были столь неслыханными и вопиющими, что никто – даже самые добросовестные [участники процесса] – не мог оставаться настолько хладнокровным, чтобы заметить эту разницу. Кроме того (и именно на это более всего рассчитывали королевские стратеги), никто из присутствующих не смог избежать определенной предвзятости, которая в дальнейшем проявится и у самого Понтифика: тамплиеры клялись отдать саму жизнь свою за веру и, если уж они могли дойти до того, что отрекались от имени Христова, значит, они были способны и на все остальное.
В королевском отчете утверждалось, что Жак де Моле приказал всем тамплиерам, находившимся на территории Франции, признаться в том, что происходило на их церемонии вступления в Орден, невзирая на принесенную тогда клятву держать это (а также – и прочие события, касающиеся жизни Ордена) в строжайшем секрете; приказ этот бы отдан в письменном виде – в послании, которое Моле написал и скрепил печатью Великого Магистра перед тем, как отправить его всем своим собратьям, заключенным в тюрьму. Хождение этого послания с категорическим приказом признаться, вкупе с применением пыток, может помочь нам лучше понять количество признаний и быстроту их получения от узников-тамплиеров во Франции.
Показания Моле перед теологами явились первым документом для сопоставления, отосланным Папе Филиппом Красивым, дабы доказать, что его внезапное нападение – направленное против прав Церкви – оправдывалось истинностью вины тамплиеров. Климент V принял к сведению присланную ему королем информацию и в дальнейшем решил присоединить ее к материалам собственного расследования по делу тамплиеров; но из отчетов двух других очевидцев мы со всей очевидностью поймем, что в описании этой ситуации, представленной королем, было много сомнительных моментов.
Ромео ди Бругария (Romeo di Brugaria) был доминиканским монахом испанского происхождения, преподававшим теологию в Сорбонне и преданным Хайме II, а также – симпатизировавшим Филиппу Красивому; еще одним очевидцем является монах по имени Арно де Мора (Arnault de Mora), написавший 26 октября 1307 года своему покровителю Уго де Кардона (Ugo de Cardona) – архидьякону Барселоны – чтобы познакомить его с недавно произошедшим. И если Ромео вскоре напишет арагонскому королю, поздравляя его с тем, что тот, наконец-то, произвел арест тамплиеров в своем королевстве, брат Арно де Мора довольно жестко говорит об обвиняемых, утверждая, что было бы лучше называть их сектой, а не религиозным орденом. Разумеется, ни одного из этих двоих нельзя назвать сочувствующим Ордену Храма свидетелем.
Первым значительным расхождением [между свидетельствами] является то, что королевский отчет очень умело выстраивается на основе намеков, которые должны были дать понять, что Великий Магистр подтвердил целиком все собранное на него обвинительное досье, в то время как двое очевидцев согласны в том, что он признал лишь факт отречения и плевания, подчеркивая, что ничего другого он не признавал. По словам Ромео де Бругария, Жак де Моле совершенно ясно сказал, что следователи должны были допросить других тамплиеров, если желали получить сведения по остальным пунктам обвинения, Арно де Мора же пишет, что Великий Магистр безудержно рыдал и притворился, что слишком сильные рыдания больше не позволяют ему говорить. В том, что касается послания – ключевого документа, заставившего политься, как из рога изобилия, признания по всему королевству – сомнения крепнут.
В официальном отчете зарегистрировано присутствие Ромео де Бругария как на допросе 25 октября, так и на следующий день, и это кажется точным, поскольку теолог был официально призван именно для участия в этом допросе. Но ни в официальном отчете, ни в свидетельстве доминиканца не говорится о химерическом послании Жака де Моле.
Брат Арно де Мора рассказывает, что после показаний де Моле – при которых он тайно присутствовал – он, вместе с другими, ожидал в комнате, и Гийом де Ногаре во всеуслышание объявил пункты, по которым Великий Магистр был признан виновным, а затем прочитал знаменитое послание. Великий Магистр, кажется, написал и второе письмо, на этот раз Папе, в котором просил, не больше, не меньше, как приказать всем католическим правителям донести до сведения тамплиеров, находящихся в их королевствах, информацию о том, что произошло во Франции.
Как же объяснить эти противоречия?
Если строго придерживаться информации из источников, мы выясним, что Ромео ди Бругария ручается за то, что лично присутствовал при всем, о чем рассказывает, и его рассказ полностью совпадает с записью, посланной королю Арагона. И мы знаем, что брат Арно де Мора – напротив – мог участвовать в происходящем лишь косвенным образом, занимая неудобную подпольную позицию, которая, несомненно, затрудняет отделение того, что он лично слышал, от того, что до него донеслось из корридора. И, тем не менее, он не лжет, когда повествует об объявлении Ногаре относительно письма, потому что известие об этом тексте дошло и до Папы.
48-й авиньонский реестр, в который раз оказывается драгоценным ларцом, содержащим ответы для понимания вопроса. Текст этот был составлен из копий некоторых разрозненных оригинальных документов, о которых прилежный папский нотариус оставил свидетельства, отметив на полях – из какого акта он копирует и с какого места начинается переписывание: «здесь начинается письмо, написанное перед Инквизитором», то есть – акт о появлении [де Моле] перед теологами, затем «и далее – второе письмо, написанное перед господами кардиналами», то есть – пергамент шинонского расследования.
