«...С драконом-
кладохранителем он сходился
бесстрашный в сражении, под утесами темными... благородный меч поразил змеечудище, пригвоздил к скале,
и дракон издох; тут по праву сокровищем
завладел герой, воздаяньем за труд
было золото... а драконова плоть
сгибла в пламени» (32).

Не правда ли, в сюжет этого отрывка из «Беовульфа», повествующего о змееборстве Сигмунда, укладывается значительная часть Теофилова рецепта?
В рассказе о змееборстве противник героя — дракон, но и василиск может рассматриваться как змей-дракон. «Василиск — король змей, и они прячутся и убегают от него, ибо он убивает их запахом и зубами, а также дыханием своим и взглядом... И хотя, покуда он жив, от яда его нет противоядия, все же он теряет свою зловредность, будучи сожжен дотла. Пепел его почитается хорошим в деле алхимии, а именно в превращении и изменении металлов»,— пишет Варфоломей Английский (33). Итак, василиск — это змей, и притом не простой, а король змей. Убийственное дыхание — явная параллель к огненному дыханию дракона (34). Убийство взглядом тоже встречается в сказаниях. Древнескандинавский бог Тор во время борьбы с Мировым Змеем (так называемая «рыбная ловля Тора») обменивается с ним смертоносными взглядами (35). Сходные с рецептом моменты можно найти не только в «Беовульфе». Во многих памятниках германского эпоса змееборство связывается не с Сигмундом, а с его знаменитым сыном Сигурдом-Зигфридом. Он убивает змея Фафнира в яме (!) (36) и завладевает золотым кладом Нибелунгов-Нифлунгов. Фафнир обладает «шлемом-страшилом», которого боится все живое (37).
Сказанного, пожалуй, достаточно, чтобы поставить вопрос: не является ли исследуемый рецепт мифом, т. е. определенной системой представлений, а не просто набором колдовских операций? Под этим углом зрения я и буду рассматривать изучаемый рецепт.
Необходимо одно предварительное замечание. Наш рецепт не есть миф в общераспространенном смысле этого слова, т. е. повествование о богах и героях. Термин «миф» здесь употреблен в значении системы архаического мировосприятия, которая распространялась и на собственно миф, и на ритуал, и на сказку, и на эпос, и даже на государственные и социальные институты (38). Мне представляется, что эта система распространялась и на ремесленную практику, во всяком случае в средние века, ибо мифомышление, в большей или меньшей степени, характерно для этой эпохи, особенно для народного сознания. Исходя из всеобщности мифологической схемы, позволительно привлекать в качестве сравнительного материала примеры из эпоса, сказки, обрядности, а не только из собственно мифов, тем более что для исследуемого ареала они в чистом виде не сохранились.
И здесь возникает немаловажная проблема. Ведь все приведенные примеры, как и те, которые будут приводиться ниже, принадлежат другому этническому и, главное, социокультурному кругу, нежели тот, в который входили наши средневековые мастера, хотя бы источники и были хронологически одновременны исследуемым рецептам (рукопись «Беовульфа» относится к X в., рукопись обеих «Эдд» — к XIII в.). Перед нами памятники, отражающие сознание варварского общества, может быть, еще более или менее живого для тогдашней Исландии, но уже вряд ли для Англии и тем более для остального европейского мира. Так что если я использую германо-скандинавскую (и в меньшей мере кельтскую) мифологию, то лишь потому, что она была этнически и хронологически все же ближе нашим мастерам, нежели любая иная. При этом я нисколько не утверждаю, что эти мифы явно и осознанно присутствовали в мышлении, в картине мира основных объектов этого исследования. Нет, я лишь хочу высказать предположение, что для них, для их деятельности была актуальна определенная мифологическая схема осмысления этой деятельности, схема, которую я пытаюсь реконструировать (39).
После этого отступления вернемся к нашим василискам. Мотив сожжения дракона как необходимая ступень для обретения золота упомянут выше. Отмечены были и связи дракона с камнем и подземельем. Можно привести и другие предположительные параллели между рецептом и мифами: змей живет в пещере (40). Даже упоминаемое в рецепте окно, через которое едва проникает свет, попало сюда, скорее всего, не случайно. Мотив окна связывается в мифах с мотивом смертоносного взгляда (василиск!) и вообще со змееборческим сюжетом (41).
Теперь еще один необходимый ингредиент смеси из Теофилова рецепта — кровь рыжего человека. Известно, что человеческая кровь, как, впрочем, и кровь животных, употреблялась в Германии в ритуальных целях (42). Рыжий человек не встречается в исследуемых мифах (43), но попробуем отыскать ему заместителя, памятуя о том, что персонажи мифов легко заменяют друг друга, хотя и не абсолютно произвольно. В рецепте о закалке напильников моча рыжего мальчика и моча козла оказываются взаимозаменяемыми. Следовательно, можно сделать вывод и о взаимозаменяемости производителей этой жидкости. В индоевропейской же мифологии явно усматривается связь козла со змеем (44). Так что кровь рыжего человека, видимо, может означать кровь козла и кровь дракона. Последняя обладает сильными магическими свойствами. Испив крови дракона, понимаешь язык птиц (45), искупавшись в ней, обретаешь неуязвимость (46). В «Беовульфе» упоминается железный меч, растворившийся в крови матери Гренделя (47). Персонаж этот, правда, более похож на ведьму, но обитание ее на дне моря подчеркивает ее хтоническую природу, а значит она может типологически соответствовать змею.