ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ.
Кровь Мира

Только тем, кто, забыв правосудие,
Всех простив, все впитав, все приемля,
Целовал, припадая на грудь ее,
Влажно-мягкую, теплую землю;
Только щедрым сердцам, сквозь которые
Льется мир все полней, все чудесней -
Только им утоление скорое,
Только им эта легкая песня.

    * * *

Тот день был одним из даров совершенных,
Которые миру дарит только май,
Когда вспоминаем мы рощи блаженных,
Грядущий или утраченный рай.
Луга рододендронов белых и дрока
Дрожали от бабочек белых и пчел,
Как будто насыщенный духом и соком,
Трепещущий воздух запел и зацвел.
Обвитые горным плющом исполины
Безмолвно прислушивались, как внизу
От птичьего хора гремели долины
И струи журчали сквозь мох и лозу.
Все пело - и дух миллионов растений
До щедрых небес поднимала Земля,
Сливая мельканье цветных оперений
С качаньем шиповника и кизиля.
И солнце, как Ангел, тропой небосклона
Всходило над миром, забывшим о зле,
Для всех, кто припал к материнскому лону,
Для радости всех, кто живет на земле.

Уж день истекал, когда вышла Агнесса,
И свет предвечерья сквозь кружево леса
Упал на задумчивое лицо,
На грубое, скошенное крыльцо.

Призывом на подвиг высокий тревожа,
Ей голос судьбы не давал отдохнуть:
Рожэ поправлялся - вставал уже с ложа -
На утро назначен был выход в путь.

Усталая от нескончаемой муки,
В своем запыленном сером плаще,
Сложила благоговейные руки,
Помедлила в розоватом луче.
И вдруг, - точно девочка, быстрая, гибкая,
По теплым ступенькам сбежала с улыбкой
Туда, к побережью, в зеленую вязь,
Где в папоротнике тропинка вилась.

Спускался таинственный час на природу:
И пчелы, и птицы, и ветер утих,
Как будто сомкнулись прохладные воды
И низкое солнце алеет сквозь них.

- Как торжественно все, как таинственно!..
Все молчит, все склонилось друг к другу...
Ах, пройти бы с тобой, мой единственный,
По такому вот мирному лугу!
Сердце в сердце, дыханье в дыханье,
Взгляд во взгляд, неотрывно, бездонно,
Сквозь цветенье, сквозь колыханье
Этих Божьих садов благовонных!..

Дорога исчезла. Но всюду, как вести
Младенческих лет непорочной земли,
Сплетались у ног мириады созвездий,
Качаясь и мрея, вблизи и вдали, -
То желтых, как солнце, то белых, как пена,
То нежно подобных морской синеве...
И сами собой преклонились колена,
И губы припали к мягкой траве.

- И не плоть ли Твоя это, Господи,
Эти листья, и камни, и реки,
Ты, сошедший бесшумною поступью
Тканью мира облечься навеки?..
Ведь назвал Ты росу виноградную
Своей кровью, а хлеб - Своим телом, -

И, навзничь склонясь в глубокие травы,
Темнеющий взгляд подняла в вышину,
Где чудно пронзенные светом и славой,
Текли облака к беспечальному сну.
Как будто из смертных одежд воскресая,
Весь мир притекал к золотому концу,
К живым берегам беззакатного рая,
К простершему кроткие руки Отцу.

- Дивно, странно мне... Реки ль вечерние
Изменили теченье прохладное,
Через сердце мое текут, - мерные,
Точно сок - сквозь лозу виноградную...
Вот и соки - зеленые, сонные...
Смолы желтые, благоухающие...
Через сердце текут - умиленное...
Умоляющее...
Воздыхающее...
То ль растворяясь в желаемом лоне
Стала душа
Смолами сосен на дремлющем склоне
И камыша...
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .

Или сердце ударами плавными?..
Или колокол - шире, все шире, -
Будто благовест!., благовест!., благовест!..
Будто Сердце, Единое в мире!..
И просияло на тверди безбурной
Сердце одно,
Бегом стремительным сферы лазурной
Окружено.

Слова отлетели, растаяли,
Исчезли блеклыми стаями,

И близкое солнце, клонясь к изголовью,
Простерло благословляющий луч, -
Бессмертная Чаша с пылающей Кровью
Над крутизной фиолетовых туч.
Сознанье погасло...
И мерно, и плавно,
Гармонией неизреченной светла,
Природа течением миродержавным
Через пронзенную душу текла.
Пока на Бургундской волнистой равнине
Туман перепутал леса и сады;
Пока не зажглось в вечереющей сини

Мерцание древней пастушьей звезды.