Перейдем теперь к персонажу, прямо в рецептах не обозначенному, но, тем не менее, центральному — к змееборцу. В рецепте убийцей змея-василиска оказывается сам мастер, в мифе — герой (Сигурд, Беовульф) или даже бог. В скандинавской мифологии главный змееборец Тор-победитель (48), бог-громовик. Но в тех же сказаниях со змееборцем соседствует кузнец. Регин подговаривает Сигурда биться с Фафниром, чтобы самому завладеть кладом Нифлуигов, и кует ему для этой цели меч Грам (49). Волшебные кузнецы-карлики Эйтри и Брок изготовляют для Тора главное его орудие борьбы с чудовищами — молот Мьёлнир.
Более того, кузнец в мифах может быть не только помощником змееборца, но и самим змееборцем (50). Эти представления присутствуют даже в житийной литературе (51). Получается, что кузнец-металлоделец рецепта и герой-змееборец мифа могут оказаться одним лицом.
Отметим, однако, одну странность в образе мифологического кузнеца. Регин, который, с одной стороны, оказывает всяческую помощь Сигурду, с другой — сам пытается убить его (52),— родной брат Фафнира (53). Имя кузнеца-карлика Эйтри означает «ядовитый». Как ни парадоксально, но можно предположить, что змееборец каким-то внутренним образом связан со змеем или даже сливается с ним. На примере Регина это видно особенно ясно. Оказывая помощь Сигурду в борьбе с Фафниром, он сближается по своим функциям с Сигурдом, собираясь убить последнего — с Фафниром. Получается, что змей гибнет как бы от самого себя. Анализ фольклорных материалов, проведенный В. Я. Проппом, подтверждает это предположение (54). Также и К. Г. Юнг подчеркивает связь и даже отождествление змееборца со змеем (55). При всей спорности его объяснений и некоторых примеров (56) отдельные наблюдения весьма интересны. Особо заслуживающей внимания представляется отмеченная Юнгом идентификация Медного Змия (Числ. 21, 6—9) с Христом (Ио. 3, 14). Это совмещение имело силу на протяжении всего средневековья: Юнг приводит изображение нюрнбергского талера XV в. с распятым Змием (57). Если же перейти непосредственно к нашей тематике, то имеет смысл привести мнение современной исследовательницы: «Для Беовульфа же он (дракон.— Д. X.) — судьба... Дракон непобедим, и Беовульф с самого начала знает это. Чудовище можно убить, но вместе с ним, с судьбой Беовульфа, умрет и сам Беовульф» (58)
Значит, наш рецепт-миф можно толковать не только как чисто змееборческий сюжет, ио и в другом плане. Змей сам себя приносит в жертву, чтобы обрести золото. Заключение в темницу, закапывание в землю оказывается спуском в преисподнюю, т. е. смертью. Василиск умирает, чтобы возродиться в золотом виде. На сближение василиска со змееборцем намекает и то, что от взгляда василиска гибнут змеи. Другие персонажи рецепта, более или менее хтонического происхождения, тоже имеют оборотную змееборческую сторону. Мясо петуха — родителя василиска — полезно от укусов змей (59). Пепел от рогов козла их отпугивает, кровь его, а значит и кровь рыжего человека, излечивает от яда (60). Carpandulа — камень, находимый в голове жабы, наседки, и следовательно, до некоторой степени, матери василиска, также служит средством от змеиного яда (61) Итак, перед нами два варианта мифа. В одном из них убивают василиска и обретают золото. В другом — василиск сам себя умерщвляет и своей смертью приносит драгоценный металл. А если предположить, что змееборец и змей — одно и то же, то жертвенное самоубийство совершает сам мастер.
Можно предложить еще одну интерпретацию этого рецепта. Змей-василиск — хтоническое существо, т. е., по законам мифа, сама Земля, Земля как рождающее начало, как первоматерия. Медь соприкасается с землей, поглощается ею, обращается в золото. Но прежде чем это превращение произойдет, медь эта становится ничем, прахом земным, умирает. Потом она оживляется кровью и воскресает в золотом виде.
Все же перед нами варианты одного мифа. При толковании рецепта совершенно не обязательно делать выбор между версиями. Ведь автор рецепта (насколько можно вообще говорить об индивидуальном авторе) не сочинял его, читая или слушая какое-то конкретное повествование. Он жил в мифе. «Настоящий, живой миф,— по словам С. С. Аверинцева,— это никоим образом не собрание рассказов: его не рассказывают, в нем живут, воспроизводя его в действии, т. е. в обряде, в ритмической магии танца и пения и вообще во всяком общезначимом человеческом акте» (62). Я полагаю, что в рецепте воспроизводится и фиксируется архетип змееборческого мифа со всеми возможностями разворачивания его сюжета в конкретной деятельности.
Но обратимся снова к персонажам этого рецепта. Василиск родится в результате противоестественного, гомосексуального соития. В то же время во многих мифах прослеживается связь змееборства с другим видом противоестественной связи — с инцестом. В «Саге о Волсунгах» у Сигмунда и его сестры Сигню родится сын Синфьотли (63). В этой саге, правда, героем-змееборцем оказывается не Синфьотли и не сам Сигмунд, как в «Беовульфе», а другой его сын (не от Сигню) — Сигурд. Но в «Песни о Нибелунгах» родителями Сигурда-Зигфрида оказываются немецкие аналоги Сигмунда и Сигню — Зигмунд и Зиглинда. В этой поэме они уже не брат и сестра, но аллитерация имен явно указывает на их родство (64).
В той же германо-скандинавской мифологии есть и прямые указания на гомосексуальную связь и рождение. При этом на свет появляются не герои-змееборцы, а хтонические чудовища (впрочем, между ними много общего). Бог Локи — отец многих подобных существ, в том числе Мирового Змея Ёрмунганда (65). Но о том же Локи известно, что он сам рожал детей (66), так что возможно, что он не только отец, но и мать Змея. Есть намеки, правда, довольно глухие, что не только связанный с преисподней Локи, но и сам хозяин Валгаллы, отец богов и людей, владыка мудрости Один тоже рожал потомство (67).