Восстановление
сакрального статуса русского государя выразилось во введении т.н. «богословия»
(«Божией милостью») в титуле и преамбуле государевых грамот, восходящей
к сочинениям св. Дионисия Ареопагита, переведенным на славянский язык
в 1371 г. игуменом Русского на Святой Горе Афон Свято-Пантелеимонова монастыря
старцем Исайей. [10] Впервые «богословие» приводится в «докончалной грамоте»
вел. кн. Василия Дмитриевича с тверским вел. кн. Михаилом Александровичем
ок. 1396 г. (Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-
XVI вв. / Подгот. Л. В. Черепнин. М.; Л., 1950. С. 40), что не могло не
повлиять на появление композиции «Корень Иессеев» в росписи великокняжеского
домового храма в 1405 г.
Не случайно свт. Киприан, который был восстановлен в феврале 1389 г. в
правах митрополита Киевского и всея Руси, после своего возвращения в Москву
начал именовать вел. кн. Василия Дмитриевича не иначе как царем, а его
владения – царством («От иного послания о повинных»). В русский перевод
Диатаксиса патриарха Филофея по списку Служебника конца XIV в. ( Vat .
Slav . 14), где нами обнаружен автограф протодиакона московского Успенского
собора Спиридония, [11] были включены особые прошения за «благочестивого
и христолюбивого князя нашего» (на четвертой просфоре) и стали поминаться
на пятой просфоре преставльшиеся «православные князи русские». Такая тенденция
вызвала негативную реакцию со стороны константинопольского патриарха Антония
IV , который в грамоте 1393 г., адресованной вел. кн. Василию Дмитриевичу,
строго указал, что присваивать себе царское имя и право поминания в церквах
«не имеет никто из прочих князей и местных властителей» ( РИБ. Т. VI,
прил. № 40. Стб. 271-272).
Одновременно при митрополите Киприане (см. его послание в Псков ок. 1395
г. и его Служебник ок. 1397 г. по старшему списку ГИМ, Син. 601/344) появляется
наименование «царские двери» для средних алтарных врат иконостаса в русских
церквах. Быть может, решающим для такой рецепции на Руси преемственности
с Византией стало именование русского народа «святым» в послании патриарха
Филофея Коккина к св. блгв. вел. кн. Дмитрию Ивановичу в июне 1370 г.:
«для вас (русских), этого обитающего в тех краях святого Христова народа
 ,
за страх перед Богом, за любовь и веру (вашу), молюсь и люблю всех вас,
как уже сказал, больше, чем другие (народы)». [12] Все эти вышеназванные
обстоятельства не могло не предопределить и программный характер литургического
убранства домовой церкви московской великокняжеской династии.
На «модели» Благовещенского храма, которую Фартусов В. Д. зафиксировал
в руках у небесного покровителя вел. кн. Василия II , несмотря на фрагментарную
сохранность росписи, отчетливо выделяются такие архитектурные особенности,
как большая глава над  закомарами
второго яруса, другая глава поменьше над С-В приделом, вынесенная ближе
к звоннице, а также подклет с великокняжеской казной. Для сравнения следует
привлечь миниатюру Лицевого летописного свода (Древний летописец) с изображением
установки в 1404 г. афонским монахом Лазарем Сербом «часомерья» на великокняжеском
дворе за Благовещенским храмом. На этой миниатюре (илл. 4) представлен
одноглавый храм с верхним ярусом закомар и крытой папертью (придел 1416
г. как более поздняя пристройка, разумеется, не изображен - sic !). Кроме
окон барабана и апсиды, миниатюристом показаны также окна в верхней части
стены и в закомарах, что присуще большим четырехстолпным храмам.
В связи с этим самого пристального внимания заслуживает гипотеза о значительно
бoльших размерах первоначального Благовещенского храма, которая впервые
прозвучала в нашем докладе на научной конференции памяти Вагнера Г. К.
