подобно рыцарю Роланду, в свой смертный час эту молитву (commendacio animae, вручение души), он
думал не о судилище, а о триумфальном, избавительном вмешательстве Бога, кладущего конец
испытаниям, которые претерпевают на земле его верные. Правда, Роланд также каялся в своих
прегрешениях, что могло означать наступление некоторых перемен в религиозном чувстве
средневекового человека. Но в самой молитве commendacio animae не говорится о грехе или о
прощении грешника. Как если бы грешник уже был прощен и объединен со святыми праведниками в
ожидании воскресения и вечного спасения.

Суд в конце времен. Книга жизни

Начиная с XII в. мы наблюдаем, как в течение четырех столетий иконография разворачивает на
порталах церквей бесконечную ленту вариантов великой эсхатологической драмы. Сквозь эти
застывшие каменные «кадры» просвечивают выраженные на привычном религиозном языке новые
тревоги человека, открывающего свою судьбу. Первые изображения Страшного суда, относящиеся к

XII в., состоят из наложения одной на другую сцен, очень старой и очень новой.

Старая сцена — это именно та, о которой уже шла речь: Христос в славе Своей, восседающий на
небесном престоле. В излучаемом Им свете исчезает, завершается история мира сего и отдельного
человека и торжествует вечное и трансцендентальное. И в XII в. эта апокалиптическая сцена из
видения Иоанна Богослова продолжала жить в воображении людей, но теперь она занимала лишь одну,
верхнюю часть портала. В Больё в начале XII в. изображения ангелов, дующих в трубы,
сверхъестественных существ, гигантской фигуры Христа, поднимающего огромные руки, покрывают
еще большую часть поверхности, оставляя мало места другим образам и символам. И позднее, в Сент-
Фуа-де-Конк (1130-1150 гг.), Христос в овале, усеянном звездами, на облаках, — это все тот же
торжествующий Сидящий «Апокалипсиса».

Но и в Больё, и еще больше в Сент-Фуа-де-Конк под традиционным изображением второго пришествия
появляется новая иконография, вдохновляемая рассказом евангелиста Матфея о Страшном суде и
отделении праведников от проклятых. Эта новая иконография воспроизводит главным образом три
момента: воскрешение мертвых. Суд и отделение праведных, идущих на небо, от нечестивых,
ввергаемых в геенну огненную, «в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его».

Постановка великой эсхатологической драмы в сознании людей и в искусстве осуществлялась
медленно, как если бы идея Страшного суда, ставшая классической в ХП — XIII вв., встречала
некоторое сопротивление. В Больё на портале романской церкви, как и на саркофаге Агильберта в
Жуаррской крипте и на купели в Шалон-сюр-Марн, мертвые, выходя из могил, как бы сразу попадают
на небо, не подвергаясь суду: они с самого начала предназначены к спасению, как sancti в Вульгате.
Правда, здесь, в Больё, изображены не только праведники, но и проклятые. Если присмотреться, их
можно обнаружить рядом с чудовищами, изображенными на притолоке портала; некоторые из этих
чудовищ пожирают людей, обреченных на проклятие и вечную муку. Нельзя не поразиться тому, как
опасливо, почти тайком в эту каменную картину Страшного суда вводятся ад и его муки. Адские
существа почти не отличаются здесь от всей той сказочной фауны, которую романское искусство
позаимствовало у искусства Востока и приумножило в целях как декоративных, так и символических.

В Сент-Фуа-де-Конк смысл сцены на портале церкви раскрывают надписи. На нимбе Христа можно
прочесть ludex — Судья. В другом месте композиции скульптор высек в камне слова из Евангелия от
Матфея: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания
мира. Идите от меня, проклятые, в огонь вечный...» И ад, и рай имеют здесь свою эпиграфическую
легенду. Мы видим здесь также сцену Суда: знаменитое взвешивание душ архангелом Михаилом. Рай
занимает уже лишь равное с адом место в композиции. Наконец, самое примечательное: ад заглатывает
среди прочих и людей церкви, монахов с тонзурой. Следовательно, со старинным приобщением всех
верующих к святым к середине XII в. было покончено. Никто в народе Божьем не может изначально
рассчитывать на спасение, его не получат автоматически даже те, кто предпочел жизни в миру
монастырское затворничество.