XVIII в. Различие это показывает эволюцию в отношении людей к смерти и захоронению усопших на
протяжении всего минувшего столетия.

Полицейские власти Парижа начали бить тревогу уже в 1844 г., когда префект департамента Сена в
памятной записке, поданной в столичную мэрию, изложил трудности, возникшие вследствие
применения декрета 1804 г. Особой критике подвергалась система «вечных концессий», «последствий
которой первоначально нельзя было предвидеть». Число желающих воспользоваться этим правом
невероятно возросло, в том числе «даже среди наименее обеспеченных классов». Из-за долгосрочных
концессий кладбище спустя каких-нибудь тридцать лет оказывается уже заполненным, и если
маленькая территория Сент-Инносан служила для захоронений несколько веков, то на обширных
новых кладбищах уже через три десятка лет нет больше свободного места. С другой стороны, город,
стремительно развиваясь вширь, опять обступил кладбища, которые так упорно от себя отталкивал. В
1859 г. предместья Парижа были включены в его состав, так что Пер-Лашэз и другие новые кладбища
начала XIX в. оказались в самом городе. Для администрации это была катастрофа: ситуация,
сложившаяся до революции 1789 г., теперь возникла вновь, мертвые вернулись в среду живых.

Энергичный префект, знаменитый Жорж Османн, предложил повторить операцию, осуществленную за
полвека до этого: закрыть кладбища, созданные к 1800 г., и построить новые на таком расстоянии от
Парижа, чтобы город в своей экспансии уже не смог подойти к ним вплотную. Местом для устройства
новых кладбищ было выбрано Мери-сюрУаз, километрах в 30 от Парижа. Для катафалков,
запряженных лошадьми, это было слишком далеко, поэтому решено было провести железную дорогу.
Специальный поезд, о котором в Париже сразу же начали говорить как о «поезде мертвецов»,
доставлял бы покойников к месту захоронения.

Мы помним, что в конце XVIII в. закрытие старинного кладбища Невинноубиенных младенцев и
создание новых кладбищ за городом совершилось при всеобщем безразличии горожан. Культ мертвых
тогда еще не родился. В 1868 г., когда проект Османна стал достоянием гласности, одна только мысль

о закрытии кладбищ на окраине столицы вызвала настоящую бурю. Ведь простые горожане, как
писали газеты, привыкли посещать кладбища всей семьей. «Это их излюбленное место прогулок в дни
отдыха. Это их утешение в дни печали». Общественное мнение восстало против идей префекта. Общие
чувства выразило письмо читателя в газету «Сьекль», опубликованное 7 января 1868 г.: «Народные
инстинкты возмущаются при мысли о том, что мертвых будут перевозить дюжинами в вагоне поезда.
(...) С ними будут обходиться, как с простыми почтовыми отправлениями».

Проект Османна рухнул. Во второй раз парижские власти вернулись к проблеме в начальный период
III Республики, между 1872 и 1881 гг., но столкнулись со столь же сильной оппозицией. Пресса и
брошюры хранят еще память о дебатах, которые велись в муниципальном совете. При этом
указывалось, что парижане — добрые католики и культ мертвых давно уже укоренился в их душах. По
старинному обычаю, они должны пешком сопровождать своих умерших к месту их последнего
упокоения, а не отправлять их по железной дороге. В 1879 г. парижский муниципалитет назначил
комиссию экспертов для исследования того, насколько и за какой срок можно было оздоровить и
обновить уже существовавшие кладбища: отцы города боялись появления новых очагов инфекции и
массовых жалоб. Ответ экспертов был неожиданным: «Так называемые опасности соседства с
кладбищами являются мнимыми. (...) Разложение тел совершается полностью в упоминаемый в законе
срок в пять лет». Еще за 29 лет до этого врач Герар, исследовав воду в колодце на одном из парижских
кладбищ, также пришел к выводам, опровергавшим все старые представления: вода оказалась
прозрачной, не имеющей запаха и даже вкусной. С тех пор экспертиза следовала за экспертизой, и все
они утверждали, что могильная земля имеет чудесную способность самоочищаться, трупы умерших
разлагаются полностью и быстро, а почва кладбища служит постоянным фильтром, не позволяющим
вредным веществам выйти на поверхность. Следовательно, никакой угрозы заражения кладбища не
представляют.

Давно прошли, очевидно, времена, когда в кладовых парижан, живших по соседству с кладбищем
Невинноубиенных младенцев, портились овощи и мясо, а могильщики умирали как мухи. Ученые
второй половины XIX в., напротив, считали, что могильщики не. только не более подвержены
инфекции, чем другие люди, но даже «обладают своего рода иммунитетом против эпидемических
заболеваний».