стала часовней, посреди которой спал наш
ангел, окруженный цветами, одетый в белое и ставший
столь прекрасным, какой я никогда ее не видела за всю ее жизнь», — пишет Полин.
Несколько следующих лет пролетают в дневнике
Полин быстро, ибо нет смертей, о которых она стала
бы писать, а ничем, кроме смертей, она не интересуется. Рождения детей, свадьбы
едва упоминаются,
как вехи жизненного пути. К 1847 г. эмоции вновь овладевают ею и ее дневником;
чувствуется
приближение двух новых литургий смерти, одной патетической и романтической,
другой более
сдержанной и классической. Теперь смерть пришла за Александриной и за старой
графиней де Ла
Ферронэ.
После смерти мужа Александрина целиком
посвящает себя благотворительной деятельности и
религии. Вскоре, однако, она начинает худеть, кашлять, задыхаться, учащаются
приступы лихорадки:
туберкулез. Ухаживающая за ней свекровь пишет Полин: «Она очень просто говорит
о своей смерти и
вчера мне сказала: «Матушка, поговорим же об этом открыто». В ночь с 8 на 9
февраля 1847 г.
монахини, среди которых живет Александрина, будят старую графиню: «Момент
близок». Они идут в
комнату умирающей. Александрина совсем слаба, но спокойна и очень ясно и четко
произносит
последние слова. Начинается традиционная публичная церемония смерти. Братья и
другие родные
приходят один за другим. Читают отходную, Александрина ясным и твердым голосом
отвечает
священнику, затем подносит к губам распятие. «Наконец, в полдевятого утра, она
перестала дышать.
Какой ангел! Она соединилась навсегда со своим Альбером, со всеми нашими
дорогими святыми, и мы
плакали только о себе». Умерших в этой семье называют святыми, ибо верят, что
они в раю.
Александрина оставила два письма тем из
семьи, кто не мог в тот час быть с ней рядом, но был ближе
всех ее сердцу. Одно из них адресовано Полин: «Мы никогда не разлучимся, и
скоро я буду там, где
нас ждет восхитительное единство, связывающее нас всех в Боге, и надеюсь, что
смогу на тебя
смотреть. Но молись много за меня, когда я буду в чистилище». Ведь там, в
чистилище, она будет
лишена общения с близкими и не сможет еще из блаженного далека взирать на них.
Впрочем, она
уверена, что, благодаря своим добрым делам, попадет на небо довольно быстро:
«На небесах я буду
тебя любить еще больше, там, где всё любовь, и мы будем разговаривать, другие
родные и я. Но, Боже
мой, я не говорю о том, что это будет — узреть Бога и Святую Деву!» Это
запоздалое напоминание
самой себе о блаженных образах рая хорошо показывает, насколько они были менее
значимы даже для
благочестивых христиан. Несмотря на все усилия благочестия, истинным счастьем
праведных душ в
раю казалось вновь соединиться там с теми, кого любил на земле.
Другое письмо Александрины обращено к ее
материлютеранке. Умирая, Альбер наказывал жене ни за
что не возвращаться из католической веры в протестантскую, и мы узнаем здесь
фанатичное и
агрессивное лицо католицизма прошлого века. И католики, и протестанты были
убеждены, что
изменение религии навсегда лишает одного из близких возможности соединиться с
другим на небесах.
Судя по этому последнему в ее жизни письму, Александрина уверена, что, скорее
всего, уже не
встретится со своей матерью даже за гробом — как если бы существовали отдельные
царства небесные
для каждой из конфессий. Но и в этом волнующем, даже жестоком письме она еще не
теряет надежды,
убеждая мать всем сердцем обратиться к Богу: «Умоляю тебя молиться каждый день
Святой Деве...»
Через несколько месяцев после похорон
Александрины — во Франции революция. Как и другие
знатные семьи, де Ла Ферронэ боятся повторения 1789 г. и покидают страну.
Старая госпожа де Ла
Ферронэ отправляется к своей дочери Полин в Брюссель, где и умирает в ноябре
1848 г. Ее случай
особенно интересен, поскольку, разделяя чувства своего мужа и детей в отношении
смерти, она сама
ими полностью не проникалась. В одном из писем к Полин, описывая последние дни
Александрины,
она признается, что когда умирающая спросила ее: «А вы, матушка, не торопитесь
ли и вы увидеть
Бога?», то она испытала не умиление, подобавшее доброй христианке, а безумный
страх. Ей
почудилось, что невестка увлекает ее за собой в царство смерти: «Я ответила ей,
что у меня слишком
мало отваги, чтобы так звать смерть, и что я ограничиваюсь тем, что предаю себя
в руки Господа, дабы
Он распорядился мной, как Ему будет угодно». Красивый ответ в духе Эразма
Роттердамского,
пережиток XVII в. в этом потоке романтизма!
Вскоре госпожа де Ла Ферронэ слегла, через
четыре дня врач нашел ее состояние безнадежным, и, пока
дочь «обдумывала, каким образом сказать ей то, что думал врач», сама она вдруг
сказала со старинной
простотой и естественностью: «Думаю, я умираю; думаю, вот уже смерть». И с той
же простотой она
творит молитву: «Мой Боже, предаю Тебе свое сердце, свою душу, свою волю и
жизнь». Все
