успокаивающие формы: оба умерших представлены стоящими на коленях, в традиционной позе
«молящегося». У мужчины руки сложены на груди, и его молитва близка к экстазу. Взор его устремлен
на алтарь, который одновременно и алтарь его земного прихода, и алтарь его небесного жилища. Его
жена, напротив, склонив голову, смотрит в сторону входа в часовню, словно она чего-то ждет.
Меланхолия тени, сумрака, который и не темная ночь, и не сухое небытие; а рядом, но отдельно,
блаженство мира потустороннего.

Такое же резкое противопоставление воплощено в надгробии Дж. Б.Джизлени в Санта Мария дель
Пополо в Риме (1672 г.). В верхней части медальон с рисованным портретом умершего и подписью:
neque hie vivus, «и здесь не жив». Внизу, в самой впечатляющей части памятника, из-за решетки на нас
смотрит скелет. Подпись: neque illic mortuus, «и там не мертв». Эти вполне ортодоксальные надписи
повторяют, несомненно, тему послания апостола Павла: умерший истинно жив, живой же в
действительности лишь мертвец. Но прохожий, к которому обращено надгробие, не замечает деталей
символических сценок и утешительных комментариев. Он видит, он воспринимает только скелет за его
решеткой — могучий символ небытия, который не в силах заслонить ни надписи, ни символы
бессмертия вроде феникса или бабочки, покидающей кокон.

Можно было бы назвать множество других надгробий, особенно в Риме (Рим эпохи барокко поистине
город небытия!) и Неаполе, где пластические формы или эпитафии противопоставляют идею небытия
идее блаженного бессмертия. Иногда прямо утверждается, что мир есть ничто, и никакая надежда на
спасение души, на Христа или какого-либо небесного утешителя не уравновешивает это громкое nihil.
«Все сущее ничто», — гласит одна эпитафия в Сан Лоренцо Маджоре в Неаполе. Другая
неаполитанская эпитафия, из церкви Сан Доменико: «Земля покрывает землю». Мы едва ли
заподозрим в атеизме кардинала Антонио Бареберини, умершего в 1631 г., в разгар Контрреформации,
а ведь он избрал для своего надгробия в Риме все ту же неутешительную идею: «Здесь покоятся прах, и
пыль, и ничто».

У христиан XVII — начала XVIII в., несомненно исполненных веры, искушение небытием было очень
сильно. Конечно, им удавалось его сдерживать, но равновесие становилось хрупким, когда область
бессмертия и область несуществования слишком отдалились одна от другой и никак не сообщались
между собой. Достаточно было ослабеть вере (дехристианизация?) или, скорее, как я полагаю,
ослабнуть эсхатологической озабоченности внутри веры, как равновесие между идеей блаженного
бессмертия и идеей «ничто» нарушалось и небытие побеждало. Так открывались затворы шлюза, через
которые могли теперь пройти чары небытия, природы, материи.

Природа ободряющая и ужасающая

Именно это и произошло в XVIII в. «Ничто» еще не было тогда увидено в его абсолютной наготе (это,
бесспорно, привилегия XX в.). «Ничто» смешивали с понятием природы, тем самым исправляя или
смягчая идею небытия. Уже Гомбервилль в 1646 г. в «Учении о нравах» отвергает пугающие образы
смерти, унаследованные от Позднего Средневековья, и сближает понятие смерти с понятием начала
человеческого существования. Более века спустя кюре Жан Мелье в своем «Завещании» пишет: «Мы
все вернемся в то состояние, в котором были перед тем, как быть». Примечательно, что мир
зарождения человека вызывает в умах наших современников чудищ, еще более отталкивающих, чем в
старинном бестиарии. Когда художники 50-х гг. нашего столетия захотят представить ужасы войны,
коллективных убийств, пыток, они заменят скелеты и мумии человеческими эмбрионами — образом
начала, несовершенного и уродливого.

Разумеется, для Гомбервилля начало — это не отталкивающий на вид утробный плод, а начало
метафизическое, ясное и ободряющее. Это и начало и конец одновременно, это Природа. «Нам надо
вернуть Природе то, что она нам предоставила. Надо вернуться туда, откуда мы пришли»[253].
Природа, в которой все кончается, имеет два аспекта. Один мы хорошо знаем: это простое сельское
кладбище Томаса Грэя и других английских элегических поэтов XVIII в. Другой аспект: тень, ночь,
могильная яма, склеп — конкретные образы Ничто. Второй том «Учения о нравах» Гомбервилля