За пределами Средних веков роль и значение рыцарского романа очевидным образом падают - так, во всяком случае, представляется на первый и далеко не самый поверхностный взгляд. Литература Возрождения - это драма, лирика, новелла, гуманистический диалог. Если роман, то, как правило, пасторальный или первые образцы плутовского, но ни в коем случае не рыцарский. И это при том, что рыцарский роман вовсе не был забыт; его популярность нисколько не упала, он находил восторженных поклонников в самой разнообразной культурной среде и во всех слоях общества, от королевского двора до семейства какого-нибудь провинциального лавочника. Вспомним "Дон Кихота": принять рыцарский роман за руководство к действию способен только главный герой, но увлечься рыцарским романом способны все, и герцогская чета, и полуграмотный трактирщик. Рыцарский роман - по-прежнему любимая книга для испанца на исходе XVI в., и не только для испанца. "Амадис" и его бесчисленные потомки начали свой путь в Испании, но завоевали всю Европу.
Рыцарский роман для эпохи Возрождения - что-то вроде анахронизма. Таков он, во всяком случае, на взгляд многих специалистов, и это далеко не предрассудок, в основаниях для такой оценки недостатка нет. Можно выделить по крайней мере три группы причин. Во-первых, именно так, как нечто беззаконное, как некую химеру, порожденную сном разума, воспринимала рыцарский роман гуманистическая мысль эпохи Возрождения. Во-вторых, ренессансный роман, как будто торопясь согласиться со своими критиками, и сам относился к себе без всякой серьезности и хотя бы внешнего почтения. Если считать его магистральной линией ту, что идет от Пульчи к Боярдо и Ариосто, Фоленго и Рабле и выводит к Сервантесу, то ее легко представить линией нарастающего самоотрицания: автопародия становится постепенно все более универсальной и захватывает все более глубинные уровни - сначала содержание (т. е. само понятие рыцарства), а под конец, в "Дон Кихоте", и целиком жанровую форму. Именно на этом пути, как считают многие авторитетные исследователи (в частности, М. М. Бахтин), и рождается роман Нового времени - освобождаясь в смехе и отрицании от средневекового эпического наследства.
И, наконец, еще одна причина: трудности с установлением общей жанровой модели. Если принять за основу линию Пульчи - Ариосто (объединенную, допустим, общей пародийной установкой), то непонятно, как подключить к ней испанский роман XVI в., в целом мало отклоняющийся от традиционных жанровых характеристик, или, скажем, "Маленького Жана из Сантре" Антуана Ла Саля, который категорически отбрасывает любую гипероболизацию, сближаясь и по типу, и по стилю повествования с современной рыцарской хроникой.
Все эти аргументы и серьезны и основательны, однако всем им можно противопоставить не менее серьезные контраргументы. Действительно, многие ренессансные гуманисты категорически не принимали рыцарский роман - многие, но далеко не все. Можно, пожалуй, говорить даже о двух направлениях в литературной теории Возрождения (особенно ясно они обозначились в Италии): представители первого выводили все современные жанры из античности и оценивали их по соответствию классическим первообразцам; представители второго утверждали, что исторические изменения затрагивают не только содержание явлений, но и их форму, и тем самым могут порождать новые, неизвестные древности жанровые образования. Границу между этими двумя позициями не в последнюю очередь обозначало именно отношение к рыцарскому роману: они и возникли как таковые в связи со спорами вокруг романа и вокруг "Неистового Орландо" как наиболее яркого жанрового образца. Характерно, что сторонников романа совершенно не смущала очевидная разница между поэмой Ариосто и каким-нибудь испанским романом из Амадисова семейства, они были уверены, что все различия отступают, когда вступает в силу общая конфронтация с классическим эпосом.
Что касается автопародийности рыцарского романа, надо сказать, что это его свойство в значительной степени относится к области литературоведческих мифов. Это - обращенная в прошлое проекция того огромного влияния, которое "Дон Кихот" оказал на становление романа Нового времени. Элементы автопародии в рыцарском романе Возрождения действительно присутствуют, но они, во-первых, присущи роману как таковому, начиная с его первых, античных разновидностей в качестве некоего существенного жанрового признака, а во-вторых, они далеко не столь универсальны, как это представляется, если взять за точку отсчета "Гаргантюа" или "Дон Кихота". Пародия в ренессансном рыцарском романе никогда не приводит к полной дискредитации объекта и, тем менее, субъекта пародии (т. е. самого романа). Прославленная ариостовская ирония является оборотной стороной модной идеализации рыцарства, т. е. работает на эффект, прямо противоположный тому, который приписывал "Неистовому Орландо" Гегель, и даже Сервантес ведет дело не к тому, чтобы уничтожить рыцарский роман, а к тому, чтобы его исправить, избавив от крайностей. И если в исторической перспективе исправление не состоялось, тем не менее, "Дон Кихот" и в самом деле парадоксальным образом обессмертил рыцарский роман и сам в определенном смысле стал рыцарским романом - его высшей, предельной, абсолютной и конечной формой.