племянника,
которого он хотел несправедливо осудить на смерть. Чтобы тебе стало понятнее
настоящее мое заявление, сообщу тебе суть этого дела. Случилось так, что,
радуясь нашему торжеству, мы совершали молебствия в честь отчих богов.
После того как нами были завершены подобающие жертвоприношения и обряды,
наша молодежь занялась состязаниями и играми. Среди всех этих увеселений
наши племянники - мой и короля, - побуждаемые примером других, затеяли
борьбу и, так как мой племянник осилил своего противника, тот, распалившись
ничем не оправданным гневом, кинулся на него, размахивая мечом. Уклонившись
от удара, мой родич схватил своего соперника за руку, в которой тот держал
меч, чтобы обезоружить его, но королевский племянник упал на острие своего
собственного меча и, пронзенный им, испустил дух. Когда об этом сообщили
королю, тот повелел мне выдать моего племянника, намереваясь покарать
его за смертоубийство. И так как я воспротивился этому, он со всеми своими
полчищами вторгся в мои владения, принеся неисчислимые бедствия. Вот почему,
взывая к твоему милосердию, я обращаюсь к тебе за поддержкой, дабы при
твоей помощи я восстановил себя в прежнем достоинстве, а ты благодаря
мне овладел Британией. Нисколько не сомневайся в сказанном мною, ибо тут
нет и тени предательства. Ведь смертные так устроены, что после вражды
становятся порою друзьями и, испытав позор бегства, торжествуют порою
победу".
62. Прочитав это послание, Цезарь выслушал совет своих приближенных не
начинать похода в Британию лишь на основании словесного приглашения одного
из вождей, пока ему не будут предварительно выданы такие заложники, располагая
которыми он может приступить к этому с большей уверенностью. Андрогей
немедленно прислал к нему своего сына Сцеву вместе с тридцатью знатными
юношами из своих кровных родственников и близких. Получив заложников,
Цезарь проникся должной уверенностью, посадил на суда своих воинов и прибыл
с попутным ветром в гавань Рутупа (130). Между тем Кассибеллан приступил
к осаде города Тринованта, опустошая окрестные владения и земли. Узнав
о прибытии в Британию Юлия, он снял с Тринованта осаду и поспешил навстречу
римскому полководцу. Достигнув долины близ Доробернии (131), он увидел
своими глазами, как римское войско разбивает в ней лагерь и ставит палатки.
Римлян привел туда Андрогей, чтобы отсюда они скрытно подступили к городу
Тринованту. Сразу заметив приближение бриттов, римляне тотчас же берутся
за оружие и строятся в боевые порядки. В противоположном стане также вооружаются
и также расходятся по отрядам. Что касается Андрогея, то он с пятью тысячами
воинов укрылся в ближнем лесу, дабы в подходящее время неожиданно и стремительно
броситься на Кассибеллана и его сотоварищей и тем оказать помощь Цезарю.
Итак, сблизившись кое-где, противники не замедлили метнуть друг в друга
смертоносные дротики и обнажить разящие насмерть мечи. Толпы сражающихся
сталкиваются в ожесточенной схватке, и потоками льется кровь. С обеих
сторон, точно осенние листья с деревьев, валятся наземь раненые. И вот
когда бритты яростно наседали на римлян, вдруг выходит из лесу Андрогей
и кидается с тылу на те отряды Кассибеллана, от которых зависел исход
всей битвы, и эти отряды, ослабленные незадолго перед тем бросившимися
на них спереди римлянами и сзади теснимые соплеменниками, оказались не
в состоянии устоять перед противником. Воины Кассибеллана были рассеяны
и, обратившись в бегство, покинули поле сражения. Невдалеке от того места
высилась одинокая гора со скалистой вершиной, густо заросшей орешником.
Туда, не устояв, и бежал со своими воинами опрокинутый неприятелем Кассибеллан.
Заняв вершину этой горы, он мужественно оборонялся и наносил большие потери
врагу - и уничтожал преследователей. А наседали на него полчища римлян
и Андрогея, рубившие его убегающих воинов. Поднявшись на гору вслед за
ними, враги многократно кидались на них, но не могли сломить. Скалы на
этой горе и крутизна вершины ее служили бриттам надежной защитой, и, устремляясь
на врагов сверху, они во множестве их истребляли. Цезарь окружил эту гору
с наступлением ночи и держал ее в осаде всю ночь, преградив неприятелю
все пути к отходу. Ибо он загорелся желанием одолеть короля голодом, раз
не мог его одолеть оружием.
О, поразительный в ту пору был народ Британии, дважды изгнавший из пределов
своих покорителя всего круга земного! Перед кем не мог устоять целый мир,
перед тем неколебимо стояли даже бежавшие от него, готовые принять смерть
за родину и свободу. И вот что им в похвалу, повествуя о Цезаре, сочинил
Лукан:
В страхе он тыл показал британцам, к которым стремился (132).
