Отец
его, Карл Мартелл, желая сохранить свою власть, узурпированную им де-факто,
прибегал к политике экспроприации церковных земель на основании precariae
verbo regis, земель, которые он затем раздавал своим приближенным. Необходимо
было сохранить и даже расширить верную клиентелу, которая, выражаясь военным
языком, находилась бы в состоянии постоянной боеготовности с целью уберечь
своего командира от ударов судьбы. Откуда же взяться столь верным солдатам,
если не из свиты царедворцев, то есть из числа гвардии телохранителей?
Они в свою очередь нуждались в землях, точнее сказать в земельной сеньории,
чтобы вооружаться. Получив землю, они лезли из кожи вон, наперебой демонстрируя
свою военную доблесть, лишь бы убедить своего военачальника в том, что
только от них и зависит его благополучие и процветание. Они должны были
вооружаться и совершенствовать свое боевое мастерство, чтобы доказать
— они лучше и сильнее других, недовольных новым положением дел, часто
не считаясь даже с тратой большей части доходов, которые приносила им
земля.
Безопасность новых магнатов, вышедших победителями из дворцовой «революции»,
требовала сверхобогащения и сверхвооружения для меньшинства верных приспешников,
увеличения дистанции между ними и остальной частью франкского народа.
Стремление создать тяжелую кавалерию, намного превосходящую пехоту, было,
по всей вероятности, не одной из антисарацинских, антиаварских, вообще
«антиварварских» акций, а внутриполитическим военным средством, при помощи
которого Карл Мартелл и его преемники рассчитывали упрочить свою незаконно
захваченную власть.
Обычно принято говорить о распространении кавалерии в этот период как
о факте военной и экономической истории. И это вполне справедливо. Но
при этом не следует забывать о политике. Воины, получавшие землю при условии,
что уровень их вооруженности намного будет превосходить средний уровень
остальной массы свободных франков, именно в тот момент, когда в верхах
франкской политической системы происходили чрезвычайные изменения, образовывали
новую политическую силу, которая должна была стать опорой королевской
власти.
С военно-технической точки зрения выбор пал на «конного воина». Образцом
кавалерии по тем временам считалась лангобардская кавалерия. Франки и
лангобарды в этот период времени поддерживали оживленные контакты, а в
какой-то момент были даже союзниками. В 768—771 гг. франкская политика
находилась под влиянием королевы Берты, известной своими пролангобардскими.
взглядами.
Тем не менее интерпретировать развитие кавалерии в качестве инструмента
политической воли новых сеньоров франкского народа следует с известной
долей осторожности. Не надо забывать и о других факторах, способствовавших
ее подъему. Липтинский синод (Concilium Liptinense) 743—744 гг., на котором
франкская церковь согласилась с переводом своих земель в режим временного
подчинения королю (precarium) (1), со всей определенностью заявил о том,
что данное решение было принято с целью оказать помощь народу оружием
в момент грозящей опасности.
И мы тотчас же вспоминаем об испанских арабах. Однако они не были единственным
«племенем», угрожавшим франкам. Таким образом, перед нами еще одно обстоятельство
франкской жизни, вызвавшее появление кавалерии. Его следует учесть наряду
с политической задачей дня — обеспечить консолидацию узурпированной власти.
Кроме арабской, речь шла и о «варварской» угрозе, нависшей над франками
как на Севере, так и на Востоке. Наряду с этим существовала необходимость
удерживать под своим контролем Южную Галлию, по-прежнему подвергавшуюся
набегам сарацин, терзаемую местными междоусобицами. Чтобы справиться со
всеми этими опасностями в эпоху демографической депрессии, необходима
была не просто многочисленная «народная» пехота, собрать которую вряд
ли представлялось возможным, а и кавалерия «элиты», состоящая из профессионалов,
готовых по первому приказу выступить в поход, не заботясь о сельскохозяйственных
работах, способных в короткий срок и своевременно прибыть в любой уголок
королевства.
Каролингская кавалерия, будучи связанной с экономической структурой общества,
возникла в обезлюдевшей бедной стране, где не бывало такой весны, чтобы
в самый разгар полевых работ не обрушивались бы на ее землю враги, не
захлестывали бы ее войны. Нельзя же было в самом деле бросить сеять хлеб,
чтобы заниматься только войной. Невозможно было каждый год ставить народ
этой страны перед необходимостью выбора: или
(1)
В советской медиевистике прекарий определяется как право пользования землей,
предоставляемой земельным собственником на определенный срок по обращенной
к нему просьбе. Прекарий был сопряжен с целым рядом повинностей.— Прим.
