ИМПЕРИЯ КАРЛА ВЕЛИКОГО — ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ФИКЦИЯ ИЛИ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ?
А.В. Назаренко
Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что наиболее известное из исторических событий, связанных с личностью Карла Великого, ставшее своего рода маркирующим признаком эпохи (если не в глазах историков, то в памяти потомков), произошло на Рождество 800 г. в римской церкви св. Петра перед гробом апостола, когда папой Львом III Карл был коронован императорской короной и, после единодушной аккламации «всего римского народа» «Карлу, августу, Богом венчанному великому миротворцу и Римскому императору» («... et a cuncto Romanorum populo adclamatum est: Carolo augusto, a Deo coronato magno et pacifico imperatori Romanorum, vita et victoria!»), «отложив титул патриция», который до тех пор служил выражением особого покровительства Риму со стороны короля франков, «стал именоваться императором и августом» («ablato patricii nomine imperator et augustus est appellatus») (Ann. regni Franc., a. 801, p.l 12). Образ Карла как первого с античных времен императора Запада, первого объединителя Европы (отождествляемой с латинским христианским миром), «наполнившего ее всяческим благом» («omnem Europam omni bonitate repletam reliquit»: Nith. hist. I, 1, p.l), приковывал к себе мысленные взоры политиков и идеологов многих эпох — вплоть до Наполеона и современных поборников «единой Европы». Поэтому именно имперская идея и сопутствовавшая ей политическая практика Карла могут служить весьма подходящим оселком для оттачивания темы, вынесенной в заглавие конференции: «Карл Великий: мифы и реалии». Миф о Карле Великом начинает вызревать уже в течение X в. (Folz, 1950; относительно более позднего времени см.: Borst, 1967; обзор более ранней литературы см.: Heldmann), когда становится окончательно ясно, что мечта о возрождении былого единства Франкской державы путем династически легитимных комбинаций внутри каролингского семейства безвозвратно отошла в прошлое. В конце X в. он магнетизировал полугрека Оттона III, который, как известно, не удержался даже от «личного свидания» с Карлом, приказав вскрыть его гробницу в Ахене; при этом то ли аффектированность, то ли непосредственность привели юношу-визионера на грань гротескно-комического: Оттон велел остричь покойному ногти и доделать из золота отсутствовавший кончик носа. Финалом же стало причисление Карла к лику святых по инициативе другого поборника Западной империи — Фридриха I Барбароссы. Итак, что же такое была империя Карла Великого? Как она соотносилась (и соотносилась ли) с идущим от поздней античности представлением о «Римской» империи? Как понимали империю Карла ее современники и, главное, сам император? Как понимали ее ближайшие потомки и преемники Карла? Были ли они продолжателями дела Карла Великого или, напротив, его разрушителями? В чем причина эфемерности созданной Карлом империи? Вот круг тех отнюдь не новых вопросов, которые будут занимать нас в этой заметке. Среди них ключевым является, конечно же, третий по счету — ведь прежде всего необходимо по мере возможности понять, какую империю стремился построить Карл; это — непременное условие для прояснения противоречий между планами Карла Великого, с одной стороны, и альтернативными взглядами на империю Константинополя и папства, а также политической реальностью того времени — с другой. Состояние историографии дает возможность для более или менее определенного ответа на такой вопрос. Начать естественно с известного сообщения Карлова биографа и ближайшего советника Эйнхарда, которое бесчисленное количество раз комментировалось историками. Говоря о четвертом и последнем пребывании Карла в Риме в 800-801 гг. с целью восстановления на папском престоле Льва III и «исправления положения дел в [Римской] церкви, которое пребывало в большом расстройстве» («Idcirco Romam veniens propter reparandum, qui nimis conturbatus erat, ecclesiae statum»), Эйнхард как бы мимоходом упоминает и о коронации, в отличие от него подробно описанной во «Франкских королевских анналах»: «Тогда-то он и принял титул императора и августа. Поначалу это было ему настолько не по душе, что он утверждал, что знай он заранее о замысле папы, то не пошел бы в церковь, хотя в тот день и был великий праздник (Рождество. — А. Я.)» («Quo tempore imperatoris et augusti nomen ac-cepit. Quod primo in tantum aversatus est, ut adfirmaret se eo die, quamvis praecipua festivitas esset, ecclesiam non intraturum, si pontifi-cis consilium praescire potuisset»: Einh. vita Kar. 28, p.32). В этом известии обращают на себя внимание два обстоятельства: во-первых, то скромное, можно даже сказать, проходное, место, которое занимает краткая заметка об имперской коронации в сочинении Эйнхарда; во-вторых, резкое неудовольствие, вызванное, если верить Эйнхарду, у Карла действиями папы. Как понимать в данном случае биографа, безусловно, прекрасно осведомленного? Стал ли прямой и доверчивый франк Карл и в самом деле, как считали некоторые авторитеты, «императором поневоле» («Kaiser wider Willen»: Schramm), жертвой хитроумной политической интриги Льва III, который под видом благодарности за спасение и заботы о Римской церкви в буквальном смысле навязал ему императорскую корону, поставив мир перед свершившимся фактом? О том, что речь шла именно о короне, кроме «Франкских королевских анналов» сообщает также жизнеописание Льва III в «Liber pontificalis» (2, p. 7). Когда на майнцском съезде в августе 800 г. Карл объявил о своем решении отправиться в
Начало Следующая
* * * |
