плату: 2000 ливров за право быть похороненным в интерьере храма и еще 1000 ливров за поминальную
мессу и надгробие. Для кого это было слишком дорого, тот долясен был сделать выбор: или
отправиться после смерти вместе со всеми в общую яму, или же, уплатив 300 ливров — все еще весьма
значительную сумму, — обрести вечный покой в отдельной могиле у стеньг, где специально
отводилось место для таких индивидуальных погребений. Однако ни в коем случае не разрешалось
накрывать могилу плитой или воздвигать там памятник. Человек имел право лишь на табличку с
эпитафией, помещаемую на стене кладбища. Некрополь должен был быть совершенно голым, без
надгробий и даже без деревьев, которые могли бы, по мнению авторов постановления, затруднить
циркуляцию воздуха. Еще до принятия постановления проведенное в приходах Парижа обследование
показало, что не много нашлось бы желающих платить 300 ливров за отдельную, но почти безымянную
могилу[321].

Быть может, именно радикализм постановления 1763 г. был причиной того, что оно никогда не было
исполнено. Но интересно уже то, что такой документ был составлен и принят. Чтобы понять историю
подобного радикализма, нужно вспомнить сказанное выше о стремлении людей Нового времени
отдалить от себя смерть, об аффектации простоты погребения, об искушении небытием и о растущем
безразличии к телу человека после его смерти. Постановление 1763 г. как бы венчает собой эти
тенденции, являясь попыткой навязать их всему обществу. Однако общество не приняло этого, и его
сопротивление идеям парламентских чиновников заслуживает пристального внимания.

В целом все были согласны, что кладбища в их тогда нем виде служат рассадником заболеваний и с
этим нужно что-то делать. Но реакция приходских властей на решение парламента была весьма
прохладной: удаление всех кладбищ из города затрагивало материальные интересы церкви. Конечно,
порядок богослужений должен был оставаться прежним, создание новых некрополей за городской
чертой началось еще до постановления, а в самих церквах стали устраивать сводчатые склепы, чтобы
не зарывать трупы прямо в грунт под полом. Но духовенство привыкло ежедневно участвовать в
погребальных процессиях и тем зарабатывать себе на жизнь. Что стало бы с их заработками, если бы,
как того требовало постановление парламента, похоронные процессии уменьшились или совсем
прекратились? Так, из прихода Сен-Сюльпис доносились наивные возражения церковных властей:
положим, в летнее время приходское кладбище действительно причиняет людям неудобства, «но эти
неприятности не настолько велики, чтобы затмить крайнюю полезность кладбища для прихода Сен-
Сюльпис». Достаточно принять некоторые меры предосторожности в момент предания тела земле и
строго контролировать работу могильщиков.

Приходские власти церкви Сен-Жермэн-ль'Оксерруа заявили, что «уважают общественное благо»,
каким является чистота воздуха, и согласны даже с введением общих кладбищ для группы приходов.
Но, полагают они, придется считаться «со слабостью и обычаями народа и с тщеславием людей,
живущих в роскоши». Почему бы не разрешить таким людям хоронить своих близких по-прежнему в
церкви, но не в земле под полом, а в специально сооруженных сводчатых подвалах? Еще один
аргумент против радикальных реформ приводят в своем ответе церковные власти прихода Сен-Мерри:
хоронить умерших гораздо удобнее на кладбище, непосредственно примыкающем к церкви, а близость
мест погребения «возбуждает внимание верующих к тому, чтобы молиться за усопших».

Мы видим, что духовенство в целом согласилось с неизбежным, пытаясь, однако, сохранить главное:
право продолжать, как и прежде, хоронить внутри церкви и иметь кладбище на как можно более
близком расстоянии от нее. Единства во мнениях не было, и если попечители благотворительной
больницы Шарите видели в создании общих пустынных кладбищ, где все будут равны без различия
происхождения и состояния, возвращение к традициям христианства, то не было недостатка и в
анонимных записках, резко оспаривавших решение парламента. Такой запиской является, например,
«Мемуар парижских кюре». Его авторы выражаются откровенно, и это отнюдь не язык века
Просвещения. Они вообще не соглашаются с тем, что соседство кладбищ с жилыми домами может
быть вредным для здоровья. Да, в жару могильная земля распространяет подчас неприятные
испарения. Но данные приходских регистров показывают, по словам анонимных кюре (они тоже
апеллируют к статистике!), что от этого никто не болеет и не умирает, а часто в домах по соседству с
кладбищем болеют даже меньше, чем в других. Люди, чьи окна выходят на кладбище, нередко
достигают весьма преклонного возраста. Соседство кладбищ не более нездорово, чем близость
кожевенных или крахмальных заводов и других производств, где используются процессы разложения.
Люди там работают крепкие, и никаких эпидемий там не бывает.