На исходе Средневековья поэтам было близко чувство, присущее всем завещателям: личная
ответственность за свою судьбу, право и обязанность самому распорядиться собой, своей душой, своим
телом, своим имуществом, суверенность человека в его последнем волеизъявлении.

Еще раз о прирученной смерти

Человек перед лицом собственной смерти — один перед Богом, со своей единичной биографией, со
своим единственным капиталом благочестивых деяний и молитв, со своей постыдной любовью к
вещам мира сего и гарантиями для мира потустороннего. Сложная сеть, которую человек сплел вокруг
себя, чтобы лучше жить и легче пережить смерть.

Этот индивидуализм земного и потустороннего словно отдаляет человека от доверчивой или усталой
покорности перед неизбежным, переходящей из поколения в поколение с незапамятных времен.
Действительно, развитие идет в этом направлении. Но практика завещаний показывает, что
индивидуализм в отношении к смерти не переступал через определенный порог и не порывал совсем с
древними привычками. Завещание воспроизводит на письме устные ритуалы былых эпох. Вводя их в
мир письменности и права, завещание кое-что отнимает от их литургического, коллективного,
освященного обычаем, я бы даже сказал, фольклорного характера. Вводя их в этот мир, завещание их
персонализирует. Однако не полностью. Старый дух устных ритуалов не исчезает.
Индивидуализированная, персонализированная смерть, какой она предстает в завещаниях, остается
вместе с тем все той же прирученной, прилюдной смертью лежащего в постели.

Глава 5. Лежащие, молящиеся и души

Могила становится безымянной

Музеи и места раскопок изобилуют археологическими и эпиграфическими фрагментами римских
погребений первых веков новой эры. Мы замечаем прежде всего, что на античном кладбище,
языческом или христианском, надгробие призвано обозначить точное место, где покоится тело. Нет
надгробий без трупов, нет трупов без надгробий.

На надгробии хорошо видна надпись, то длинная, то сжатая, указывающая имя покойного, его
семейное положение, иногда его социальный статус или профессию, возраст, дату смерти и степень
родственной близости с человеком, воздвигнувшим памятник. Надписей этих великое множество, и
они составляют важный источник сведений по римской истории. Надпись часто сопровождается
портретом умершего: мужа и жены, детей, человека за работой, в его мастерской или лавке, или просто
бюстом или головой в медальоне. Одним словом, видимая часть надгробия должна одновременно
сообщать, где лежит тело, кому оно принадлежит и, наконец, как выглядел покойный.

Назначением надгробия было передать последующим поколениям память об усопшем. Отсюда — его
латинские названия: monumentum, memoria; надгробие — всегда мемориал. Пережить смерть значило
не только заручиться гарантиями в эсхатологическом плане, но и сохранить славу о себе на земле, будь
то в виде надгробия с надписями и знаками или в виде похвального слова писца.

Разумеется, существовало немало жалких погребений без надписей и портретов. Имена тех, чей прах в
урнах захоронен на острове Изола-Сакра («Священный остров») в устье Тибра, остались
неизвестными. Но вся история похоронных коллегий, культа мертвых, мистерий свидетельствует о
желании даже самых неимущих, даже рабов избежать этой безымянности, которая и была настоящей
смертью, полной и окончательной. В катакомбах, месте культа первых христиан, скромные ямки, куда