ред.
смерть
от руки захватчика, или голодная смерть. Отсюда жизненная необходимость
в формировании такой категории людей, которые, находясь на содержании
трудящихся и будучи свободными от материальных забот, могли бы полностью
посвятить себя войне, совершенствованию своего боевого мастерства и вооруженной
борьбе с врагами. Необходим был труд мирных людей. Но не менее необходима
была и вооруженная его оборона.
О какой «варварской» угрозе толковали святые отцы, собравшиеся на синод?
Кто держал в осаде каролингскую Европу и в длительной перспективе являлся
одним из факторов ее политического распада?
Для каролингской эпохи характерно постоянное стремление вооружаться и
совершенствовать военное мастерство. Многочисленные походы Карла на испанских
сарацин, аваров, саксов объясняют это стремление. Однако было бы ошибкой
считать, что движущей силой всех этих походов являлся франкский экспансионизм
и связанный с ним дух военного мессианства. Подобно библейскому Израилю,
«новый франкский Израиль» также ощущал себя осажденной крепостью, видел
свой долг в том, чтобы путем вооруженной борьбы и завоеваний обеспечить
жизненно важную победу над своими врагами.
На первых порах аварская опасность была весьма отдалена от Галлии. Лишь
после франко-лангобардской войны авары, на протяжении всего VIII в. представлявшие
непосредственную угрозу для Италии, Баварии и Австрии, лишат сна наконец
и Карла Великого. В 787 г. франки дали жестокий отпор в ответ на аварское
наступление, предпринятое во Фриули. В 796 г. была уничтожена аварская
кочевая столица-лагерь. Началась длившаяся в течение пятнадцати лет кровавая
бойня, которая завершилась лишь в 811г. Настоящий геноцид: в результате
жестокой франкской войны и из-за малочисленности аваров они были практически
стерты с лица земли. После 822 г. о них больше нет никаких известий.
Главный же враг франков в течение всего VIII в., несомненно, испанские
арабы. Арабско-берберская оккупация Испании и покорение вестготов сарацинами
(при сохранении ограниченного очага сопротивления в труднодоступной Астурии)
совершились всего за три года — с 711 по 714г. Вдохновленные легким успехом,
мусульмане тотчас двинулись за Пиренеи в ту часть Галлии, которая принадлежала
вестготскому королевству. Нарбонн пал в 718 г., Ним и Каркассонн — в 725
г.; в 721 г. арабы появились у стен Тулузы и в Провансе. Весь бассейн
Роны стал театром военных действий. В 725 г. (по другим данным, в 731
г.) был сожжен Отен. В этот момент эмир Абдуррахман предпринял решительные
действия. Он двинулся в Аквитанию, пересек Гасконь, разграбил Бордо, откуда
был готов совершить бросок на Тур. В его планы входил захват национальной
святыни франков — гроба св. Мартина.
Необходимо отметить, что в данном случае святой епископ оказался на высоте
своей славы покровителя воинов. В октябре 732 г. набег Абдуррахмана был
остановлен близ Пуатье. Авантюра, столь блистательно начатая эмиром, завершилась
поражением, быть может, вследствие ошибок, допущенных арабами. Кроме того,
они не располагали силой, достаточной для продолжения экспансии. Даже
в том случае, если бы эмиру удалось взять Пуатье, разграбить турскую святыню
и провозгласить со всех городских башен великое имя Аллаха и его Пророка,
все равно вряд ли он был бы в состоянии принудить весь Оксфорд погрузиться
в изучение Корана, что бы там ни предрекал спустя тысячу лет знаменитый
Гиббон. Чтобы смести с лица Европы христианство, нужны были гораздо более
могущественные силы, нежели те, которыми располагал какой-то эмир. Однако
франки не на шутку перепугались, продолжали они бояться и после битвы
при Пуатье, не избавившей Галлию от мусульманских набегов.
