Когда смерть
прячется
Еще в начале XX в., скажем, до первой мировой
войны, на всем Западе смерть одного человека
приводила в движение целую социальную группу или даже все общество — например,
в пределах
деревни. В комнате умершего закрывали ставни, зажигали свечи, приносили святую
воду. Дом
наполнялся соседями, родственниками, друзьями, все перешептывались с видом
серьезным и
торжественным. На входной двери прикрепляли траурное извещение, заменившее
собой старинный
обычай выставлять в дверях тело усопшего или его гроб. Богослужение в церкви
собирало множество
людей, встававших затем в очередь, чтобы выразить свои соболезнования семье
покойного. После чего
траурная процессия медленно сопровождала гроб на кладбище. Но и на этом дело не
кончалось.
Период траура был заполнен визитами: семья умершего ходила на кладбище,
родственники и друзья
навещали семью. Лишь постепенно жизнь входила в привычное русло, так что
оставались только
посещения кладбища близкими усопшего. Смерть индивида затрагивала целую
социальную группу, и
она реагировала коллективно, начиная с ближайшей родни и до более широкого
круга знакомых и
подчиненных. Не тольк каждый умирал публично, но и смерть каждого становилась
общественным
событием, трогавшим — ив переносном, и в буквальном смыслах — все общество.
Все изменения в отношении к смерти на
протяжении тысячелетия не нарушили этой фундаментальной
картины. Связь между смертью отдельного человека и обществом оставалась
нерушимой. Смерть
всегда была фактом социальным. Она и сегодня продолжает быть таковым во многих
случаях, и нет
уверенности, что эта традиционная модель обречена на исчезновение. Но абсолютно
всеобщей эта
модель уже не является. В течение нынешнего столетия сложился совершенно новый
тип смерти,
особенно в наиболее индустриально и технически развитых и урбанизированных
регионах западного
мира. И конечно, мы наблюдаем сегодня лишь первый этап в становлении новой
модели.
Две ее черты бросаются в глаза любому. Первая
поразительно нова и противоположна всему, что мы
видели в прошлые века: общество изгоняет смерть, если только речь не идет о
выдающихся деятелях
государства. Ничто не оповещает в городе прохожих о том, что что-то произошло.
Старинный черный
с серебром катафалк превратился в самый обычный лимузин, незаметный в потоке
уличного движения.
Смерть больше не вносит в ритм жизни общества паузу. Человек исчезает
мгновенно. В городах все
отныне происходит так, словно никто больше не умирает.
Другая черта нового отношения к смерти не
менее примечательна. Разумеется, и прежде в течение
долгих веков образ смерти и восприятие ее менялись, но как медленно! Маленькие
перемены
совершались столь долго, растягиваясь на целые поколения, что современники их
просто не замечали.
В наше время полный переворот в нравах произошел — или кажется совершившимся —
на
протяжении жизни одного поколения. В дни моей молодости женщин, носивших траур,
было не видно
из-под черных вуалей и шелков. В буржуазных семьях дети, потерявшие бабушку,
ходили в
фиолетовом. Моя мать после 1945 г. последние двадцать лет своей жизни носила
траур по сыну,
погибшему на войне. А сегодня...
Быстрота и резкость перемен сделали их
заметными. Их знают, обсуждают, о них ведут свои
исследования социологи, готовят телевизионные передачи, устраивают медицинские
и юридические
дебаты. Изгнанная обществом через дверь, смерть вновь входит в окно,
возвращается так же
стремительно, как и исчезла. Изменение было быстрым и Резким, это верно, но так
ли недавно оно
произошло, как это кажется журналистам, социологам, всем нам, ослепленным
бешеным темпом
нашего времени?
Начало