биографии слилось с любовью к жизни. Смерть была теперь не только завершением бытия, но и
расставанием с тем, что человек имел.

Вид смерти отравлял радость обладания и пользования вещами. Смерть перестала быть итогом,
подведением счетов, судом или блаженным сном. Она стала гниением и разложением, смертью
физической, страданием. Нищенствующие проповедники, разделяя чувства своих современников,
пытались воспользоваться ими в религиозных целях, поэтому религиозный образ смерти в проповедях
монахов XIV-XV вв. изменился. Смерть уже не была возвышенной и спиритуальной смертью Иисуса,
распятого на кресте и поправшего своей крестной кончиной смерть, терзающую мир в силу
первородного греха. Смерть предстала сознанию людей «второго Средневековья» как само
кровоточащее тело Христа, свисающее в последней муке с креста, предстала как снятие безжизненного
тела и его оплакивание, как смерть физическая, болезненное расставание с миром и всеобщее
разложение и бренность. Именно в этих представлениях черпало вдохновение искусство macabre.

И в религиозных воззрениях, и в естественных человеческих реакциях средневековое общество
соскользнуло от смерти как осознания и сгущения жизни как таковой к смерти как осознанию и
отчаянной любви к именно этой, здешней, земной жизни, теряемой безвозвратно. Движение к новому
отношению между смертью и индивидуальностью человеческого существования протекало медленно
начиная с XII в. и достигло своего наивысшего развития в XV в., в эпоху расцвета macabre.

Глава 4. Гарантии для потустороннего мира

Архаические ритуалы

Прежде чем вступить в битву с неверными, Роланд и его товарищи получили от архиепископа
отпущение грехов в форме благословения: Турпином им отпущены грехи, Он их святым крестом
благословил.

Это прижизненное отпущение и благословение было не последним. После кровавого разгрома в
Ронсевальском ущелье Карл Великий со своей армией прибыл на место сражения, рыцари сошли с
коней и стали хоронить останки павших друзей. Погребение также сопровождалось отпущением
грехов и благословением погибших. Обе церемонии — при жизни героев и после их смерти — описаны
одинаково, как если бы в глазах эпического поэта речь шла об одном и том же ритуале. Позднее
французский язык разведет два этих акта: словом absolution будут обозначать отпущение грехов и
благословение, которые человек получает при жизни, а словом absoute — тот же ритуал, совершаемый
посмертно. Заметим, что в обиходном языке XV—XVIII вв., например в языке завещаний, последнее
слово не встречается, оставаясь вплоть до XIX в. принадлежностью языка «ученого», церковного.

Церемониал absoute хорошо описан в сцене похорон Роланда и Оливье. Он включал в себя отпущение
грехов и благословение умершего епископом или священником от имени Бога и курение фимиама и
иных благовоний над телом!.

Это же древнейшее описание мы находим без существенных изменений в более поздних
иконографических сценах: успение Святой Девы и положение во гроб святых. В первом случае
церемония совершается при жизни, во втором после смерти. Сцена успения Божьей Матери получает
распространение в иконографии с конца Средневековья. Святая Дева лежит на смертном одре со
свечой в руке — обычай более поздний, о котором в старых текстах нет никаких упоминаний. Постель
умирающей обступает привычная толпа, где апостолы олицетворяют духовенство. Один из них читает
или распевает по книге некие священные тексты, другой несет кропильницу и кропило, третий
курильницу. Над умирающей читают псалмы, ей отпускают грехи, ее окропляют святой водой и
осеняют крестным знамением. Окуривают ли благовониями еще при жизни или курильницу принесли,
чтобы возжечь ее сразу, как только душа покинет измученное тело, остается неясным.

Сцена положения святых во гроб появляется в иконографии намного раньше, чем успение Богоматери,
например в церкви Сент-Илэр в Пуатье. Во всех этих сценах мы видим саркофаг, стоящий на земле или