«Посмертная», так сказать, слава Пуатье затушевала ту простую истину,
что в 734 г. арабы, стоявшие под Нарбонном, разграбили Арль, добрались
до Бургундии и угнали оттуда в Испанию огромное количество рабов. Так
что если даже Карл Мартелл и не помышлял ранее о создании регулярной кавалерии,
то, будучи не в состоянии пуститься в преследование бежавших из-под Пуатье
арабов, он наверняка задумался над этим. Причина была, в сущности, аналогична
той, что заставила и римских императоров III — IV вв. ввести в своей армии
институт comitatenses. Ведь речь шла о необычайно мобильном и агрессивном
противнике, чьи силы были дислоцированы вдоль протянувшейся на многие
сотни километров границы. Необходимо было создать такой род войск, который
был бы способен передвигаться с максимальной скоростью.
Между 736—739 гг. Карл Мартелл вел непрерывные войны против мусульман
и их христианских союзников на юге Галлии. Как и во всех приграничных
районах, здесь также процветало двурушничество, предательство, пособничество
врагу, причем в самых неуловимых и двусмысленных своих проявлениях, таких,
например, как вендетта и сведение личных счетов. К середине столетия обстановка,
казалось, стабилизировалась. Во многом этому способствовал тот факт, что
продвижение мусульман приостановилось, хотя немалая часть Лангедока по-прежнему
оставалась в руках арабов и сотрудничавших с ними еще сохранившихся кое-где
готов. По прошествии некоторого времени Пипину, ставшему королем, удалось
изгнать мусульман и из этих пределов, продвинув уже Францию в направлении
Средиземноморья. Восточная ее граница при этом отодвинулась за Рейн. В
759 г. капитулировал наконец и Нарбонн.
Возобновление франко-арабской войны (хотя, быть может, и не совсем корректно
называть ее именно так) относится к 777 г., когда правитель Барселоны
и Херона обратился к Карлу Великому с просьбой об оказании помощи против
халифа Кордовы. Мусульманскую Испанию терзали междоусобицы и противоречия.
«Христианнейшая» война Карла, по существу, явилась составной частью гражданской
войны, которую вели друг с другом сарацины. Но и в этом случае Карл предпочел
атаковать во имя предотвращения худшего. Наступление он предпринял в оборонительных
целях. Пиренейские рубежи не могли считаться безопасными, Южная и Центральная
Франция были охвачены волнениями. Монарх в течение долгого времени был
слишком занят делами за Рейном и находился вдали от своих южных владений.
Несомненно, Карл принял решение вмешаться в испанские дела и по религиозным
причинам. Саксы были просто язычниками, в Испании же мусульмане угнетали
христианское население. Сейчас трудно установить, знал ли Карл о том,
сколь щедрым был так называемый мусульманский «гнет» и сколь охотно христиане
Испании сотрудничали с сарацинами вообще.
Армия, собранная королем франков для ведения испанской кампании 778 г.,
была необычайно пестрой по своему составу. В ее рядах оказались австразийцы,
бургунды, бавары, лангобарды, жители Прованса и Септимании. Не станем,
однако, задерживаться на описании малоутешительных перипетий этой армии.
Правда, нельзя умолчать о том, что именно в ходе испанской кампании 15
августа 778 г. (общепринятая традиционная дата) произошло знаменитое и
вызвавшее столько кривотолков Ронсевальское сражение (1). Испанский поход
стимулировал развитие кавалерии. Мученическая гибель Роланда стала своеобразным
поэтико-идеологическим обоснованием этого процесса. Несомненно, значимость
данного эпизода была искусственно преувеличена с течением времени. Однако
нам важен сам факт хронологического совпадения всех этих связанных со
становлением кавалерии событий.
Арабо-испанские набеги из-за Пиренеев завершились еще во времена Карла
Великого. Но флот сарацин держал под постоянной угрозой Средиземноморское
побережье. Пираты-мусульмане, чьи базы находились в Северной Африке и
Испании, в конце IX — начале Х в. имевшие в своем распоряжении также Сицилию
и плацдармы в Кампании, Калабрии и Апулии, господствовали в Западном Средиземноморье,
где у христианских народов не было флота, способного оказать им сопротивление.
Сардиния и Корсика постепенно стали своего рода «ничейной полосой», где
все порты находились под контролем сарацин. В Южной Италии мусульмане
искусно вмешивались в междоусобицы, предлагая свои услуги в качестве наемников
то одному, то другому государю, ведшему войны со своими христианскими
братьями. Если разобраться, так же вел себя и Карл Великий, оказавшись
в Испании.