в ГТГ 20 декабря 1995 г. Источником данной гипотезы стали летописные сообщения
за 1482-1483 гг., когда происходила разборка прежней домовой церкви. Очевидно,
что факт защиты «лубьем» (на зимний период) всего фундамента храма после
реконструктивных работ по «снятию верха» неоспоримо свидетельствует о
намерении государя Ивана III возобновить Благовещенский храм в прежних
величественных размерах. Намерение это не удалось осуществить по целому
ряду причин, прежде всего, из-за отсутствия на тот момент в Москве мастеров
соответствующей квалификации.
На основании данных архитектурно -археологических
исследований, проведенных в 1966-1972 гг., нами была выполнена современная
научная реконструкция плана первоначального Благовещенского храма. От
ранней постройки сохранились фрагменты нижнего ряда кладки фундамента,
сложенного в полубутовой технике с лицевыми стенками из тесаного камня
и забуткой из обломков известняка с добавкой булыжного камня. Само здание
простиралось западнее и юго-западнее ныне существующей церкви. Оно представляло
собой белокаменный четырехстолпный трехапсидный храм с целым рядом своеобразных
особенностей композиции плана, а с ними, судя по всему, и объема. Широкая
расстановка мощных столпов определяла господство центрального подкупольного
пространства и узость боковых нефов. Нельзя исключить, что западные столпы
великокняжеского домового храма были круглые, как в церкви Рождества Богородицы
1393 г. в Московском Кремле, Успенском соборе и Воскресенской церкви в
Коломне и более ранних новгородских памятниках – церкви Успения на Волотовом
поле, Михайловском соборе Скворцовского монастыря и др., учитывая прообразы
в таких же белокаменных столпах в дворцовой боголюбовской церкви Рождества
Богородицы 1158 г., роднящие с владимиро-суздальской архитектурой ХII-XIII
вв. Судя по декору блока (ГММК, инв. № А-1762), обнаруженного в 1966 г.
под южной галереей Благовещенского храма, орнамент ленты, занимающей один
ряд кладки первоначальной Благовещенской церкви, состоял из девятилепестковых
пальметт, чередующихся с пятилепестковыми кринами. Этот орнамент послужил
образцом для ленты Петропавловского собора в Можайске, после церкви Рождества
Богородицы в Кремле (1393 г.) и до Успенского собора в Звенигороде, т.е.
не позднее 90-х гг. XIV в.
Пара восточных столпов была вплотную придвинута к алтарной преграде, выделяющей
огромную алтарную часть, которая занимала почти половину всей площади.
Сама алтарная преграда, при относительно небольшой толщине (0, 8 – 0,
9 м), была, видимо, невысокой и покоилась на более широком белокаменном
основании, которое выступало на 0, 5 м к западу от нее (см. нашу реконструкцию
- илл. 5). Согласно исследованиям фрагментов росписи на плитах вторичного
использования, алтарную преграду домовой великокняжеской церкви могли
украшать фрески с изображением преподобных. Вероятно, к алтарной преграде
первоначального Благовещенского храма относятся два камня угловой капители
лопатки с орнаментом из остролистов и двойным жгутом в основании, заложенные
в кладку Ю-З столпа в подклете существующей церкви. Подобные белокаменные
алтарные преграды сохранились или прослежены археологически на целом ряде
храмов конца XIV -начала XV вв.: Спасском соборе Спасо-Андроникова монастыря,
соборе Богоявленского монастыря, Рождественский собор Саввино-Сторожевского
монастыря, Архангельский собор в Старице, церковь Иоакима и Анны в Можайске,
Троицкий собор Троице-Сергиева монастыря. Причем в первых трех соборах
алтарная преграда отгораживала только центральную апсиду, располагаясь
между восточными столпами, что позволяет предположить на основании археологических
данных сходную конструкцию под иконостас и в Благовещенском храме Московского
Кремля. Расположение алтарной преграды только между восточными столпами
определяет крепление самого иконостаса непосредственно в гнездах столпов.
