Различия между двумя моделями кладбища выражают, быть может, два различных отношения к
природе и искусству. В Америке и Англии природа всегда находит отклик в сердцах, а ее связи со
смертью воспринимаются как реальные и глубокие. Во Франции, напротив, если природа и трогала
современников какое-то время, в XVIII — начале XIX в., то лишь в силу особых обстоятельств;
позднее люди стали вполне равнодушны к природе на кладбище, а все чувства были поглощены
самими надгробными памятниками. Сегодняшнему французу или другому «континентальному»
европейцу нелегко понять те отношения, которые связывали с природой человека XVIII в. Наш
современник склонен подозревать в них нечто литературное, чистое эстетство или «романтизм» —
слово, ставшее в наши дни неодобрительным.

Видимое надгробие, постепенно теряющее всякий смысл на rural cemeteries, восторжествовало в
континентальной Европе. Мы уже видели в одной из первых глав, как могильный крест, поначалу
очень редкий, распространяется повсеместно, каменный или деревянный, символический образ смерти

— смерти, более или менее отличной от смерти биологической, окруженной аурой надежды и в то же
время неуверенности. Первые надгробные памятники на новых городских некрополях XIX в. были
подражанием или прекрасным надгробиям внутри церкви, или же частным сооружениям, которые
также можно было найти на кладбищах. Общим источником вдохновения оставались античность и
классицизм: стелы с урнами, пирамиды, обелиски, колонны, целиком или разбитые, а также
псевдосаркофаги.

Новый тип надгробия, родившийся в начале XIX в., скоро ставший весьма популярным и
продержавшийся по крайней мере до конца столетия, — надгробие-часовня. Мы помним, что в XVII-

XVIII вв. боковые капеллы церквей служили часовнями для живых и усыпальницами для умерших.
Гроб хоронили прямо под полом капеллы, в сводчатой крипте, а наверху мог еще быть надгробный
памятник. Часовен же вне церкви, служивших похоронным целям, почти не было, если не считать
редчайших примеров, таких, как частные часовни в некоторых замках. Когда же хоронить внутри
церкви стало невозможно, явилась идея перенести надгробную капеллу на кладбище и сделать ее саму
намогильным монументом. Одной из первых была воздвигнута в 1815 г. на Пер-Лашэз часовня-
усыпальница семейства Греффюль. Этот замечательный памятник, описанный во всех путеводителях
той эпохи, походил на маленькую церковь. Во второй половине XIX в. вошло в обычай иметь свою
часовню на кладбище, миниатюрную, не выходящую за пределы участка, переданного в «вечную
концессию». Внутри часовни алтарь, увенчанный крестом, подсвечники и фарфоровые вазы; на стенах
с внутренней стороны имена умерших и эпитафии. Вход в часовню закрывает решетка. Часовня
обычно выстроена в стиле неоготики, на фронтоне надпись: «Семья такая-то». Ведь, как и боковые
капеллы церквей, эти часовни на кладбищах были не индивидуальными, а семейными надгробиями,
специально предназначенными для посещения или паломничества, где можно было сесть или встать на
колени, предаться медитации или молитве.

Портреты и жанровые сцены

В этих надгробиях-часовнях уже не отводилось привилегированного места изображению умершего,
разве только он был человеком особенно знаменитым, как генерал Альфред Шанзи, командовавший
одной из французских армий во время франко-прусской войны, а затем бывший губернатором Алжира
и послом в России. В его надгробной часовне он изображен на средневековый манер в виде
«лежащего», лицом к алтарю часовни. Однако за стенами часовни портретные статуи на кладбищах
становятся во второй половине прошлого века очень частыми. Иногда они образуют целые жанровые
сцены. Особенно патетичны те, что создавались на могилах детей или подростков. Таких могил и
надгробий на них в то время было много, ибо смертность детей и подростков оставалась еще очень
высокой. Но если мы смотрим сегодня на эти памятники или читаем американские книги утешения,
относящиеся к той же эпохе, то чувствуем, насколько смерть ребенка стала тогда уже ощущаться как
нестерпимо болезненная для живых. Этих маленьких созданий, которыми мир взрослых долгие
столетия пренебрегал, теперь увековечивают в камне, словно прославленных генералов и кардиналов, с
необыкновенным реализмом и живостью, что давало заплаканному посетителю иллюзию физического
присутствия умершего ребенка.