Разграбление соборов св. Петра и св. Павла в Риме в 846г. вынудило Каролинга
Людовика II организовать экспедицию в Южную Италию, завершившуюся в 847
г. разгромом гнезда корсаров в Беневенто. Однако последовавшие затем попытки
Людовика II разгромить Барийский эмират, который соперничал с Палермским,
не увенчались успехом. Сарацины держали в своих руках всю береговую линию
западного христианства. У них не было ни сил, ни желания продвигаться
в глубь территории. Однако постоянные набеги заставляли население держать
оборону, укрываться от арабов в крепостях,
(1)
В Ронсевальском ущелье в Западных Пиренеях баски, являвшиеся союзниками
арабов, уничтожили арьергард армии Карла Великого. В сражении погиб маркграф
Роланд, племянник Карла Великого.— Прим. ред.
селиться
близ монастырей, мало чем отличавшихся от крепостей. Сельское население
оказывало постоянное давление на военную элиту, понуждая ее действовать
как можно более энергично и совершенствовать свое вооружение, чтобы восполнить
таким образом свой недостаток — ее малочисленность.
Другой причиной, заставлявшей каролингское общество развиваться благодаря
войне и во имя войны, была итальянская и восточная политика Карла Великого.
Завоевание лангобардской Италии, начатое летом 773 г. и завершившееся
эффектным паломничеством Карла в Рим на пасху 774 г., стоило франкскому
народу огромных военных усилий. Тем временем под предлогом несвоевременной
уплаты дани, наложенной Пипином, уже началась серия походов в земли саксов,
населявших в основном территорию нынешней Вестфалии. Уже упоминалось,
что Пипин потребовал в качестве дани поставлять лошадей вместо волов.
Тем самым он, вероятно, принудил хозяйство саксов совершить поворот в
пользу коневодства. Разумным ли было его требование? Несомненно, да, особенно
принимая во внимание создание франками тяжелой кавалерии. К тому же если
учесть, что «лесные германцы», хотя и неплохие коневоды и наездники, еще
со времен Тацита привыкли обходиться в бою без лошадей. Пипин, следовательно,
не опасался появления у саксов кавалерии, способной соперничать с кавалерией
франков. Итак, можно было бы заключить, что только франки сумели должным
образом использовать новые возможности, связанные хотя бы с появлением
того же стремени. Однако при этом не следует забывать, что тяжелая франкская
кавалерия возникла в результате совершенно самобытного процесса социальной
стратификации и что саксы, менее дифференцированные с социально-экономической
точки зрения, вряд ли создали бы когда-нибудь нечто подобное франкской
кавалерии.
Под этим углом зрения поход на саксов, начатый в 772 г. и завершившийся
в 775 г., можно было бы назвать своего рода «карательной экспедицией»,
призванной наказать строптивых саксов, не торопившихся платить дань, за
то, что они тормозили создание франками своей кавалерии. Быть может, в
этом предположении и содержится зерно истины, однако при условии, если
удалось бы доказать, Что Карл, разрушив Ирминсуль и приступив к насильственной
христианизации саксов, обладал какой-то более широкой программой действий,
несводимой только к организованному грабежу, то есть к такой политике
в отношении саксов, которой придерживался его отец.
Второй поход Карла в Италию, кульминацией которого явилось празднование
пасхи 776 г. в Тревизо после покорения фриулов, позволил саксам приподнять
голову. Этим они и спровоцировали новую карательную экспедицию короля
франков и стяжавшее печальную известность массовое принудительное крещение.
Именно в Падерборне, где в 777 г. Карлом было созвано народное собрание
франков и саксов, и появились посланцы из Барселоны с мольбами о помощи.
Предводитель саксов Видукинд, кстати, действовал успешнее всего против
франков именно в момент испанского похода Карла, который только в 779
г. смог снова вернуться к саксонским делам.