Кассибеллан, которому вместе с его людьми нечего было есть, к исходу второго
дня устрашился, как бы голод не вынудил его сдаться и стать узником Цезаря.
И вот он поручил передать Андрогею, чтобы тот помирил его с Юлием, дабы
достоинство племени, в котором он был рожден, не потерпело урона из-за
его пленения. Велел Кассибеллан передать ему и о том, что он не совершил
ничего такого, чтобы Андрогей желал его смерти, хотя и доставил ему беспокойство.
Услышав это от вестников, Андрогей воскликнул: "Не подобает уважать
государя на войне кроткого как ягненок, а в мирное время свирепого точно
лев. О боги небес и земли, ныне меня молит мой властелин, который ранее
только приказывал! Неужто жаждет примирения с Цезарем и готов ему покориться
тот самый, кого ранее Цезарь жаждал склонить к примирению? И соответственно
он принужден был обратиться к тому, кто изгнал столь знаменитого полководца
из его королевства, сочтя, что лишь он, Андрогей, может опять посадить
его на престол. Пусть его суждение обо мне, который некогда был во всем
послушен ему, а теперь способен это свершить, окажется справедливым. Итак,
неразумие движет тем, кто отталкивает от себя соратников, благодаря которым
одержал верх, нанося им обиды и оскорбления. Ведь доставшаяся такому вождю
победа принадлежит не ему, но тем, кто, добиваясь ее, не жалел своей крови.
И все же если смогу, я помирю его с Юлием, ибо за нанесенную мне Кассибелланом
обиду я уже полною мерой ему отомстил, а сострадание велит мне услышать
его призыв". 63. Вслед за тем Андрогей поспешил к Юлию и, обняв колени
его, обратился к нему с такими словами: "Ты уже полною мерою воздал
Кассибеллану, теперь прояви к нему сострадание. Нужно ли тебе от него
еще что-нибудь, кроме того, чтобы, изъявив покорность, он платил дань
римской державе?" И так как Цезарь ничего не ответил, Андрогей добавил:
"Ведь я обещал тебе, Цезарь, лишь то, что по одолении Кассибеллана
постараюсь подчинить твоему господству Британию. Так вот: Кассибеллан
побежден, и Британия с моей помощью подчинена твоей воле. Чего я еще не
исполнил? Создателю всего сущего неугодно, чтобы я равнодушно взирал,
как моего властелина, молящего меня о сострадании и должным образом воздающего
мне за нанесенное оскорбление, заключают в оковы. Пока я жив, убить Кассибеллана
не так-то легко и просто, и я не постыжусь оказать ему помощь, если ты
не последуешь моему совету".
Обеспокоенный угрозами Андрогея, Цезарь смягчился и заключил соглашение
с Кассибелланом, обязавшимся ежегодно выплачивать дань. Эта дань, которую
тот клятвенно обещал ежегодно вносить, состояла в трех тысячах фунтов
чистого серебра. Затем Юлий и Кассибеллан, помирившись, обменялись дарами.
Цезарь провел зиму в Британии, а с приходом весны переправился в Галлию.
В последующем, собрав отовсюду воинов всякого рода и племени, он отбыл
в Рим, выступив против Помпея (133). По истечении семи лет Кассибеллан
скончался и был погребен в Эбораке.
64. Кассибеллану наследовал правитель Корнубии Тенуанций, брат Андрогея,
ибо сам Андрогей вместе с Цезарем отправился в Рим. По увенчании королевской
короной Тенуанций тщательно управлял своим государством. Был он мужем
воинственным и неукоснительно соблюдал правосудие. После него вершин королевской
власти достиг его сын Кимбелин (134), воин решительный, которого воспитал
и одарил оружием император Август. Этот Кимбелин состоял в такой дружбе
с римлянами, что, имея возможность не вносить им дани, все же ее исправно
выплачивал.
В эти дни родился Господь наш Иисус Христос, драгоценная кровь которого
искупила род человеческий, опутанный до того времени оковами бесов.
65. У Кимбелина после того, что он уже десять лет правил Британией, родились
два сына, старшего из которых звали Гвидерием, младшего Арвирагом (135).
По завершении жизни отца кормило правления перешло к Гвидерию. И так как
он отказался выплачивать дань, которую требовали от него римляне, в Британию
прибыл Клавдий (136), тогдашний их император. Вместе с ним прибыл и главнокомандующий
его войском по имени Лелий Гамон, по чьим предначертаниям проводились
сражения, когда они разражались. Высадившись у города Порцестрии (137),
он начал возводить у его ворот осадные стены и запер в нем его жителей.
