Предыдущая Начало Следующая
С.К. Цатурова
Священная миссия короля-судии, ее вершители и их статус во Франции XIV-XV вв.
стр. 4
парламентариев (место у катафалка, парадное, а не траурное одеяние, право держать балдахин), поясняет, что «это их право, ибо они, кто в Парламенте представляют персону короля и управляют суверенным правосудием королевства, должны быть ближе всех к телу монарха»35. Как видим, результатом того, что парламентарии представляли короля при отправлении королевского правосудия, явилась их особая роль при смене персоны монарха: во время похорон прежнего короля и до коронации нового именно они как бы представляют «королевское величество», «короля, который не умирает никогда»36, или (как сказано в проповеди Жерсона), «представляют короля если не как персону, то хотя бы как власть», т.е. по сути делают в сфере правосудия то, в чем король клянется при коронации — защищать веру, церковь и справедливость 37. То, что Парламент, как .сказано у Ла Рош-Флавена, был «истинным портретом Его Величества», имело последствием их взаимную несовместимость. Если в Англии формула «король в парламенте» т.е. в сословно-представительном органе, означала полноту компетенции, то во Франции такое соединение было невозможно, поскольку здесь приход короля в Парламент — судебный институт, — ликвидировал власть этой курии 38. И это использовалось короной, особенно в последний период «Старого порядка» при усиления конфронтации с Парламентом, с целью заставить принять тот или иной указ, отклоняемой судебной курией на основе права ремонстрации (возражения). Напомним, что самая знаменитая, хоть и полулегендарная, формула французского абсолютизма — «государство — это я» — была сказана королем Людовиком XIV 13 апреля 1655 г. именно в Парламенте, которому он пришел напомнить, кто на деле истинный король. Такого рода конфликты были заложены в самом принципе репрезентации и порождаемыми им претензиями парламентариев: приведенная выше сентенция Жана Ле Кока «Парламент представляет короля» комментирует в его сборнике судебных казусов отказ верховного суда принимать к сведению письмо короля, адресованное в 1384 г. «всем судьям королевства», поскольку верховная суверенная курия якобы и есть король, а он не может сам себе направлять письма, утверждает королевский адвокат 39. 85 Этот принцип репрезентации персоны монарха определил в итоге статус парламентариев: после стабилизации состава Парламента (ордонанс от 11 марта 1345 г.) те, кто входил в парламентскую корпорацию и на постоянной основе отправлял королевское правосудие, были причислены к «телу короля». Процесс был длительным и напрямую связан с укреплением органов королевской власти, расширением их компетенции и оформлением института «службы». Первоначально формой выражения этой тесной связи короля и его судейских чиновников была особая забота о достойном содержании и внешнем престиже помещений, где вершился суд 40. Не менее важную роль в этой репрезентации исполняло и особое одеяние судей, оплата которого входила в структуру жалованья ординарных чиновников (дважды в год выдавались мантия, подбитая мехом, роба, перчатки, головные уборы или их денежный эквивалент)41. Важно подчеркнуть в этом контексте, что одеяние глав верховного суда (канцлера и четырех президентов Парламента), в особенности алый цвет мантии и горностаевая опушка, воспроизводило так называемое «королевское одеяние», от которого короли Франции отказываются (хотя оно никогда не входило в число королевских инсигний) на рубеже XIV-XV в. в правление короля Карла VI, передав его своим главным судебным чиновникам 42. О чиновниках верховного суда как части «тела короля» первыми начинают говорить сами судейские, опираясь на нормы римского права — основу создаваемого ими нового культа монархической власти. В уже упоминавшемся сборнике судебных казусов Жана Ле Кока конца XIV в. этот принцип выражен уже со всей определенностью: «сеньоры Парламента, в особенности при исполнении своих обязанностей, суть часть тела короля», «сеньор канцлер есть часть господина нашего короля, ибо представляет его персону»43. В итоге эта идея проникает и в королевское законодательство. Сначала в письме от 26 февраля 1465 г., а затем в краеугольном для оформления института королевской службы указе Людовика XI от 21 октября 1467 г., утвердившем принцип несменяемости королевских чиновников, в преамбуле впервые чиновники названы частью «тела короля»: «учитывая, что в наших чиновниках заключено, под нашей властью, управление делами, коими поддерживается и защищается общее благо нашего королевства, и потому они суть главные министры как члены тела, коего мы есть глава»44. 86 Социальный статус чиновников верховного суда, как и всего корпуса служителей короны, вырабатывался в ходе длительного развития институтов власти и в условиях господства во Франции трехфункциональной модели устройства общества 45. В этом процессе, завершившимся оформлением так называемого дворянства мантии, важную роль сыграла претензия судейских на привилегии первого сословия, опирающие на сакральную концепцию правосудия. В этом контексте весьма примечательна речь кардинала Пизанского, папского легата, произнесенная им в Парламенте 14 апреля 1414г., которую он начал словами: «Вы, царственное священство («Vosestis regale sacerdotium» — 1 Пет. 2: 9), — назвав так сеньоров, советников, министров суда Курии, ибо не только те, ктo ведуют жертвоприношениями и таинствами божественными, называются священством, но и те, кто является знатоками и министрами правосудия»46. Вершиной правовых претензий чиновников Парламента было стремление добиться статуса неприкосновенности и причисления преступлений против чиновников к оскорблению величества. Исполняя на основе делегированных королем полномочий частью его функций в главной сфере королевских прерогатив — правосудии,
Предыдущая Начало Следующая
* * * |