Война ли в Испании разожгла в нем с новой силой воинственный и мистический
пыл? Чтобы ответить на этот вопрос, следовало бы знать более досконально,
что стоит за кампанией принудительного крещения и выбором между крещением
или смертью, который Карл сумел навязать побежденным, то есть за событиями,
воспетыми в «песнях о деяниях». Такого рода сцены, даже если они и не
имели места в Испании, случались раньше и происходили позже среди саксонских
лесов и пущ. «Песни», написанные в ту эпоху, когда сарацин считался главным
врагом креста, главным язычником, способствовали контаминации различных
традиций. Отсюда общие черты можно найти в описаниях сарацин, саксов и
даже викингов. Однако истины ради подчеркнем, что постыдное побоище под
Верденом произошло в 782г., а народ саксов был «распят на кресте» в 785
г. В этот год Карл, обнародовав знаменитый «Саксонский капитулярий», мог
наконец провозгласить «торжество царства Божия» на земле саксов, превращенной
им в пустыню.
Тем не менее в ходе аварской кампании 793 г. саксы еще раз предприняли
попытку восстания. Карл воспользовался ею как предлогом, чтобы завершить
начатое. Были уничтожены или выселены на франкскую территорию еще не добитые
племена. Началось переселение франкских племен в Саксонию. Источники свидетельствуют,
что насильственное выселение саксов продолжалось еще и в 804 г. Тем временем
в 787 г. вспыхнуло восстание Таксилона в Баварии, завершившееся в 788
г. присоединением Баварии и Каринтии к франкскому королевству.
Франкизация Германии и Италии потребовала практически непрерывного военного
давления, продолжавшегося с 772 по 794 г., при одновременном ведении испанской
(778г.) и аварской кампании (791 г., затем 795— 799гг.). Саксы были рассеяны,
авары—ликвидированы как народ. Однако если верить весьма туманным намекам
насчет дипломатических сношений между аварами, восставшими лангобардами
и испанскими сарацинами, то можно предположить, что жестокая и безжалостная
военная политика Карла была отчасти реакцией на угрозу окружения. Речь
шла, таким образом, о целой серии оборонительных войн, во главу угла которых
был положен принцип так называемой «превентивной» войны.
Итак, сакская опасность была преодолена, аварская — уничтожена к исходу
VIII в. Сарацинская угроза по-прежнему висела в воздухе, более того —
даже усугубилась в течение следующего столетия. К ней тем временем добавилась
еще и опасность, исходившая со стороны викингов. Первые ее признаки дали
знать о себе в связи с их набегами в районе Сены в конце правления Карла
Великого. В отношении викингов он предпринял ряд военных и дипломатических
мер: в Булони и Ганде был поставлен флот, начались переговоры с датчанами.
Ряд мирных начинаний, приобретших при Людовике Благочестивом миссионерский
характер, адресовался Дании с тем, чтобы обезопасить Восточную Францию.
Эта политика принесла неплохой результат. Однако Западная Франция по-прежнему
страдала от набегов викингов. В то время как датчане свирепствовали в
Англии, на континенте все попытки последних Каролингов, направленные на
то, чтобы остановить вторжение викингов, оказывались недостаточно результативными.
Виной тому отчасти были расслоение и усобицы франкской аристократии. Рожденная
воевать, она не выдерживала испытания миром.
В период 856—862 гг. ужас проник в самое сердце франкской монархии. Летом
856 г. датский флот поднялся вверх по течению Сены и основал близ Нанта
укрепленный лагерь. В январе 857г. викинги штурмовали Париж, а в июне
следующего года были уже под стенами Шартра. Попытка контратаки, предпринятая
в 858 г. Карлом Лысым, не имела большого успеха из-за споров и разногласий
короля с братом Людовиком. В
859 г. викинги обрушились на Нуайон и Бовэ. В 862 г. Карлу, уплатив предварительно
огромную сумму денег, удалось уговорить викингов отправиться в Бретань.
В те же годы отряды других северных народов-пиратов творили бесчинства
практически на всех крупных реках королевства. Период «великого страха»,
внушенного викингами и совпадающего по времени с бесчинствами сарацин,
завершился договором 911г., согласно которому франкский король дал вождю
викингов Роллону герцогский титул и земли, прилегающие к Руану, которые
по имени завоевателей стали именоваться впредь Нормандией. Девятый вал
миновал, но отзвуки недавней опасности по-прежнему давали о себе знать:
норманнское «государство» в Нанте просуществовало с 919 по 954 г., периодические
кровопролития в районе Луары и Жиронды случались и первые двадцать лет
XI в. Грозовая туча норманнской опасности, нависшая над франкской Европой,
окончательно развеялась только в конце первой половины XI в. Правда, не
успели франки перевести дух, как на горизонте появились венгры.