Он задумал принудить их, изнуренных голодом, сдаться, а буде они не сложат
оружия, беспощадно расправиться с ними.
66. Когда стало известно о прибытии Клавдия, Гвидерий, собрав воинов со
всех концов своего королевства, двинулся с ними на римлян. В завязавшейся
битве он с величайшей отвагой начал разить врагов и самолично, своим мечом
истребил большее их число, чем истребили его главные силы. Клавдий уже
отступал к кораблям, римляне уже были почти что рассеяны, когда коварный
Гамон, сбросив свои доспехи, облачился в бриттские и как самый что ни
на есть настоящий бритт стал биться с римлянами. Он принялся побуждать
бриттов кинуться вслед за ним в наступление, суля им скорую победу над
неприятелем. В свое время он изучил их язык и нравы, потому что вырос
в Риме среди бриттских заложников. Затем он мало-помалу подобрался к месту,
где находился король бриттов, и, улучив мгновение, сразил его, ничего
такого не опасавшегося, вонзив в него меч. Смешавшись с толпою вражеских
воинов, он вслед за тем присоединился к своим, доставив им преступным
образом завоеванную победу. Но Арвираг, брат Гвидерия, увидев, что тот
погиб, поспешно снял собственные доспехи и, облачившись в доспехи павшего
государя, повсюду призывал бриттов не поддаваться, как если б то был сам
Гвидерий. Не зная о его гибели, бритты, подбодряемые увещаньями Арвирага,
стойко сопротивлялись, упорно дрались и наносили немалые потери противнику.
В конце концов римляне, распавшись на две беспорядочные толпы, позорно
покинули поле боя. Император с одною из этих толп искал спасения на кораблях,
Гамон же - в лесу, так как по недостатку времени не мог добраться до кораблей.
Арвираг, предполагая, что Клавдий бежит вместе с Гамоном, поспешил устремиться
за последним по пятам и не переставал гнать его до тех пор, пока не настиг
беглецов на морском берегу, который ныне называется по имени того же Гамона
Гамтонией (138). Там была гавань, удобная для захода кораблей, и в ней
стояли купеческие суда. Когда Гамон уже собрался подняться на одно из
них, на него неожиданно кинулся Арвираг и тут же его убил. Эта гавань
с того времени и до сего дня именуется Гамоновой гаванью.
67. Между тем Клавдий, собрав своих, устремился на вышеупомянутый город,
который звался тогда Каерперисом (139), а теперь Порцестрией. Разрушив
его крепостные стены и подавив сопротивление жителей, он погнался за Арвирагом,
уже успевшим занять Гвинтонию. По этой причине Клавдий обкладывает этот
город осадой и, прибегнув к различным осадным орудиям, пытается им овладеть.
Арвираг, обнаружив, что он со всех сторон окружен, сплотил в один отряд
все свои силы и, открыв ворота, выступил за пределы города, чтобы сразиться
с противником. И когда он уже приготовился завязать с ним бой, Клавдий
присылает к нему гонцов, предлагая заключить соглашение: дело в том, что
император опасался отваги короля и храбрости бриттов и предпочитал подчинить
их, взывая к их рассудительности и мудрости, чем затеяв с ними борьбу,
исход которой сомнителен. Итак, Клавдий сообщал Арвирагу о своем желании
покончить с раздорами и посулил свою дочь ему в жены, буде он признает
главенство Рима над королевством Британией. Старейшие возрастом бритты
советуют Арвирагу прекратить военные действия и удовлетвориться посулами
Клавдия. При этом они добавляли, что, покорившись римлянам, он нисколько
не покроет себя позором, ибо те захватили власть над всем миром. Успокоенный
этими и подобными соображениями, Арвираг внял советам своих и подчинился
императору Клавдию.
68. Вскоре Клавдий послал в Рим за дочерью (140) и с помощью Арвирага
подчинил своей власти Оркадские и другие близлежащие острова. По миновании
зимы возвратились из Рима посланные вместе с дочерью императора и вручили
ее отцу. Девушку звали Гевиссой, и была она так прекрасна, что приводила
в восхищение всякого, взглянувшего на нее. Связав себя с нею брачными
узами, король воспламенился такой пылкой любовью к ней, что стал ставить
ее превыше всего на свете. Желая отметить место, где сочетался с ней браком,
он подсказал Клавдию мысль воздвигнуть там город, который служил бы напоминанием
будущим поколениям об этом событии. Клавдий прислушался к его пожеланиям
и повелел выстроить город, который по его имени был наречен Каерглоу (141),
то есть Глоуцестрия, и который стоит и поныне между Камбрией и Аоегрией
на берегу Сабрины. Некоторые утверждают, однако, что его название происходит
от имени военачальника Глоя, родившегося от Клавдия в этом городе и к
которому после Арвирага перешло управление наместничеством Камбрийским.
