С/Ьаворитки французских, королей. Часть вторая

Прощай, страна предвечного прощанья,

Чей воздух, вид и нрав отравой мне всегда.

Увижу ль вновь тебя, унылая страна.

Генрих среди гордых сарматов жаловался подобно
Овидию на брегах Евксинского Понта. И историк Пьер
Матье замечает, что «он носил польскую корону на
своей голове как некую тяжкую скалу». Самым боль
шим наслаждением изгнанника было писать во Фран
цию, и подчас он посылал с одним курьером по сорок,
а то пятьдесят писем за раз. Дело в том, что рано, в
пятнадцать лет, познавший женщин из «летучего эс
кадрона» своей матушки, он был «славным жеребцом»
(как говорили о нем Екатерине), но однажды влюбил
ся в красивую и умную Мари де Клев, супругу принца
Конде. Позабыв из-за нее красавицу Рене де Рьё, про
званную Красавицей из Шатонёфа, двадцатилетнюю
блондинку, в которой сочетались грация и энергичный
характер, он впал в чисто платоническую страсть, ко
торая уже за несколько месяцев до его отъезда в Поль
шу едва окончательно не подорвала его здоровье, ибо
привык к постоянной и бурной близости с разными
красавицами двора, а в особенности с красавицей из
Шатонёфа. Впрочем, та нисколько не собиралась ос
тавлять в покое страдающего герцога Анжуйского. Рене
де Рьё продолжала встречаться с ним, желая компен
сировать его угнетающе-платонические отношения с
мадам де Клев.

Надо сказать, что эта платоническая страсть роди
лась во время бракосочетания короля Генриха Навар
рского и Маргариты Валуа. «После весьма бурного тан
ца вспотевшая Мари де Клев вынуждена была удалить
ся в соседнюю с бальным залом комнату, чтобы снять
рубашку. Через несколько мгновений Генрих, который
вел фарандолу, отправился туда же, чтобы вытереть свое
лицо. Он схватил рубашку Мари и, полагая, что это
салфетка, утерся ею... Тут же, как сообщает летописец,
«чувства его взволновались» и, увидев, что он держал