например растительные, формы. Природа, точнее, отчая земля сотворена из вещества мертвых —
родных и друзей. Она бесконечно воспроизводит их вновь и вновь.

Итак, вопросы публичной церемонии в храме и захоронения на общем кладбище или на отчем поле
улажены. Остается траур. Философы-просветители, к кругу которых относились и авторы
постановления 1763 г., оспаривали традиционные обычаи и правила поведения, предписываемые
живым после смерти кого-либо из их близких. Отвечая в свою очередь на решение парижского
парламента, аббат Ж.Ф.Койе издал в 1768 г. свой трактат «Подарки мертвым и живым».

Просвещенный интеллектуал, он также враждебно относится к обычаю траура, выражающего
«жестокий образ смерти», в то время как следовало бы, напротив, «сделать смерть приятной».

Вопреки мнению исследовательницы М.Фуазиль, философы конца XVIII в. с их идеей «приятной
смерти» еще не были предтечами современного понимания смерти, когда в наши дни смерть предстает
не пугающей и не приятной, а отсутствующей. Смерть в сочинении аббата Койе предвещает
наступление эпохи «прекрасных смертей», эпохи де Ла Ферронэ и Бронте, хотя романтическая смерт!»

XIX в. и запрещенная, вытесненная смерть середины XX в связаны между собой какой-то тайной
связью. Романтики любили и призывали смерть и, хотя и оставаясь благочестивыми католиками или
протестантами, не боялись ее. Они могли бы признать своим замечание Койе, бывшее отрицанием или
скорее переворачиванием старой концепции ars rooriendi: «Страх, о котором свидетельствуют, должен
относиться к тому роду жизни, какой человек вел, и привилегированные души имеют больше
оснований желать конца своего странствия, нежели страшиться его». Мы касаемся здесь весьма
сложной по составу культуры, где сливаются реформированное христианство, рационализм,
враждебный всем церквам, гедонизм и ферменты будущего романтизма.

Об обычаях, связанных с трауром, аббат Койе говорит, не скрывая иронии. Как раз тогда, когда
человек в горе, он должен стараться отрешиться от него путем созерцания предметов, веселящих глаза
и воображение. «Мы же, напротив, зарываем свое горе в траурном крепе и в жилищах, похожих на
залы для игры в мяч». Автор намекает тут, по-видимому, на вынос мебели в период большого траура.
«Не неразумный ли это предрассудок? Из того, что человек умер, не следует, будто и другие должны
умереть вместе с ним. (...) Настоящая скорбь сосредоточивается в сердце и не связана с мрачными
одеждами, ношение которых нам свойственно» [330].

В 1800 г. отношение к трауру меняется. Дюваль рекомендует выносить все из жилищ умерших. Жирар
хотел бы «восстановить почти забытый обычай траура», некогда весьма распространенный, но в
дальнейшем «ставший пустым сентиментальным кокетством». В 1800 г. уже не принято говорить о
трауре в том легком и насмешливом тоне, какой позволяет себе за 32 года до этого аббат Койе.
Привыкшие к многовековой медлительности психологических перемен, мы поражаемся чрезвычайно
быстрому появлению новой чувствительности. Безусловно, она уже таилась подспудно, и известные по
работам Ж.Л.Фландрена изменения в семейных отношениях в конце XVII в. предвещают ее рождение
на свет, однако в последней трети XVIII в. все действительно опрокинулось с небывалой
стремительностью.

Мы уже видели в предыдущей главе не только возвращение к большому и длительному трауру, но и
аффектацию его спонтанности: люди начинают следовать не обычаю, а порыву своего горя и заходят
дальше, чем то предписывал старый обычай. Даже в аристократической среде вдова уже не
соглашается оставаться дома во время Спокойного богослужения. Она присутствует на нем, хотя
поначалу тайком, в уголке церкви. Завтра она уже будет носить траурную вуаль и креп, как это к тому
времени вошло в обычай у городской буржуазии.

Все рассмотренные здесь проекты выражают мнения людей серьезных и разумных, уважаемых и точно
передающих господствующие в обществе чувства. Но тема стала модной, вызвав к жизни документы,
которые уже современникам казались безумными. Но и в этом безумии должен быть какой-то смысл.
Пьер Жиро, архитектор, построивший Дворец правосудия в Париже, опубликовал в связи с тем же
конкурсом, объявленным Французским Институтом, свой собственный проект кладбища. Он
напоминает читателям погребальные обряды древних народов, кратко разбирает современные ему
обычаи, главное же внимание уделяет способу превращения человеческих останков в некую
«неразрушимую субстанцию», из которой можно изготовлять медальоны, хранящие, таким образом, не
только память, но и само «вещество» каждого жившего на земле человека.