Пр-строив город и усмирив остров, Клавдий вернулся в Рим; власть над близлежащими
островами он препоручил Арвирагу.
В это самое время апостол Петр основал антиохийскую церковь (142) и, возвратясь
после этого в Рим и будучи в нем епископом, послал евангелиста Марка в
Египет проповедовать им же составленное Евангелие.
69. По отбытии Клавдия Арвираг исполнился решимости и отваги, начал перестраивать
города и крепости и так прибирать к рукам народ своего королевства, что
стал страшен королям даже отдаленных земель. Вскоре он возгордился, проникся
пренебрежением к римской власти, не захотел дольше подчиняться сенату
и предоставил себе полную волю во всем. Узнав об этом, Клавдий направил
в Британию Веспасиана (143), наказав ему унять Арвирага и снова подчинить
его Риму. И вот когда Веспасиан подошел к гавани Рутупа, навстречу ему
выступил Арвираг и воспрепятствовал тому войти в гавань. Он привел с собою
такое множество воинов, что римляне устрашились и не посмели сойти на
берег. Итак, Веспасиан отошел от названной гавани и, снова подняв паруса,
пристал к Тотонскому побережью. Высадившись там, он подступил к Каерпенхуелгойту
(144), или по-иному Эксонии, с намерением обложить этот город осадою.
Осада длилась уже неделю, когда сюда вместе с войском подошел Арвираг
и затеял сражение. В этот день и то и другое войско понесло большие потери,
не добившись, однако, победы. Следующим утром при посредничестве королевы
Гевиссы вожди обеих сторон пришли к соглашению и отослали своих соратников
в зимние лагери. По миновании зимы Веспасиан возвратился в Рим, а Арвираг
остался в Британии. С приближением старости он стал уважительно относиться
к сенату римскому и в мире и спокойствии править своим государством, а
также укреплять издавна установленные законы и издавать новые, щедро одаряя
всякого доблестного и честного человека из служивших ему. Добрая слава
о нем распространилась по всей Европе, его уважали и остерегались римляне,
так что в Риме о нем говорили больше, чем о каком-либо ином властителе.
Вот почему Ювенал упоминает в своей книге о некоем слепом, который, когда
речь зашла о пойманной камбале, сказал Нерону такие слова (145): Ты полонишь
другого царя: с колесницы британской,
Верно, слетит Арвираг (146).
На войне не было никого неустрашимей его; в мирное время - никого мягче,
добродушнее, тароватее. По завершении дней его жизни, он был погребен
в Клавдиоцестрии, в том самом храме, который он посвятил императору Клавдию.
70. Королевский престол после него перешел к его сыну Марию, мужу редкостного
благоразумия и такой же мудрости. Позднее в правление этого Мария некий
король пиктов по имени Родрик, прибыв с большим флотом из Скифии (147),
высадился в северной части Британии, которая зовется Альбанией, и принялся
разорять эту страну. Собрав свой народ, Марий пошел против Родрика и,
вступив с ним в битву, убил его и одержал решительную победу. В память
своего торжества над врагами он поставил впоследствии камень в том краю,
который по его имени нарекли Вестмарией (148), и надпись на этом камне
все еще напоминает о нем. После гибели Родрика Марий всем его прибывшим
вместе с ним и потерпевшим поражение воинам предоставил для поселения
в ней часть Альбании, которая называется Катанезией. Была эта земля пустынной,
и никто ее испокон веку не обрабатывал. И так как пришельцы, у которых
не было жен, стали домогаться у бриттов, чтобы те отдали за них своих
дочерей и родственниц, возмущенные этим бритты наотрез отказались сочетать
своих женщин браками с ними. Тогда же, встретив отказ бриттов, они переправились
на остров Ибернию и, обзаведясь там женами, привезли их с собою, и благодаря
народившемуся от них потомству увеличили свою численность. Но об этом
лишь мимоходом, так как я не предполагал излагать их историю или историю
скоттов, которые ведут свой род от этих чужестранцев и дочерей Ибернии
(149). А что касается Мария, то, установив нерушимый мир на всем острове,
он неуклонно стремился поддерживать добрые отношения с римским народом
и исправно выплачивал дань, какая была на него наложена. Следуя примеру
отца, он также пекся о том, чтобы в его государстве царили мир, правосудие,
законы, добропорядочность и честность.
71. Когда же срок его жизни истек, кормило правления взял в свои руки
его сын Коилл. Этот с младенчества был взращен в Риме, сроднился с римскими
нравами и поддерживал тесную дружбу с римлянами. И он тоже вносил римлянам
дань, избегая препирательств и споров с ними, ибо видел, что весь мир
покорствует им и что все страны, все края, все земли подчиняются их господству.
Итак, платя все, что требовалось, он мирно владел своей собственностью.
