Еще в наши дни, в октябре 1947 г., можно было прочесть в газете «Пари-суар» такую историю: 21 мая
1927 г. в Париже умер в возрасте 70 лет, не оставив потомства, маркиз Морис д'Юрр д'Обэ, завещавший
все свое огромное состояние Французскому государству, но на странных условиях. В завещании он
изложил свою последнюю волю: быть после смерти посаженным в кресло внутри стеклянного шкафа,
который должен был быть установлен лицом к морю в публичном месте, постоянно освещенном и
охраняемом, вблизи маяка и телеграфной станции. В действительности же не видимая всем мумия
маркиза, а только его гроб был помещен в одной из комнат его замка, превращенной в нечто вроде
постоянно действующей часовни.

Подобное желание было не чуждо и таким просвещенным людям, как философ Джереми Бентам,
умерший в 1832 г. и завещавший, чтобы его забальзамированное тело сохранялось в основанном им
Лондонском университете, где всякий мог бы его видеть и при случае даже обратиться к нему с
вопросом. В 1848 г. австрийская полиция обнаружила на вилле княгини Кристины ди Бельджойозо,
знаменитой итальянской эмигрантки и любовницы историка Огюста Минье, забальзамированное тело
ее молодого секретаря, с которым она не пожелала расстаться: во время его похорон в гробу лежало
толстое полено [284].

Вспомним и о том, что и франкмасоны без колебаний использовали в своих обрядах инициации
забальзамированные трупы. Так, тело Анисе Мартеля, убийцы господина д'Альберта в 1791 г., было
похищено у погребального братства, забальзамировано и использовалось во время инициации в
масонской ложе Экс-ан-Прованса. Эквивалентом мумии умершего могли служить его статуя или
рельефное изображение, также найденные среди ритуальных аксессуаров провансальских масонов и
хранящиеся ныне в музее Арбо в Экс-ан-Провансе[285].

Когда не было возможности сохранить мертвое тело целиком, довольствовались хотя бы какой-либо
его частью. Самым благородным, самым изысканным издавна считалось сохранение сердца,
средоточия жизни и чувств. Первыми проявлениями этого символизма сердца были уже
упоминавшиеся отдельные захоронения сердца умершего. Иногда при вскрытии сердце отделяли от
внутренностей, которые также хоронили отдельно. Захоронения сердца сохранялись порой
десятилетиями или даже столетиями. Последнее по времени, известное мне, — писателя Шарля Морра,
пожелавшего, чтобы его сердце было заключено после смерти в коробку для рукоделия его матери!
Странное желание, достойное скорее масона конца XVIII или начала XIX в.

Сердце долгое время представляли в идеализированной форме: сердце, вырванное из груди во имя
любви, или Сердце Христово, В католической Мексике сердце изображали в XVII-XVIII вв.
кровоточащим, со взрезанными артериями и венами, как на цветной анатомической таблице. Та же
увлеченность сердцем прослеживается в Мексике и в иконографии чистилища. В то время как в
искусстве стран Южной Европы мы видим горящие в огне души умерших и ангелов, пришедших за
ними, в Мексике этот образ дополняется сценой на небесах: младенец Иисус кладет в плетеную
ивовую корзинку сердце, символизирующее спасенную душу праведника.

Тема сердца была воспринята затем революционными культами. После смерти Жан-Поля Марата, на
празднике, устроенном в его честь 28 июля 1793 г. в Люксембургских садах, демонстрировали его
сердце, уложенное в драгоценный ларец на переносном алтаре. Неудивительно, что сердце умершего,
как и мумия, стало предметом домашнего обихода, перевозившимся с места на место: маркиз де Тора,
смертельно раненный в боях во Фландрии, «приказал затем, чтобы, как только он умрет, его сердце
взяли и отвезли его жене». В 1792 г., когда скончался в эмиграции виконт Мирабо-Тонно, брат
великого Оноре Габриэля де Мирабо, обычный погребальный обряд был дополнен весьма необычной
церемонией: забальзамированное сердце виконта, помещенное в свинцовый ларец, было привязано к
древку знамени батальона добровольцев, которыми командовал де Мирабо-Тонно. Сердце умершего
становится драгоценным сувениром, который носят с собой и передают наследникам. Так, сердца
маршала де Тюренна, убитого в 1675 г., и капитана гренадеров Ля Тур д'Оверня, павшего в 1800 г.,
заботливо сохранялись вплоть до наших дней в их семьях.

Уже в XVIII и еще больше в XIX в. вошло в обычай хранить вместо сердца прядь волос — тоже часть
тела умершего, но не подвластную разложению. В Музее Виктории и Альберта в Лондоне
экспонируется целая коллекция украшений, предназначенных для хранения локонов или частично
изготовленных из волос усопших. Старейшие из таких медальонов датированы 1697, 1700 и 1703 гг. Не
менее многочисленны браслеты из волос, сделанные в XIX в.