соборных школ Западной Европы. Любовь трактовалась как жертвенная, наставляющая сила, идущая от высшей Любви к Богу и обращенная к ближнему. Регулярных каноников она побуждала отказаться от монашеского уединения, пригодного лишь для просветления себя самого, от изначальной асоциальности монашеской аскезы. Именно это чувство легло в основу их ревностного пастырского служения в городах. Не аскет, будь то черный бенедиктинец или даже белый, "ангелический" цистерцианец, а благочестивый проповедник, живущий в гуще толпы, становится постепенно типической фигурой эпохи.
Для каноника-августинца Хуго Фольетского (1100-1153), склонного к экзегезе и мистическому созерцанию, города, как и для его современника аббата Руперта, оставались "исполненными пороков", преданными "земным наслаждениям", утопающими в "богатствах". Монастыри же, соответственно, представлялись "замками (castra) Господа", защищающими их обитателей от "козней древнего врага". Но отношение Хуго к городам сложнее, чем у Руперта. Обращаясь к истории войн Израиля, Хуго утверждает, что богоизбранный народ разрушал города порока и злых нравов, но тотчас возводил на их пепелище новые города, верные Богу. Город, таким образом, не противопоставлен "хижинам" патриархов, и за ним признается известное право на существование. Вообще благочестие, следование Христу, не сопряжены у Хуго лишь с пребыванием в монастыре. Образ монастыря у него спиритуализируется, отрывается от материального воплощения. Это, прежде всего, "монастырь души", claustrum animae.
Вторая половина XII-XIII в. - эпоха беспрецедентного распространения разнообразных еретических учений в странах Западной Европы. Удобную почву они находили в городах, население которых в силу сравнительно высокого уровня грамотности было наиболее восприимчиво ко всякого рода духовным исканиям. В то же время в этих еретических движениях нашли отражение и острые социальные конфликты эпохи, прежде всего вызванные интенсивным развитием товарно-денежных отношений и растущей поляризацией городского общества. В свою очередь, знакомство с Евангелием, переведенным на народное наречие, приводило к выводу, что богатая католическая церковь давно забыла заветы святой бедности и служит не Христу, но Маммоне. Жизнь в бедности, странствование Христа ради со словами Евангелия на устах, казалось, более отвечают подлинному христианству, нежели, в частности, праздное уединение в богатом монастыре. Это новое понимание христианской аскезы питало и ортодоксальные религиозные течения, включая те из них, которые в начале XIII в. оформились в нищенствующие ордена: "братья проповедники" - доминиканцы, "минориты" - францисканцы, августинцы-еремиты, кармелиты и др. Создание их диктовалось необходимостью укрепить пастырское служение в городах, неэффективность которого среди прочего рассматривалась как причина массового распространения ересей. В этом смысле нищенствующее монашество опиралось на традиции, восходящие к регулярным каноникам. Евангельская бедность, аскеза, иными словами, vita evangelica, на которую ориентировалось и старое монашество, в идеологии и практике нищенствующих орденов соединяется с vita apostolica. Последняя предполагала жизнь в миру, ради наставления других, жизнь, не ограниченную стенами монастыря, жизнь странника, везде чужого и вечно неприкаянного. Св. Доминик видел, например, задачу своих братьев-проповедников в том, чтобы "передавать другим плоды созерцания" (2). Характерно, что из уставов нищенствующих орденов полностью исчезает оппозиция монастырь - город. Так, тексты св. Франциска знают единственную коллизию: брат, "идущий по миру", приходит в дом христианина.Нищенствующие ордена - первые исключительно городские монашеские объединения. Вообще мендиканты словно внезапно заметили горожан. Еще полтора столетия назад Бернард Клервосский представлял общество в традициях трехчленной функциональной схемы и обращался с проповедями к трем сословиям: духовенству, рыцарству и "трудящимся". Нищенствующие же монахи увидели в горожанах самостоятельную общественную группу, обладавшую специфическими интересами, своим кругозором, своими, присущими только ее представителям, пороками и слабостями.
2 Литература о нищенствующих орденах, практически, необозрима. Их общая характеристика с указанием основных исследований: Elm К. Bettelorden // Lexikon des Mittelalters / Hg. R. Auty u. a. München; Zürich, 1980. Bd. 1.
Но даже и эту группу братья воспринимали дифференцированно, различая правителей городов, купцов, средние слои и плебс.
Какие-либо обобщающие исследования городского монашества практически отсутствуют, хотя в последнее время появилось достаточно много работ о монашестве и монастырях в отдельных городах (попытку подвести предварительный итог этих, в целом локальных, штудий предприняли Ж. Дюбуа и Ю. Зюдов). Вместе с тем очевидно, что известная поговорка, согласно которой бенедиктинцы любят горы, цистерцианцы - долины, а францисканцы — города, верна лишь отчасти. Хотя старому, добенедиктинскому и бенедиктинскому монашеству город представлялся несовместимым с аскетическими идеалами монашества, а потому непригодным для основания монастырей и, более того, враждебным христианскому благочестию, в древних городских центрах, сохранившихся еще от римской эпохи, имелась хотя бы одна, а иногда и несколько бенедиктинских обителей. Строжайший запрет основывать монастыри в городах содержался лишь в статутах ордена цистерцианцев XII в. Но уже женские конвенты, подчинявшиеся цистерцианскому ордену, нередко располагались в городах.