Никто из королей британских никогда не относился с большей уважительностью
к знати своего королевства, предоставляя ей пребывать в мире и благоденствии
и постоянно осыпая ее дарами.
72. У Коилла был единственный сын по имени Луций. Увенчанный королевской
короной после кончины отца, он настолько подражал всем его благим начинаниям
и поступкам, что всякому представлялось, будто пред ним сам Коилл.
Стремясь заранее обеспечить себе существование в ином мире, он отправил
послание папе Элевтерию с ходатайством о принятии его в лоно христианства
(150), ибо душу его озарили многие чудеса, явленные у различных народов
новообращенными христианами. И вот, воспылав любовью к истинной вере,
он достиг исполнения благочестивых своих устремлений.
Благословенный первосвященник, узнав о чаяниях Луция, направил к нему
двух ученейших богословов, Фагана и Дувиана (151), которые, проповедуя
воплощение слова Господня, смыли с Луция скверну святым крещением и обратили
его ко Христу. Вскоре люди из разных народов наперебой друг за другом
последовали примеру короля и, очищенные в той же купели, приуготовили
для себя царство небесное. Благословенны вышеназванные ученые богословы,
ибо, искоренив язычество на всем острове, они посвятили единому Богу и
его святым храмы, которые были основаны в честь неисчислимых богов, и
привели в эти храмы толпы новообращенных христиан. Тогда в Британии насчитывалось
двадцать восемь жрецов и три верховных жреца, власти которых подчинялись
прочие служители культа и верующие. Всех их эти провозвестники слова Божия
вырвали из цепей идолопоклонства и там, где были жрецы, поставили на их
место епископов (152), а на место верховных жрецов - архиепископов. Верховные
жрецы пребывали в трех знаменитейших городах государства, а именно в Лондоне,
Эбораке и Городе Легионов, который, как свидетельствуют древние стены
и здания, стоял на реке Оске в Гламорганции (153). Этим трем архиепископствам
после изничтожения суеверия подчиняются двадцать восемь епископств, а
последним - многочисленные приходы. Эборакскому архиепископству подведомственны
Дейра (154) и Альбания, которых от Лоегрии отделяет большая река Хумбер;
лондонскому архиепископству - Лоегрия Корнубия. Эти две области отделяет
Сабрина от Камбрии, то есть Валлии, находящейся на попечении архиепископства
Города Легионов (155).
Устроив все это, присланные папой Фаган и Дувиан воротились в Рим, и святейший
папа одобрил совершенное ими. После его одобрения они вернулись в Британию
с многочисленными сопровождающими, через поучение коих бритты вскоре по
их прибытии укрепились в Христовой вере. Их имена и сообщение о содеянном
ими можно отыскать в книге, написанной Гильдасом и носящей заглавие "О
победе Аврелия Амброзия" (156). Рассказанное Гильдасом в столь блистательном
его сочинении нет ни малейшей нужды повторять, к тому же слогом неизмеримо
более низменным.
73. Между тем преславный король Луций, убедившись, что почитание христианства
в его королевстве распространилось и закрепилось, и горячо радуясь этому,
владения и угодья, принадлежавшие прежде языческим храмам, передал ради
лучшего их использования в собственность церквам истинно верующих. И так
как этим церквам требовалось воздать как можно больший почет, он предоставил
им сверх того обширные земли и многочисленные усадьбы, освободив их от
всех и всяких повинностей. Среди этих и прочих согласных с его замыслами
деяний он расстался с бренною жизнью в городе Клавдиоцестрии и достойно
погребен в церкви первого архиепископства в год от Рождества Господа нашего
сто пятьдесят шестой. После себя он не оставил отпрыска, который ему бы
наследовал; вот почему вслед за его кончиной среди бриттов возникла распря,
и римское владычество по шатнулось.
74. Когда сообщение об этом достигло Рима, в Британию был направлен сенатор
Север (157) с двумя легионами, дабы они в ней восстановили былое господство
римлян. Вскоре после того, как Север там высадился, он вступил в сражение
с бриттами, причем одну их часть одолел, а остальных, кого не смог подчинить,
беспокоил жестокими схватками, так что в конце концов принудил их пройти
через Скоттию и удалиться в Альбанию. Эта часть бриттов, которой предводительствовал
Фульгенций, храбро сопротивлялась и часто наносила очень большие потери
как своим соплеменникам, так и римлянам. Фульгенций добился поддержки
со стороны некоторых островных народов и вследствие этого не раз одерживал
верх в боях. Не без труда отражая его нападения, римский полководец приказал
насыпать между Дейрой и Альбанией вал (158), дабы пресечь попытки Фульгенция
прорваться на юг. Возложив издержки на области бриттов, римляне протянули
упомянутый вал от моря до моря, и он долгое время спустя преграждал доступ
врагам. А Фульгенций, которому было более невмоготу сопротивляться Северу,
переправился в Скифию, чтобы, получив помощь от пиктов, восстановить свое
положение (159). Он собрал всю молодежь этой страны, вернулся на многих
судах в Британию и осадил Эборак. Когда известие об этом распространилось
среди населения острова, большинство бриттов, покинув Севера, ушли к Фульгенцию.