Какими бы известными и набившими оскомину ни представлялись нам все эти
даты, одного их перечисления, думаю, достаточно, чтобы убедиться в том,
что франки действительно жили в обстановке постоянной осады. Так продолжалось
со второго десятилетия VIII в., когда сарацины стали нарушать пиренейские
рубежи, и почти до конца Х в., когда франкам удалось наконец выработать
modus vivendi в своих отношениях с норманнами. Тем не менее сарацины и
венгры на протяжении всего этого столетия не оставляли франков в покое.
Слишком обширным и уязвимым было франкское королевство, особенно со стороны
моря и рек.
Население королевства малочисленное, живущее впроголодь, не способное
к постоянному военному отпору врагам. Число воинов-профессионалов ограниченное.
Увеличить его не представлялось возможным, так как оружие и лошади стоили
слишком дорого — необходима была целая жизнь, чтобы, начиная с малых лет,
обучить полноценного воина. Крестьянская пехота все реже находила себе
применение из-за своей низкой эффективности и малоподвижности. В крестьянском
хозяйстве каждая пара рабочих рук была незаменима. Постепенно земледельцев
низводили до уровня черни, простонародья, гнувшего свой хребет, только
бы прокормить своего защитника-воина. Древние германцы сочли бы такое
положение откровенно рабским. Перед нами социальная основа, на которой
происходило отделение рыцарской элиты от бывшей прежде нерасчлененной
массы свободных франкских воинов-земледельцев. Остальная часть этой массы
была обречена на рабское существование. Правда, это новое ее положение
формально не было закреплено юридическими нормами.
Как же произошло столь глубокое изменение в жизни общества? Усовершенствования
в области вооружения и техники верховой езды с VIII столетия привели к
тому, что конный воин, чтобы хорошо вооружиться, нуждался в более сильной
лошади и гораздо большем количестве металла, чем прежде. В сравнении с
пехотинцем его расходы претерпели качественный и количественный скачок,
особенно в связи с покупкой лошади. Экипироваться он тоже должен был на
свой собственный счет. Подобные расходы мог позволить себе только богатый
человек. Показательно соотношение цен на оружие и лошадей с ценами на
домашний скот и сельскохозяйственную продукцию. Это единственное более
или менее достоверное сравнение, способное пролить дополнительный свет
на интересующий нас вопрос. Необходимо также учитывать скудость сырьевых
ресурсов вообще и недостаток специалистов и оборудования, необходимых
для обеспечения воина соответствующей экипировкой. В этих условиях конным
воином становился преимущественно выходец из аристократической среды,
круг которой к тому же постоянно сужался и дифференцировался относительно
первоначально однородной массы свободных крестьян-пехотинцев. Дифференциация
касалась как богатства, так и образа жизни: аристократия считала войну
и подготовку к ней своим постоянным профессиональным занятием.
Функциональное расслоение общества свободных граждан, прежде чем оно началось
у франков, уже имело место в более подвижной лангобардской среде. В 750
г. лангобардский король Астульф предписывал, что «сражаться верхом» (caballicare)
надлежит владельцам по меньшей мере семи наделов (casae massariae) или
сорока югеров (iugeri) земли, то есть людям крупного и среднего достатка.
Менее зажиточным предписывалось вооружаться как пехотинцам. Напомним также,
что в лангобардской Италии в VIII в. сложилась такая общественная система,
в которой класс собственников отождествляется с военным и политическим
классом.
Законы Астульфа показывают нам общество, расчлененное на несколько социальных
слоев. Экономическая элита превращалась здесь и в военную элиту, тогда
как основная масса свободного населения, будучи не в состоянии приобрести
хотя бы щит, освобождалась, по существу, от необходимости вооружаться.
В германском обществе это означало утрату права на свободу и осязаемого
ее символа — оружия. Рост стоимости и значения оружия, престижа самой
военной профессии приводил к возвышению тех среди свободных, кто обладал
богатством, выделял их в отношении остальной массы населения. При этом
социальный статус неимущих резко падал, и они фактически оказывались на
положении зависимых людей, почти рабов.
