происходит так, как в давние времена, с соблюдением старых обычаев. Дочери встали на колени, мать,
как всегда, благословила их, начертав пальцем крестик на лбу каждой, и сказала: «И за всех других», то
есть отсутствовавших в тот момент сыновей. Обратившись к Полин, она добавила: «Но почему, дети
мои, вы еще не позвали священника? Завтра, быть может, уже будет поздно», — произнесла она ясно и
просто, как будто речь шла об устройстве деловой встречи. Тогда обратились к викарию местного
прихода, но он говорил лишь по-немецки, и старая госпожа заметила: «В конце концов, я уже
исповедалась несколько дней назад»; По дороге в церковь мать посвятила Полин в некоторые
маленькие детали своих последних распоряжений. Если сравнить это спокойствие, эту позитивную
манеру обходиться со смертью с экзальтацией, явленной перед кончиной старым графом, ее мужем, и
их детьми, то можно понять, какой переворот в чувствах произошел тогда в течение одного или двух
поколений.

До последнего мига мать Полин продолжала горячо, но без всякой патетики, молиться, повторяла
«Отче наш» и «Верую». Перед самым концом она наконец выпустила из рук миниатюру с портретом
своего покойного мужа, обратившись от этого мирского символа романтической любви к символу
божественному, к распятию — в полном соответствии со старинными трактатами об искусстве благой
кончины. Нежно целуя распятие, она ни на минуту не прерывала молитв, «пока ее дорогая жизнь не
угасла в моих объятиях», — вспоминает Полин. Этой сценой смерти матери «Рассказ сестры»
завершается. В этих человеческих документах, не предназначавшихся для печати, а написанных лишь
для себя или самых близких, поражают не только факты, но и заботливость, с которой они
сообщаются, точность деталей. Для той, что свела их воедино, они составляли бесценный капитал
воспоминаний.

Семья де Гайке

Каким бы своеобразным ни было семейство де Ла Ферронэ, в его отношении к смерти не было ничего
исключительного. Вот еще одно, почти современное «Рассказу сестры», свидетельство, происходящее,
однако, на этот раз не из космополитической и ультраконсервативной аристократической среды. 1824
год, окрестности Кастра, семья де Гайке. Корали, которой 24 года, рассказывает в письмах о своей
младшей сестре, быть может пораженной туберкулезом. То же безразличие и недоверие к врачам, то
же стремление не говорить о болезни, о симптомах, то же обращение скорее к Богу, чем к медицине.

«Г азеты полны чудесных исцелений, обретенных молитвами, — пишет Корали де Г айке. — Я тоже
сильно полагаюсь на Святую Деву. (...) Но, с другой стороны, я весьма опасаюсь, что мою бедную
сестру может исцелить только чудо и что мы не окажемся достаточно хороши, чтобы снискать его».

Умирающая девушка сама прекрасно сознавала, как мало ей оставалось жить. Но она говорила: «Я не
боюсь смерти», и ее приходилось уговаривать молиться о собственном исцелении. После соборования
Корали спросила ее: «Ну, исполнила ли ты мое поручение у Господа Всеблагого?» «Да, — ответила
та, — я попросила Его меня исцелить». Затем, помолчав: «Господи, сделай так, чтобы миновала меня
чаша сия, но, впрочем, да творится воля Твоя, а не моя». Десять лет спустя Корали вспоминает
«несколько строк, исполненных прелестной простоты», написанных ее несчастной сестрой в день
своего первого причастия, строк, «раскрывших нам ее тайну»: «Я люблю святых, умерших юными, —
говорила она. — Боже, дай мне умереть юной, как они».

«Ей было пятнадцать лет, — продолжает Корали, — когда долгая и мучительная болезнь, которой она
страдала длительное время, ничего не говоря, отняла ее у нашей любви... Да, она была счастлива, на ее
губах все время была улыбка, а когда ей сказали, что она должна умереть, ее лицо просияло. (...) Ее
похоронили у подножия каменного креста. На могилу ее положили безымянный камень. Но имя это,
которого нет больше на земле, начертано на небесах»

Семья Бронте