Но Север из-за всего этого не отказался от своих замыслов; он созвал римлян
и тех бриттов, которые были ему привержены, пробился из осажденного города
и вступил в бой с Фульгенцием. Отважно сражаясь, как и множество его воинов,
он был убит (160), а Фульгенций смертельно ранен. Север погребен в Эбораке,
удержанном его легионами.
75. Север оставил после себя двух сыновей, Бассиана и Гету (161), причем
Гета родился от матери римлянки, а Бассиан - от бриттки. По смерти Севера
римляне, оказав предпочтение Гете, потому что он был чистокровным римлянином,
посадили его на королевский престол. Бритты, напротив, провозгласили своим
королем Бассиана, ибо со стороны матери он был их соплеменником. По этой
причине между братьями разгорелась борьба. Гета был убит, и королевскою
властью овладел Бассиан.
В то время был в Британии некий юноша из простого народа, которого звали
Караузий (162). Выказав свою воинскую доблесть во многих схватках и столкновениях,
он прибыл в Рим и обратился с ходатайством разрешить ему, неся на кораблях
дозорную службу, охранять от набегов чужестранцев морское побережье Британии.
Он сулил, что, если ему будет это дозволено, он добудет столько добра
и богатств, что римское государство приобретет от этого много больше,
чем если бы ему было отдано все королевство Британия. Караузию удалось
обмануть сенат своими посулами и достигнуть того, чего домогался, и он
возвратился в Британию с указами за подобающими печатями. Вскоре, собрав
корабли, он привлек к себе множество горячих и доблестных юношей, вышел
в море и обошел на своих кораблях все побережье королевства, и его прибытие
вызывало волнения и будоражило местное население. По пути он подходил
к близлежащим островам, опустошал на них нивы, разорял города и поселки,
отбирал у жителей все их достояние. И так как он занимался всем этим,
к нему во множестве стекались любители поживиться чужим, и вскоре его
войско стало настолько значительным, что никакой соседний властитель не
мог бы перед ним устоять. По этой причине преисполнившись чванства, он
внушал бриттам, чтобы те поставили его над собой королем, а он, перебив
и уничтожив под корень римлян, избавит весь остров от засилья чужестранцев.
Добившись своего, он сразился немедленно с Бассианом, убил его и взял
кормило правления в свои руки. Что касается Бассиана, то его предали пикты,
которых их вождь Фульгенций, брат его матери, привел с собою в Британию.
Ибо, хотя им надлежало поддержать Бассиана, подкупленные обещаниями и
дарами Караузия, они покинули Бассиана и накинулись на его воинов, недавних
своих сотоварищей. Те, приведенные в замешательство, так как перестали
понимать, кто их соратник, кто враг, поспешно рассеялись, и победа досталась
Караузию. Одержав верх и став самодержцем, он поселил пиктов в Альбании,
где, смешавшись с бриттами, они навсегда и остались (163).
76. Когда в Рим пришло сообщение о набеге Караузия, сенат поручил Аллекту
(164), дав ему три легиона, уничтожить злодея и восстановить в Британии
римскую власть. Аллект без промедления прибыл туда и сразился с Караузием,
убив которого, завладел королевским престолом. Затем он учинил беспощадное
избиение бриттов, так как, изменив римскому государству, они примкнули
к Караузию. Глубоко возмущенные этим, те провозгласили своим королем правителя
Корнубии Асклепиодота (165) и в полном единодушии двинулись вслед за Аллектом,
вызывая его на битву. Находился Аллект тогда в Лондоне и совершал торжественные
молебствия отчим богам. Узнав о подходе Асклепиодота, он прервал жертвоприношения,
выступил за пределы города и, всеми своими силами обрушившись на врагов,
завязал с ними ожесточеннейшее сражение. Одолел в нем все же Асклепиодот,
который, рассеяв отряды римлян, принудил их к бегству и, безостановочно
преследуя их по пятам, умертвил многие тысячи неприятельских воинов, а
также короля Аллекта. И поскольку победа досталась врагам, Ливии Галл,
помощник Аллекта, увел в город всех уцелевших римлян и, заперев городские
ворота, принялся укреплять башни и прочие защитные сооружения, надеясь
таким образом отбиться от Асклепиодота и избежать неминуемого поголовного
истребления. Но Асклепиодот, узнав о происходящем в неприятельском стане,
не мешкая, обложил осадою город и уведомил правителей всех областей Британии,
что Аллект и многие тысячи римлян убиты, что он, Асклепиодот, обложил
осадою Галла и что обращается к своим соплеменникам с призывом поторопиться
ему на подмогу. Ведь вовсе нетрудно, как он утверждал, всю породу римскую
начисто изгнать из Британии, если общими силами будут сокрушены осажденные
в Лондоне римляне. Откликнувшись на этот его призыв, явились деметы и
венедоты, дейры и альбаны, и всякий, кто родом был бритт. Когда все они
предстали перед вождем, тот приказал изготовить бесчисленное множество
осадных орудии и с их помощью снести крепостные стены города Лондона.