В таком достаточно пестром обществе были также и те, кто имел возможность
вооружаться за счет излишков оружия и лошадей, находившихся в распоряжении
крупнейших земельных собственников и купцов. Правда, о них практически
ничего не известно. Можно, однако, предположить, что они входили в состав
свиты магнатов. Но кем были эти гасинды по своему происхождению? Как бы
то ни было, они тоже являлись тяжеловооруженными конными воинами. Таким
образом, элитарная группа воинов состояла как из богатых и преисполненных
собственного достоинства людей, так и из членов их свиты — comites, неизвестного
социального происхождения отряда профессионалов, во многом обязанных своему
положению собственной физической силе и военной выучке. В отличие от «владетельных»
профессиональные воины не были функционально связаны с лангобардским обществом.
Своим престижем и фактическими привилегиями они были обязаны тому, что
владели оружием в буквальном и переносном смысле.
Процесс разделения общества свободных вооруженных людей на меньшинство
богатых и вооруженных и большинство неимущих и безоружных происходил также
и у франков. По обе стороны Альп в середине VIII в. древнее право — обязанность
каждого свободного германца быть при оружии — постепенно исчезало. «Народ»
(gens) и войско (exercitus) уже не были синонимами. Вооружаться теперь
мог только тот, кто достиг известного экономического уровня. Внутри этой
группы лишь ограниченная элита и ее свита была в состоянии обеспечить
себе обладание боевым конем и тяжелым вооружением, то есть военную гегемонию.
В двух дошедших до нас вариантах Lex Ribuaria, относящихся, как можно
предположить, к меровингской и каролингской эпохам, «прейскурант», составленный
для взимания штрафов, выглядит следующим образом:
==================================================
+ оценка в + оценка в +
товар + солидах при + солидах при +
+ Меровингах + Каролингах +
==================================================
Вол в хорошем + 3 + 2 +
состоянии + + +
--------------------------------------------------
Корова + 3 + 1 +
--------------------------------------------------
Конь + 12 + 7 +
--------------------------------------------------
Кобыла + 3 + 3 +
--------------------------------------------------
Меч с ножнами + + +
(scogilum) + 7 + 7 +
--------------------------------------------------
Меч без ножен + 3 + 3 +
--------------------------------------------------
Куртка кожаная с + + +
металлическими + 12 + 12 +
бляхами + + +
(brunia, bruina) + + +
--------------------------------------------------
Шлем + 6 + 6 +
--------------------------------------------------
Пара ножных щитков + + +
(bagnbergae) + 6 + 6 +
--------------------------------------------------
Щит с копьем + 2 + 2 +
--------------------------------------------------
Из
этого перечня, составленного для взимания штрафов, которые обычно уплачивались
не деньгами или драгоценным металлом, а «ценным товаром» (домашним скотом,
оружием, лошадьми), следует, что полное вооружение тяжеловооруженного
конника в меровингскую эпоху составляло 45 солидов, в каролингскую — 40.
Трудно понять, отчего при Каролингах оценочная стоимость некоторых домашних
животных резко упала. Например, конь при Меровингах оценивался в 12, а
при Каролингах всего в 7 солидов, корова — в 3, а затем в 1 солид, тогда
как оценка других товаров осталась без изменения. Быть может, в коневодстве
произошли за это время какие-то прогрессивные изменения и лошадь стала
менее редким и, следовательно, менее ценным животным. Так же нелегко понять
и логику других оценок. Почему, например, меч без ножен стоит почти в
два раза дешевле, чем меч с ножнами? Не следует забывать, что перед нами,
собственно говоря, не цены, а оценочная стоимость, исчисленная в целях
взимания штрафа. Можно предположить, что составители этого «реестра штрафов»
сознательно пошли на завышение штрафа за коня, имея в виду его функциональное
значение и тот факт, что он являлся принадлежностью господствующего слоя
общества. Во всяком случае, поражает, что полное военное снаряжение стоило
в те годы столько же, сколько целое стадо волов. Одного такого стада было
достаточно, чтобы обеспечить тягловой силой десять-одиннадцать крестьянских
семей.
Конечно, вооружиться можно было и дешевле — всего за 36 солидов, если,
например, купить не боевого коня, а обыкновенную клячу. Но и в этом случае
эквивалент составил бы 18 волов или, как в каролингскую эпоху, 36 коров.
Для сравнения приведем цены на некоторые сельскохозяйственные продукты.
Источников, способных пролить свет на эту сторону жизни, не так много.
