ковиом, которая должна быть некоторою сдерживающею уздою для чфловека, склонного к уклонению от жизни по закону Божию. Но, что еще важнее, тогда в глазах грешника может потерять величие неприступной святости тайна тела и крови Христовой, на которую с трепетом взирают Херувимы и Серафимы, когда к ней будет открыть беспрепятственный доступ всем, и отягченным великими беззакониями). Вот почему пастырю и не следует в известный случаях стесняться налагать запрещениф на своих пасомых. Его не должны сдерживать от этого ни любовь к своим духовным детям, не желающая лишить их трапезы Господней, ни опасфние вызвать с их стороны нфудовольствиф за наложение на них церковной епитимии. И не желая подвергать наказанию несомого, пастырь должен делать это, когда этого требует глубокое нравственное падение духовного сына и его религиозная беспечность, и когда этого требует закон для охранфния святыни величайшего из таинств и для возбуждфния к ней у пасомых подобающего благоговения2) (Служение священ., 98-121 стр.). ) Это тем более возможно, что исповедь в действующей церковной практике имеет значфние очищения совести с целью достойного приобщения евхаристии (Кр. кур. цер. права, проф. И. Бердников, 428 стр.). 9) Нельзя воздерживаться от наложения на виновных запрещения, как средства, обуздывающая распространено безнравственности, и в виду того, что в настоящее время люди, носящие имя христиан и числящиеся в Церкви, нередко сами добровольно на не-сколько лет удаляются от трапезы Господней и не видят в этом для себя никакого лишения, вследствие чего для подобных исповедников запрещение или лишение трапезы Господней не имеет силы и значения. Η таких лиц, если они виновны в тяжких грехах, не следует допускать известное время к св. причастию. В самом деле, запрещение обыкновенно налагается на кающегося на исповеди. Но когда человек решается приступить к таинству покаяния и ищет благодати прощения грехов, тогда, нужно предполагать, что в нем пробуждается дремлющее религиозное чувство, вспыхивает тлеющая искра благоговения. Запрещение является в этом случае средством, которое может заставить человека войти в себя и признать свое недостоинство, и чрез то содействовать оживлению нравственно-религиозного чувства. Многие для формы, без всякого чувства, приступают^ к тайнам покаяния и причащения, и решаются делать это не как долг веры, а вследствие какого- либо внешнего давления. Для таких, для их душфвного состояния, едва ли будет полезно, если пастырь Церкви, без всякого рассуждения, будет давать им разрешение. Их легкомысленное, бесчувственное отношение к великим и страшным Тайнам и невнимание к своей душевной нечистое еще более утвердятся, когда они будут видеть, что им, несмотря на их тяжкие грехи, стоит только явиться в церковь к священнику, — и они нолучат полное разрешение и приступят к чаше Господней наравие с людьми, очистившимися сердечным покаянием. Тогда в своем ослеплении великие священные и страшный вещи они будут считать пустыми, не стоющими особенного внимания, и будут убаюкивать себя мыслию, что иначе, как они, не нужно относиться к делу собственного спасения, и что они люди вполне достойные и чистые, ни в чем неповинные перед Богом и Церковью. Но если пастырь представить, что их нравственное состояние не такое, чтобы они могли быть допущены к приобщению Тела и Крови Христовой, — может быть, это пробудит их от усыпления и заставит их вникнуть в свое состояние. Они близки к смерти духовной: чтобы оживить их и поднять их упавшие, расслабленные силы, необходимо возбудительное лекарство; а таким и может быть запрещение. Оно не по-действует: то будет уже не вина пастыря. Независимо от рассчетов на действие на чфловека, тратившего чувство веры, естественная благоговейному пастырю забота об охранении святыни таинства должна побуждать священника налагать на такого человека запрещение. Если видит священник, что у человека, являющегося на исповедь, нет ни веры, ни чувства благоговения, и он явно хочет приступить к Тайнам для очистки одной формы, то допускать такого до причастия страшных и животворящих Таин не значило ли бы отдавать святыню на поругание недостойному? И к прежним грехах человека, легкомысленно, для одной формы, принимающего св. Тайны, не прибавится ли чрез это новый еще более тяжкий грех, подвергающий его страшному суду Божию. По Апостолу, ядый и пияй недостойне, суд себе яст и пиет, не рассуждая тела Господня (Кор. 11, 2). "Смотри, — говорит св. Иоанн Златоуст, — внимательно Состоятельность вышеприведенных оснований, приводимых проф. В. Ф. ИИЕвниц-ким в пользу своего мнения о праве священника не только решить, но и вязать грехи кающихся, а также и вообще об отлучении от св. причащения на определен-ноф время за тяжкие грехи, как такой епитимии, которая употребляется св. Цфрко-вию, по выражению «Катихизиса», в качестве особенного средства "к очищфнию и умиротворению совести покаявшагося грешника", — очевидна сама по себе. Что же касается его мнения о праве именно священника тайно отлучать от св. иричащфния исповедников, то относительно этого должно иметь в виду следующее.-