Всякий сильный и смелый повиновался этому распоряжению, и они бесстрашно
пошли на приступ. Вскоре крепостные стены были разрушены, и, устремившись
в проломы, бритты принялись за истребление римлян. А те, увидев, что их
непрерывно уничтожают, призвали Галла заявить Асклепиодоту, что он и они
сдаются и молят его о милосердии, о том, чтобы он выпустил их живыми.
Ведь почти все воины перебиты, кроме одного легиона, который все еще продолжает
кое-как драться. Вняв их настояниям, Галл со всеми своими сдался Асклепиодоту,
и хотя тот связал себя словом, что пленные будут помилованы, туда нахлынули
венедоты и, собравшись толпой, в течение дня всех сдавшихся римлян обезглавили
внутри города на берегах потока, который позднее по имени римского военачальника
был наречен на языке бриттов Нантгалимом, а на языке саксов - Галаброком
(166).
77. Одолев римлян, Асклепиодот с одобрения народа возложил на себя королевский
венец. В дальнейшем он в мире и соблюдая должное правосудие правил страной
на протяжении десяти лет и обуздал свирепость грабителей и мечи кровожадных
разбойников. В дни его правления императором Диоклетианом было начато
преследование христиан (167), так что христианство, которое во времена
короля Луция открыто и беспрепятственно исповедовалось на острове, было
искоренено почти полностью. В Британию явился некто Максимиан Геркулий
(168), главнокомандующий войсками вышеназванного властителя; по распоряжению
этого Максимиана были разорены все церкви, а все обнаруженные в них священные
книги сожжены на городских площадях; были перебиты также достопочтенные
священнослужители со всей своей паствой, так что они плотной толпою, обгоняя
друг друга, торопились в безмятежное царство небесное, точно в свои собственные
жилища.
И явил нам свое милосердие Господь Бог, который в пору преследований,
сотворив для нас по своему изволению величайшее благо, возжег лучезарные
светильники святых мучеников, дабы бриттский народ не заблудился в непроницаемой
мгле темной ночи. Гробницы этих страдальцев и места, где они претерпели
муки, и ныне вселяли бы в души созерцающих их ослепительное сияние веры
в Создателя, когда бы чужестранцы своим зловещим насилием не отняли их
у соплеменников наших. Среди страстотерпцев обоего пола, с величайшей
неколебимостью духа пребывавших в Христовом воинстве, должно назвать Альбана
Веруламского (169), а также Юлия и Аарона, граждан Города Легионов (170),
из коих Альбан, охваченный рвением к истинной вере, сначала укрыл у себя
в доме своего исповедника Амфибала (171), за которым гнались преследователи
и которого они вот-вот должны были схватить, а затем, обменявшись с названным
Амфибалом одеждою, принял за него смерть, уподобившись в этом Христу,
положившему душу свою за агнцев своего стада. Прочие два, чьи тела были
растерзаны с неслыханною жестокостью, вознеслись без промедления в мученических
венцах к вратам небесного Иерусалима.
78. Между тем на короля Асклепиодота восстал Коель, правитель Каерколуна
(172), то есть Колецестрии и, сразившись с ним, умертвил его и увенчал
себя королевской короной. Когда римский сенат получил об этом известие,
сенаторы обрадовались смерти короля, который везде и во всем препятствовал
владычеству римлян. Помня о том, сколько урона причинила им утрата королевства
Британии, они отрядили туда сенатора Констанция (173), который ранее покорил
им Испанию и больше, чем кто-либо иной, потрудился ради возвеличения римского
государства. Когда Коель, вождь бриттов, узнал о предстоящем его прибытии,
он побоялся вступать с ним в вооруженные столкновения, потому что, как
утверждала молва, ни один властитель не в силах устоять перед ним. Итак,
как только Констанций причалил к острову, Коель направил к нему послов
и, попросив мира, пообещал покориться римлянам при условии, что королевство
Британия будет сохранено за ним и его не принудят нести какую-либо иную
повинность, кроме уплаты обычной дани. Получив это послание, Констанций
удовольствовался предложениями Коеля и, приняв от него заложников, заключил
с ним соглашение. Затем по прошествии месяца наитягчайший недуг одолел
Коеля и спустя неделю его умертвил. После кончины Коеля Констанций возложил
на себя королевский венец и взял в жены его дочь, которую звали Еленой
(174). Красотою своей она превосходила всех девушек этой страны, и нельзя
было найти ни одну другую, которая, по общему мнению, играла бы искуснее,
чем она, на музыкальных инструментах и была бы осведомленнее в свободных
науках. Кроме нее у Коеля, ее отца, не было никого, кто мог бы занять
после него королевский престол, вот почему он позаботился дать ей такое
образование, чтобы по кончине его она могла справиться с управлением государством.
