Арьес намечает пять главных этапов в медленном изменении установок по отношению к смерти.
Первый этап, который, собственно говоря, представляет собой не этап эволюции, а скорее состояние,
остающееся стабильным в широких слоях народа, начиная с архаических времен и вплоть до XIX в.,
если не до наших дней, он обозначает выражением «все умрем». Это состояние «прирученной смерти»
(la mort apprivoisee). Такая ее квалификация вовсе, однако, не означает, что до того смерть была
«дикой». Арьес хочет лишь подчеркнуть, что люди Раннего Средневековья относились к смерти как к
обыденному явлению, которое не внушало им особых страхов. Человек органично включен в природу,
и между мертвыми и живыми существует гармония. Поэтому «прирученную смерть» принимали в
качестве естественной неизбежности. Так относился к смерти рыцарь Роланд, но точно так же
фаталистично ее принимает и русский крестьянин из повести Льва Толстого. Эта смерть выражает, по
Арьесу, «нормальное» отношение к ней, тогда как нынешнее отношение и есть «дикое».

В прежние времена смерть не осознавали в качестве личной драмы и вообще не воспринимали как
индивидуальный по преимуществу акт — в ритуалах, окружавших и сопровождавших кончину
индивида, выражалась солидарность с семьей и обществом. Эти ритуалы были составной частью
общей стратегии человека в отношении к природе. Человек обычно заблаговременно чувствовал
приближение конца и готовился к нему. Умирающий — главное лицо в церемониале, который
сопровождал и оформлял его уход из мира живых.

Но и самый этот уход не воспринимался как полный и бесповоротный разрыв, поскольку между миром
живых и миром мертвых не ощущалось непроходимой пропасти. Внешним выражением этой ситуации
может служить, по мнению Арьеса, то, что в противоположность погребениям античности, которые
совершались за пределами городской стены, на протяжении всего Средневековья захоронения
располагались на территории городов и деревень: с точки зрения людей той эпохи, было важно
поместить покойника поближе к усыпальнице святого в храме Божьем. Мало того, кладбище
оставалось «форумом» общественной жизни; на нем собирался народ, здесь и печалились и веселились,
торговали и предавались любви, обменивались новостями. Такая близость живых и мертвых
("постоянное, повседневное присутствие живых среди мертвых") никого не тревожила.

Отсутствие страха перед смертью у людей Раннего Средневековья Арьес объясняет тем, что, по их
представлениям, умерших не ожидали суд и возмездие за прожитую жизнь и они погружались в своего
рода сон, который будет длиться «до конца времен», до второго пришествия Христа, после чего все,
кроме наиболее тяжких грешников, пробудятся и войдут в царствие небесное. Важно подчеркнуть, что
проблемы эсхатологии Арьес переводит из традиционного богословского плана в план ментальностей.
В центре его внимания — не догма, а «разлитые» в общественном сознании образы смерти,
посмертного суда и загробного воздаяния. За этими «последними вещами» таятся человеческие
эмоции, коллективные представления и латентные системы ценностей.

Идея Страшного суда, выработанная, как пишет Арьес, интеллектуальной элитой и утвердившаяся в
период между XI и XIII столетиями, ознаменовала второй этап эволюции отношения к смерти, который
Арьес назвал «Смерть своя» (la mort de soi). Начиная с XII в. сцены загробного суда изображаются на
западных порталах соборов, а затем, примерно с XV в., представление о суде над родом человеческим
сменяется новым представлением — о суде индивидуальном, который происходит в момент кончины
человека. Одновременно заупокойная месса становится важным средством спасения души умершего.
Более важное значение придается погребальным обрядам.

Все эти новшества, и в особенности переход от концепции коллективного суда «в конце времен» к
концепции суда индивидуального непосредственно на одре смерти человека, Арьес объясняет ростом
индивидуального сознания, испытывающего потребность связать воедино все фрагменты
человеческого существования, до того разъединенные состоянием летаргии неопределенной
длительности, которая отделяет время земной жизни индивида от времени завершения его биографии в
момент грядущего Страшного суда.

В своей смерти, пишет Арьес, человек открывает собственную индивидуальность. Происходит
«открытие индивида, осознание в час смерти или в мысли о смерти своей собственной идентичности,
личной истории, как в этом мире, так и в мире ином». Характерная для Средневековья анонимность
погребений постепенно изживается, и вновь, как и в античности, возникают эпитафии и надгробные
изображения умерших. В XVII в. создаются новые кладбища, расположенные вне городской черты;
близость живых и мертвых, ранее не внушавшая сомнений, отныне оказывается нестерпимой, равно