Мы ограничимся только отдельными примерами. Капитулярии, один 794 г.,
другой 806 г., сообщают, что четверть пшеницы стоила 4 денария (то есть
три четверти солида), Рожь -3, ячмень и полба — 2, овес — 3 денария. На
1 денарий можно было купить 12 пшеничных хлебов, каждый весом 2 фунта
( то есть на один солид — 144), или же 15 ржаных, 20 ячменных, 25 овсяных.
Заслуживает внимания и тот случай, когда в 761 г. один мелкий аламаннский
землевладелец уступил «завещанные отцом поля и одного раба за коня и меч».
В начале правления Людовика Благочестивого можно найти пример королевского
имения площадью 2063 ара, где насчитывалось не более 45 коров, то есть
чуть больше того эквивалента, который был необходим в те времена для вооружения
всего лишь одного рыцаря. Хотя количественные показатели и не всегда точны,
но напрашивается вывод, что только очень богатые люди, вассалы или свободные
собственники — не столь важно, могли себе позволить приобретение рыцарской
экипировки. Однако и во франкском обществе точно в такой же степени, как
и в лангобардском, вместе с владетельными аристократами в сражениях участвовали
тяжеловооруженные воины-профессионалы сомнительного социального происхождения,
быть может и бывшие зависимые или рабы. Булонский капитулярий 811 г. сообщает,
что епископы, аббаты и аббатисы имели в своем распоряжении целые склады,
где хранились защитная воинская одежда и мечи, которые они по мере необходимости
выдавали своим людям (homines).
Кроме узкого круга лиц, обладавшего значительными экономическими возможностями,
существовал, следовательно, другой источник, поставлявший воинов-профессионалов,—
свита сеньоров, Gefolgschaft, вассалы, не являвшиеся членами «фамилии».
Капитулярии ничего не сообщают об их военных обязанностях, ибо их прочные
личные связи с соответствующими сеньорами не входили в компетенцию законодателя
или, быть может, по той причине, что речь идет о людях несвободного состояния.
Но и на уровне менталитета комитат все также являлся своеобразной лабораторией
рыцарской этики, которая сформируется в XI—XII вв. Так продолжалась древняя
германская традиция, с которой нам уже довелось познакомиться в «Беовульфе»
и «Эдде».
Высокая стоимость коня связана с процессом развития коневодства и повышением
урожайности фуражных культур: более сильные животные и их более многочисленное
поголовье требовали создания значительных кормовых запасов. По всей вероятности,
этим обстоятельством и был вызван перенос на май месяц традиционных «мартовских
полей» — ежегодных народных собраний вооруженных франков. В мае уже было
чем кормить лошадей, в марте кормов не хватало. Этот факт свидетельствует
также о том, что франкская армия, состоявшая прежде в основном из пехоты,
теперь села в седло. Хотя точная дата этого события и не известна, принято
считать, что произошло оно в 755—756 гг. Именно начиная с этого времени
термин majiscampus используется для обозначения времени сбора войска (exercitus)
независимо от того, на какой месяц оно приходилось.
Характерно, что в это же время Пипин Короткий потребовал от саксов платить
впредь полагающуюся ему дань не волами, а лошадьми. Таким образом, превращение
пехотной армии в кавалерию развивалось полным ходом. В счет дани саксы
были обязаны поставлять вместо 500 коров 300 лошадей. Однако тяжесть дани,
разумеется, ничуть не ослабела, а, напротив, усилилась. Коль скоро 500
коров по стоимости соответствовали 300 лошадям, то есть, соответственно,
0,6 к 1, следовательно, цена одной коровы была равна 60 процентов цены
лошади. Нам, однако, известно, хотя бы на основании данных, содержащихся
в Lex Ribuaria, что на самом деле соотношение было иным. Согласно оценкам
меровингского времени (наиболее близким к интересующему нас периоду и
более всего благоприятным для саксов), цена одной коровы составляла всего
лишь 25 процента цены лошади, то есть 3 солида к 12. Таким образом, 500
коров, соответственно, были бы оценены в 1500 солидов, а 300 лошадей —
в 3600 солидов. Выходит, Пипин, изменив наложенную на саксов дань, увеличил
ее стоимостное выражение на целых 140%, что вполне объясняет уныние и
недовольство саксов в последующие годы.
1
2 3
4 5
|