Итак, Констанций сочетался с нею на брачном ложе, и она родила ему сына,
которого назвала Константином (175). Через одиннадцать лет смерть унесла
в Эбораке Констанция, и королевская власть перешла к его сыну. Спустя
немногие годы после возведения того на престол, он стал обнаруживать величайшую
доблесть, выказывать львиную неукротимость, вершить среди своих подданных
праведный суд, пресекать жадность разбойников и обуздывать свирепость
правителей, стараясь повсеместно укрепить мир.
79. В Риме был в то время самодержавный властитель по имени Максенций
(176), который норовил принизить всякого знатного, всякого выдающегося
своей доблестью гражданина и, чиня над ними насилия, всячески утеснял
государство. И так как укрыться от его свирепости было негде, подвергшиеся
от него гонениям стали устремляться к Константину в Британию, и тот гостеприимно
их принимал. Наконец, когда таких беглецов скопилось у него великое множество,
они пробудили в нем ненависть к вышеназванному злодею правителю и часто
обращались к нему с речами такого рода: "Доколе ты будешь сносить,
что мы терпим бедствия и пребываем в изгнании, о Константин? Ныне только
ты один в силах прогнать Максенция и вернуть нам все то, что мы потеряли.
У какого еще государя, кроме короля Британии, столько храбрых и несокрушимых
воинов и такое обилие золота и серебра? Мы обращаемся к тебе со слезной
мольбою, верни нам наши владения, верни жен и детей наших, пойди с войском
и с нами на Рим". Побуждаемый этими и подобными настояниями, Константин,
подступив к Риму, взял его приступом (177) и стал единоличным властителем
всего мира (178). При нем находились три дяди Елены, а именно Иоелин,
Трагерн, а также Марий, которых он возвел в сенаторское достоинство.
80. Между тем против римских проконсулов, которым было поручено управление
островом, восстал вождь гевиссеев Октавий (179), и, расправившись с ними,
овладел королевским престолом. Получив сообщение о случившемся, Константин
отправил в Британию дядю Елены Трагерна (180), дав ему под начало три
легиона и поручив восстановить на острове господство римской державы.
Прибыв туда и пристав к берегу близ города, по-бриттски называемого Каерперис,
Трагерн напал на него и спустя два дня его захватил. Когда весть об этом
распространилась повсюду, король Октавий стянул вооруженные силы со всего
острова и столкнулся с Трагерном поблизости от Гвинтонии, на поле, именуемом
по-бриттски Майзуриан (181), и, вступив с ним в битву, одержал решительную
победу. Трагерн, потеряв множество воинов, отошел к кораблям и, взойдя
на них, направился морем в Альбанию и принялся опустошать эти края. Когда
об этом уведомили короля Октавия, тот, спешно собрав свое войско, двинулся
на Трагерна и в области, которая именовалась Вестмариаланда, сразился
с ним, но на этот раз был разбит и бежал. А Трагерн, увидев, что он побеждает,
пустился преследовать Октавия по пятам и не оставлял его в покое до тех
пор, пока не отнял у него всех подвластных ему городов вместе с королевским
венцом. Удрученный утратой королевства, Октавий переправился на кораблях
в Норвегию, рассчитывая добиться помощи от короля Гунберта (182). Одновременно
он наказал своим приближенным не жалеть усилий ради умерщвления Трагерна.
Приверженный Октавию, как никто другой, правитель Вольного города (183)
не замедлил исполнить его пожелание. И вот когда Трагерн как-то покинул
Лондон, этот преданный сторонник Октавия, укрывшись с сотнею воинов в
поросшей лесом долине, по которой Трагерну предстояло проехать, подстерег
его здесь, внезапно напал на него и убил, хотя Трагерн и был окружен спутниками.
Когда весть об этом дошла до Октавия, он возвратился в Британию и, рассеяв
римлян, снова занял королевский престол. В короткое время он выказал столько
доблести и прибрал к рукам столько золота и серебра, что никого более
не страшился. С этой поры и вплоть до времен Грациана и Валентиниана (184)
он безмятежно правил королевством Британией.
|