Возможно, что стремление архитекторов к единству всего внутреннего пространства
повлекло изменение системы перекрытия и приближение ее к ступенчатой пирамиде,
образованной вторым рядом закомар и кольцом кокошников в основании барабана
главы, о чем отчасти можно судить по указанной нами миниатюре Лицевого
летописного свода. Ближайшей по времени аналогией реконструируемой нами
композиции верха Благовещенского храма служит первоначальное архитектурное
решение Успенского собора 1379-1382 гг. и Воскресенской церкви 1387-1390
гг. в Коломне, а также Успенского собора Симонова монастыря 1385-1405
гг. Важно отметить, что сложный пропорциональный строй первоначального
Благовещенского храма с его пирамидальным завершением из двух рядов закомар
и высокого постамента, обработанного кокошниками, был во многом воспроизведен
при перестройке здания домовой церкви в 1484-1489 гг.
Общая длина Благовещенского храма, согласно нашей реконструкции, достигала
21 м при ширине 16, 5 м и толщине стен 2, 1 м, что в совокупности с однотипным
обликом наиболее сближает его с Архангельским собором в Старице, построенным
в 1396-1399 гг. Их пропорции примерно одинаковы и входят в ряд царско-княжеских
мер (209 см). Особенно роднит эти два памятника древнерусского зодчества
конца XIV в. то значительное пространство, которое было отведено алтарю.
Как правило, столь развитая алтарная часть присутствует в храмах государственно-соборного
(митрополичьего) ведения (по типологии Вагнера Г. К.), где богослужение
возглавлял митрополит или в нем участвовал великий князь. Поскольку великие
князья рассматривали себя в качестве правителей всея Руси, что стало особенно
характерно после вел. кн. Симеона Гордого, то службы в «отних» соборах
по существу приравнивались к службе Великой церкви в Константинополе.
По нашей научной реконструкции, длина каменной алтарной преграды Благовещенского
храма, расположенной между восточными столпами, могла достигать 5 с лишним
метров. Эта величина примерно соответствует размеру алтарной части Успенского
собора во Владимире, взятой между крестовинами столпов (5, 96 м). Ширина
пятифигурного средника существующего благовещенского иконостаса составляет
5, 97 м, что также согласуется с длиной алтарной преграды первоначального
Благовещенского храма. Сознательная ориентация при строительстве домовой
церкви московских великих князей на устроенный св. блгв. вел. кн. Андреем
Боголюбским алтарь владимирского собора 1158-1160 гг. зримо свидетельствовала
о следовании традициям этого князя, желавшего «сей град обновити митропольею,
да будет сей град великое княжение и глава всем» ( ПСРЛ. М., 1965. Т.
9. С. 222).
Взяв за образец художественное наследие основоположника «владимирского
самовластьства» св. блгв. вел. кн. Андрея Боголюбского для декларирования
своего наследственного права на великокняжеский русский престол, московская
династия стремилась подчеркнуть свою легитимность посредством преемственности
владимиро-суздальского герба (барса), который даже на монетах вел. кн.
Василия Дмитриевича точно соответствовал рельефам храмов Владимиро-Суздальского
княжества. Подобные же тенденции имели место при строительстве московского
Успенского собора 1475-1479 гг., когда государь Иван III и митрополит
Филипп «въсхотеша бо въздвигнути храм велик зело в меру храма Пресвятыя
Богородица иже во Владимири, еяже създа великий князь Андрей Боголюбский
Юрьевич внук Манамашь» (ПСРЛ. Т. 18. С. 237; Т. 25. С. 293).
В то же время в храмоздательной деятельности самого св. блгв. вел. кн.
Андрея Боголюбского, по мнению архитектора Воронина Н.Н., сказывалась
реминисценция традиций св. равноап. вел. кн. Владимира, что нашло отражение
уже в самом обеспечении владимирского Успенского собора десятиной с княжеских
доходов и владений. Следовательно, домовый Благовещенский храм конца XIV
в. своими пропорциями должен был напоминать не только владимирский, но
и киевский образец, что подтверждается при сравнении нашей реконструкции
с реконструкцией плана Десятинной церкви 989-996 гг. (по Н.В. Холостенко),
которая достигала в длину 42 м, а в ширину – 34 м (размеры Благовещенского
храма были пропорционально уменьшены при строительстве вдвое – sic !).
1
2 3 4
|
